Спустя почти две недели затишья появился Вадик.
– Господи Боже, – сказала я вместо «привет».
– Ну это ты, пожалуй, преувеличиваешь! Как насчет завтрака?
– Сейчас?
– Нет! Часов в одиннадцать вечера, – его простая и незатейливая интонация подкупала разом.
– Ха-ха-ха!
– Я не шучу.
– Как так? Ты и без шуток? Уму непостижимо, моему тем более.
– Увидишь. Заберу тебя в десять возле памятника Маяковскому.
Хотите, чтобы я перестала летать на метле? Обеспечьте погоду и предоставьте «Боинг».
Иногда мне казалось, что я работаю в скворечнике. Только дятлы умеют так ездить по мозгам. Всем что-то надо, и эти же все думают, что я знаю ответы на все вопросы. Включая то, как жить дальше. Они кидали в меня свои вопросы, как тухлые помидоры в надоевшего исполнителя. А я терпела и выдавала решение проблем, в сотый раз пересчитывая сметы.
Романович так и не брал трубку. Видимо, все еще искал телефон. Домашний он взял со второго раза. Кажется, у него выработалось отвращение к кофеину.
Я зашла домой. Пахло освежителем воздуха. И сигаретным дымом. Пигги даже не выбежал меня встречать. Вот до чего довела собаку наша с Алеком супружеская жизнь.
Еще больше повергла в шок мизансцена, ожидавшая меня в коридоре.
Дверь в туалет была открыта. На табуретке напротив входа стоял ноутбук. На паузу поставлен второй сезон «Остаться в живых». Рядом пепельница, аптечка и имодиум. Романович был в душе.
Видимо, его день был не менее плодотворным.
Обессилевший Романович лежал в ванне.
– Как прошел твой день? – спросила я не без условно скрытого сарказма.
– Я тебя ненавижу.
– Дорогой, но не я же варила тебе этот кофе. И даже специально не пересыпала в эту банку. А ты сам своими руками...
– Знала бы ты, как я понимаю слова Фаины Раневской: «Я никогда не знала, что в человеке столько говна!»
– Зато как кишечник прочистился. Нужно во всем видеть хорошее.
То ли при слове «кишечник», то ли «прочистился» Алек буквально выпрыгнул из ванны и, намочив все вокруг, побежал снова в свой «кабинет».
– Ну раз ты так занят, я, пожалуй, поеду еще поработаю!
– Давай! Между прочим, я кучу твоих фильмов посмотрел.
Надо забрать Пигги. Пока у нас не случился собачий нервный срыв.
– Не забудь проветрить квартиру!
Я достала из ящика его телефон. На нем было тридцать два пропущенных вызова от швабры пятьдвадцатьпять. Настырная девушка. Однако.
Две сплошные были слишком притягательны. Весь путь по Садовому кольцу я притормаживала, думая развернуться и тем самым вернуться к своему законному мужу. Однако путь следовал к памятнику Маяковского.
– Ну что? На ком едем? На тебе или на мне?
Надеюсь, он не собирается запрыгивать на меня с криками «Покатай меня, большая черепаха»?
Я посмотрела в сторону старенького lancer’а.
– Давай на мне!
Снова за рулем. Чайник. Тефаль или что-то вроде того.
Романович, наверное, сейчас тоже включает чайник и заваривает. Крепкий. Черный и с сахаром. Только не кофе, а чай.
Пигги был в бешенстве. И готов был нассать прямо на заднее сиденье. Ночевать в машине его еще никто не заставлял. Он и отплатил мне той же монетой. А точнее, сгрызенными ручками сумки.
Пигги любит кушать Prada.
Я ехала строго по указаниям штурмана. Мы двигались по Ленинградке в сторону области. Близость «Шереметьево-2» меня, мягко говоря, настораживала.
Мы остановились на BP. Вадик ушел заправлять машину и нас, только не бензином, а противными буррито и горячим шоколадом.
Мне нужно было срочно узнать о состоянии кишечника Романовича, о воздухе в квартире. Он не брал трубки. Либо гадит. Либо гадит мне настроение.
– Так куда мы едем? – спросила я на трехсотом километре светских бесед.
– Как – куда? Мы же на полпути к Питеру.
Скажите, а как мне попасть завтра на работу?
Позвонил Романович со странной просьбой купить ему детский крем в аптеке по дороге домой.
Я остановилась. Было только два пути. И только одно решение.
– Значит, так, Вадик, – сказала я, разворачивая машину в обратном направлении, – дай мне, пожалуйста, сумку с заднего сиденья! Там в маленьком кармашке лежит предмет.
Он достал кольцо.
– А еще там рядом лежит паспорт!
Вадик достал и паспорт.
Я надела кольцо.
Он долго всматривался в дату регистрации брака.
– Ты вышла замуж наутро после той нашей встречи?
– Да, но...
– Что «но»? У тебя вообще совесть есть?
– Ты опять все не так понял. Мы же с тобой приятельствуем. И с мужем у меня все несерьезно.
Я остановила машину. Включила аварийку. И начала визжать и бить по гудку.
По движению ушей Вадика можно было смело предположить, что он перебирает в голове все возможные телефоны психоневрологических диспансеров.
– О! Я придумала! – Мне в голову действительно пришла не самая дурная идея.
Вадик схватился за сигареты и начал нервно курить.
– Аллё! – томно прошептала Аня. Видимо, она рудольфила вовсю.
– Слушай, я сейчас дам трубку Вадику, а ты ему объяснишь, что у меня с Романовичем.
Вадик вслушивался. И даже иногда улыбался. Я же ехала в сторону Москвы. Вот это зависимость от города.
– Что тебе сказала Аня?
– Правду как есть!
Какую именно правду?
– То есть как правду?
– Да ладно тебе! Со всеми случается. Да не переживай! Я правда все понимаю! Честно. Мне даже это польстит.
Спасло вовремя принявшее позицию во «входящих» объяснение: «Я сказала, что ты несколько дней сидела на ананасовой диете. И теперь тебе неловко, что каждые пятнадцать минут тебе требуется уборная. А про замуж – честно рассказала про спортклуб, сказала, что вышла за своего лучшего друга»!
Не в бровь, а в глаз. Одним словом, не замужем, так диарея.
Мы расстались с Вадиком возле того же памятника великому гению.
Я думала об «Облаке в штанах», потом о Лиле и Осипе Брик, а потом восстановила в памяти всю биографию Маяковского.
18. На обратной стороне безумия
Странно это было – осознавать и осмысливать дорогу домой. Как будто в секунду образовался тот мир, обратная сторона которого – бессмысленные тусовки, дешевый кокаин, хреновый секс, прекрасный мир безрассудного безумия. И противоположность этим ароматам безумия