День прошел в умозаключениях и разборах полетов и поездов. В анализе и подсчете убытков. Вечером мы выкурили Анину добычу, повесив табличку «Не беспокоить».
– Ты знаешь, что за наркотики в Таиланде полагается смертная казнь? – невинно полюбопытствовала я.
Аня поперхнулась. В дверь постучали. Мы переглянулись и выбежали на балкон, прыгнули в бассейн со второго этажа и пустились наутек.
Единственный номер, куда мы додумались забежать, – обитель наших господ. В номере никого не было. И это нам казалось смешным, как и все, что было внутри, стопка мужских журналов, расписание канала Hustler, распечатанное из Интернета, носки стопочкой около кровати (почему там, никто до сих пор не понимает).
– Гляди-ка, вот зараза, снял обручальное кольцо. – Я увидела его лежащим на тумбочке.
– Может, пальцы от аллергии распухли, – успокаивала меня Аня.
Из коридора послышались приближающиеся шаги. Мы спрятались в шкаф.
– Ты зачем пульт от телевизора с собой прихватила?
– По инерции, – ответила Аня, стоя на моей ноге, пытаясь расположиться еще удобнее.
Алек и Марат зашли в комнату, обсуждая, как Аня делает минет. Меня пробрало на «ха-ха», ее повергло в моральный шок. Она отдавила мне вторую ногу. Я зажала в зубах штанину, чтобы не засмеяться в голос.
– Он в этих штанах в самолете на полу лежал, позвоночник выпрямлял.
Я выплюнула штаны и сплевывала труху, похожую на ворс, пыль и еще что-то на свою подругу. Аня оттиралась.
Алек и Марат переглянулись.
– Ладно, глючит, так вот, рассказываю про Иру... – начал Марат.
– Ты, кстати, мне не рассказал, как все прошло. Я же мог бы быть на твоем месте, дай хоть пофантазировать.
Мы таинственно переглянулись.
Аня нажала на пульте «On». Включился злополучный порноканал со своими вздохами и охами.
Алек и Марат не на шутку испугались и бросились искать пульт. Мы же переключали каналы, пытаясь найти хоть где-то фильм ужасов. Когда нашли, не поверите, «Убийство в Восточном экспрессе», сделали звук на полную громкость. Алек схватил штатив и встал в позицию обороны.
– Ты слышал, что тайцы жестокий народ и туристов едят? Тут это местная забава! – начал Марат свою активную панику. – Ты что, фильм «Хостел» не смотрел?
– Чего за чушь несешь? Мы же не в Восточной Европе.
– Да я тебе говорю. Там пытают. А здесь едят.
Они бросились к двери, и уже через полминуты их и след простыл. Мы ржали во весь голос. Но, осознавая, что полиция может быть здесь уже через минуту, совершили второй прыжок в бассейн в одежде и вернулись к себе в номер через соседний балкон, так как все по той же дурости забыли ключи.
Под дверью стояли Марат и Алек и резко просили мира. Марат извинялся на коленях за Иру, швабру, Восточный экспресс. Романович взял всю вину бабушки и еврейского клана на себя; выдавала их лишь некоторая нервность движения, руки угловато были убраны в карманы.
– А вы чего мокрые? – спросил Марат.
– Две лесбиянки из Берлина в бассейн скинули, – словно заученный текст выпалила Аня, не краснея.
– Они так всех сбрасывают, – подтвердила наше алиби я.
– Ух! Надо будет завести с ними знакомство, – ответил Марат. – Слушайте, а давайте вы переоденетесь, и мы пойдем погуляем, где-нибудь поужинаем, а то нам так в номере сидеть надоело.
Мы были готовы снова засмеяться, а Аня уже мысленно в календаре пометила, по каким из четных дней месяца она будет прятаться в шкафу у Марата, чтобы хотя бы к двадцати четырем обзавестись первым потомством.
Нюх у Романовича был как у Пигги.
– А кто курил? Шмалью пахнет, – изрек Алек.
– Как – кто? Лесбиянки из Берлина, – продолжила свою скороговорку Аня.
– Вы что, их в номер пустили?
– Ну не бросать же их на улице мокрых и накуренных, – я тоже умела иногда врать. Алек и Марат переглянулись.
Мы переоделись и пошли знакомиться с народом. Первыми мы встретили ирландцев, с которыми продолжили знакомство в баре. За бокалами прохладительных, но что удивительно, горячительных напитков одновременно.
– И знаете, почему мы выбрали этот отель? – сказал полутрезвый Ирвин. – Мы поставили турфирме только одну задачу: полное отсутствие немцев. Терпеть их не могу, потные, пьяные, шумные.
– Это вы еще с русскими и хохлами не сталкивались, – добавила Аня, нервно елозя по стулу и, как всегда, давя мою правую ногу каблуком.
Мы с Аней испугались не на шутку. Алек покрутил стакан в руке и пнул Марата.
– Ни одного немца? – повторился Марат. – Ясно, а давайте прогуляемся до нашего номера. Ань, Маш, а то что-то в разговор один неприятный клонит.
Попались.
– Во всем ты виновата, – сопела я на Аню, – придумала тоже – лесбиянки из Берлина.
– А что, было бы лучше, если бы я сказала про футбольную сборную Камеруна? – начала свое оправдание Аня.
Ее логика была безупречна.
Алек открыл шкаф и потрогал вещи. Они были влажные после прикосновения с нашими мокрыми телами.
– Доказательства не в вашу пользу. И у вас мозги есть курить в стране, где за эту головы отрубают? – Романовича всегда отличала заботливость и оптимизм. Жаль, что не слишком своевременные.
– Но смешно же вышло, когда вы подумали, что мы людоедки? – Все тот же язык мой, враг номер один, не был прикушен вовремя.
Каннибализм для меня всегда казался чем-то веселым и поистине фантастическим.
Мы легли спать в новом раскладе. Романович как истинный и прекрасный еврей пообещал вставать первым и занимать лучшие лежаки в обмен на номер ближе к морю.
Мы с Алеком остались в номере вдвоем.
Каждый наедине со своими мыслями.
Готовые делиться.
Понимать.
Однако этот поганый ком в горле не давал возможности начать говорить.
– Почему мы живем с тобой как кошка с собакой? – спросила я, не зажигая свет. Глядя на море, на людей, гуляющих по берегу, а не прячущихся в сумерках собственных желаний.
Ночь уже давно пришла в эти места, но этот мрак не был мраком в полной мере, теплым воздушным, скорее вечером, чем ночью, чем-то людным и спокойным.
– Потому что ты никогда меня не слушаешь, тебе кажется, что на все мои мнения есть иные вариации, ты можешь послать меня к черту, не задумываясь, что я услышу тебя и уйду.
Слезы предательски катились из глаз. Он смотрел и улыбался каждому блеску капель на ресницах, не двигаясь, просто наблюдал, как капля за каплей из меня вытекал мой эгоизм, он стекал ручьями по моему телу и, как соленая вода, струился вниз, только не оставляя разводов – соленое послевкусие кожи, и то может быть.
– Знаешь, мне иногда хотелось быть правой, сознание этой правоты позволило бы мне не винить себя, я могу без тебя... Такая правда тебя устраивает? – начала я свои вопросы, но была прервана, как та девушка в одноименном фильме.
– В смысле? – его обижала эта незаконченная фраза. Он не умел дослушивать до конца.
– Дослушай. – Что за «Тариф на лунный свет» в действии? – Ты для меня полет во сне и наяву, но я установила «шасси», я могу без тебя жить. Но не хочу. Можно и без смысла существовать, но уже нет желания.
– Теперь ты согласишься со мной, что все наши поступки и проступки – испуганные оправдания любви. Я-то готов признать, что периодами полный мудак.
Насчет собственных грехов я старалась размышлять поменьше, хотя однажды я тоже созналась. Причем уже давно. Понять одно – а вот применить...
– Слушай, все! Мы друг друга поняли, чтобы не поругаться, надо закрепить сказанное.
Он потянулся к стационарному телефону:
– Выпить хочешь?
– Нет, глупый.
Я набросилась на него, как собака на кошку, только с супружескими желаниями.
– Так сразу? – умудрился вставить слова Романович. – А спинку почесать?
– Все еще чешется?
Секс с одним и тем же человеком отнюдь не теряет красок, скорее, оттачиваются телодвижения, как части паззла или неразученной пьесы для механического пианино, вы собираетесь в комплект идеального состояния. По длительности, глубине и форме.
Вы распознаете каждую рефлексию, каждый до скрупулезного выверенный оттенок наслаждения, запах тела становится привычным и заставляет желать, желать не по-животному агрессивно, а по-чувственному яростно. И в каждом вдохе и выдохе ты слышишь руководство, комментарий, впечатления. И это тот воздух, которым ты дышишь, зная, что рыбы на песке беспомощны, хоть и фотогеничны.
– Ты мое! Я твое!
– Согласен. Разводиться не будем.
Часть третьяВне зоны доступа
1. Ад на второй линии
Утро небрежно проникало сквозь шторы. Мы не собирались вставать. Но у Ани, как, впрочем, и всегда, было на этот счет свое, особое мнение.
Она забила нам spa на двенадцать. Назвала Романовича хамом за пропущенные лежаки, передала от Марата привет. И полностью отбила желание спать.
На завтраке соседний стол делился впечатлениями о том, что дельфины, не боясь ни лодок, ни катеров, подплывают совсем близко к берегу. Мне захотелось на это взглянуть, и мы с Аней решили, что после spa именно так и поступим.
– Слушай, так тихо, даже волн не слышно!
– Не говори. Рай.
Знаете, наверное, любого здорового человека посещали мысли, что в состоянии благодати есть некоторое нервозное понимание, что все может оказаться затишьем перед бурей. И что вечность – привычный рай в режиме ожидания. И что виной тому? Страх? Неумение радоваться жизни? Встроенная программа самоуничтожения, она вложена в каждое живое тело, и против этой природы нет приема.
Тихая гавань напоминала первозданный мир, ничего, по сути, не изменилось, мужчины тянутся к женщинам. Просто объясняем мы это слоганом Nokia «Connecting people». Наша с Алеком связь была безупречной, не могу сказать, что неразрывной, но безупречной по конфликтности сюжета.
После ароматерапии, где нам массировали третий глаз горячим маслом, мы отправились на массаж. Тайская почти рабская сила проминала каждую из мышц, когда вокруг забили тревогу. Люди бежали от берега, мы решили последовать их примеру. Правда, топлес.
Цунами сносило ближний к морю корпус, мы бежали все дальше. Волна неописуемой силы сносила все на своем пути, утаскивало в глубокое синее море. Самое странное, что безумно хотелось остановиться и смотреть на эту стихию, абстрагироваться, не слышать звуков и паники и молчаливо принимать выбор моря. Но это лишь секундная мысль. В мозгу нужный электрический разряд сообщил телу, что надо выживать и бороться.
«Надо найти ребят!» – мелькала в голове мысль, она мелькала как пульс, как нужные титры, не переставая.
Один толстый таец почти за руки утаскивал нас в сторону машины. И на ломаном английском объяснял, что тут не до героизма и каждый сам за себя.
Мы не верили ему и все еще пытались вырваться. Вторая волна накрыла дальний корпус и двигалась в нашу сторону. В этом хаосе были беззащитны все, даже дельфины, пытавшиеся предупредить людей, они умнее, чем метеобюро, в сто крат, прорицатели.
Мы сели в машину, понимая, что, может, мы и предаем других, но оставляем за собой возможность выжить. Таец, которого мы с Аней окрестили сумоистом, был местным торговцем тканями и дал нам пару образцов, чтобы прикрыть наготу.
Мы ехали около получаса. Всю дорогу мы молча осознавали потерю, потерю безопасности и собственную уязвимость. Аня прислонилась к грязному окну и смотрела на мир с ограниченным фокусом. Пропала концентрация внимания, страх уходил так глубоко внутрь, что выходил лишь отголосками физических проявлений: то глаз задергается, то ногу трясти начнет, то чуть ощутимые судороги пронзят тело. И вдруг пришла спокойная блажь.
– Ладно, дальше вы сами, – его английский оставлял желать лучшего, мы с первого раза поняли, что нам пора выметаться. Дальше везти нас он намерен не был.
Он выполнил свой долг спасения. И оставил нас среди тропического леса и всех его обитателей. Неасфальтированная дорога, духота и пыль, шумы из дорожки записи с диска «Morning in jungle».
Наши души снова наполнил страх. Каждый шорох являлся в воображении то образом дикого зверя, то призраком. Каждый лист, который колыхал слабый ветер, напоминал о том, что мы в этом лесу не одни.
Мы замолчали, напряженно вслушиваясь, и поверьте, не знали, что именно хотим услышать для успокоения.
– Маш, не хочу показаться параноиком, но не хочешь ли ты отойти с дороги, если что – выбежим из леса. Меня еще на ОБЖ учили идти по темной стороне дороге.
– Ты знаешь, что в тропическом лесу водятся змеи? – спросила я Аню в полной уверенности, что ее познания флоры и фауны крайне ограничены, а не органичны, как оказалось.
– Если не вести себя агрессивно, тебя не тронут. Да, есть всякие насекомые. Но поверь, практически столько же их на дороге.
Я послушала Аню, и мы прошли на несколько метров вглубь.
Просидев в этих кустах, если так можно назвать диковинные растения, несколько часов, мы приняли решение идти дальше по дороге в ожидании отсутствия тупиков. Ориентироваться по солнцу мы не умели, зная только одно: слепит глаза и хочется плакать. Мы сдерживали себя изо всех сил, зная, что только дай слабинку – и весь организм подчинится панике.
Уже на закате мы дошли до конца этой дороги, оказалось, она заканчивалась возле давно не работающего завода, вспоминались фильмы «Хостел» и «Волчья яма», Аня тяжело выдыхала пар, в ее воздухе был растворенный в слезах страх.
От завода (вид завода устрашал своим урбанистичным несоответствием окружающей обстановке) вели несколько тропинок, на каждой из которых следы от шин.
Вспоминался анекдот про Илью Муромца: «Налево пойдешь – 3,14зды получишь, направо пойдешь 3,14зды получишь, прямо пойдешь – 3,14зды получишь. И что ты задумался?»
– Пошли для разнообразия направо, – с уверенностью решили мы. Хотелось хоть раз в жизни принять правильное решение.
И снова несколько часов пешкадралом, натертые ноги и укусы насекомых, ни одного здания и тем более света в чьих-то окнах.
Мы полагались то ли на интуицию, то ли на здравый смысл, одним словом, ждали вестей от Бога. Ведь каждый миллиметр пляжа был надеждой на сохранившийся отель или какую-то инфраструктурированную зону.
Чуть позже полуночи мы легли на пляже и уснули. Нас больше не волновал повтор цунами. Мы были без документов, одежды и изможденные этой достаточно скверной действительностью. Мы легли, отвернувшись друг от друга, тихо рыдали, зная об опасности слез. Стоило бы одной из нас обернуться – и повторное цунами состояло бы из наших слез, нашего отчаяния и природы женщины. Мы готовы были остановить на скаку коней, войти в горящую избу – но не принять вечность своего одиночества разом.
Мой плюшевый мир оказался сотканным из синтетики. И стирка рекомендовалась бережная, мой же язык словами-отбеливателями менял цветовую гамму. На уныло серую, тем серее, тем мрачнее, тем нестерпимее. Нестерпимым отсутствием электричества и звука. Наедине с жестоким прибоем.
Утро выдалось прекрасное. Мы проснулись слегка обгоревшими. Нас тошнило от голода и страха. Все кружилось, кажется, это называется психогенное головокружение.
– Прежде чем выдвинуться в путь, предлагаю найти что-нибудь поесть.
Именно эта природная особенность наших организмов заставила двинуться вглубь.
– Моего прадеда в середине 1942-го взяли в плен, так вот – им выдавали по куску хлеба на день, большинство делили кусок на крошки и постоянно подкреплялись, прадедушка же сразу съедал кусок. Этим он сохранил жизнь, – начала я грустный рассказ.
Если бы в руках была ручка и лист бумаги, я написала бы самые честные в мире стихи, посвятила бы жизни сотни песен, но все, что было со мной – холод от жары и мысли.
Аня увидела дерево с желтыми фруктами, похожими на манго, и бросилась к ним, как коммунист к мавзолею.
– Бери сразу два, – приказала я Ане, наши с ней цинизмы явно поменялись ролями.
– Тебе тоже?
– Нет, вторую – для судмедэкспертизы.
Так мы провели целый день. Лизали фрукт и дальше ждали час, если были живы – то ели. Сильные яды действуют в течение часа – вспоминали мы курс биологии. Кислота фруктов нас не пугала.
Так мы провели полдня. И пошли дальше.
Пляж казался бесконечным, мы брели по нему, пытаясь не думать о том, что это наш медовый месяц.
Мы избегали разговоров о Марате и Алеке. Не зная, живы они или нет, мы боялись произнести и слово, каждая в тайне и молчании переживая возможность этой утраты. Мы гнали от себя мысли скоростью ветра, света и даже тьмы, мы пронизывали оптимизмом каждую измученную клеточку нашего тела, в сотый, а то и миллионный раз оценивая сложности и странности жизни. Мы кричали на Бога и просили пощады. Мы молились и гневались, каждая сама про себя. Мы ели эти фрукты, готовые отдать за этот голод душу, мы пили воду из маленьких рек, не думая о загрязнениях. Да, что там скрывать, мы познавали смысл жизни! Аня сто раз сменила свое привычное «Для чего?» на «За что?».
Основной особенностью этих дней была прозаичность бытия, как, например: то каким листом можно подтереться (Аня проверила на себе, что некоторые оставляли ожоги), то какими ветками сделать подстил для сна, чтобы не принести в постель логово тропических мошек (когда все мое тело было равномерно покрыто укусами, я смирилась – тараканы кажутся мне самыми безобидными существами), тошнота по утру от местной воды и еды (к беременности мы готовы).
Последним познанием мы с Аней занимались, так сказать, в унисон.
Но были и плюсы: мы шли голышом к каждый раз неясному месту назначения, без страха и стыда загорая топлес, стирали белье и не копошились в гардеробе, решая, что надеть.
– Помнишь, я когда-то говорила тебе, что мечтаю об отсутствии мобильного телефона, тишине и природе?
Аня удивилась такому моему вопросу.
– И?
– Я забираю все слова обратно.
Я боялась говорить вслух, но чувствовала всем телом, что Романович жив, так еще и в целости и сохранности. Пьет мартини в посольстве.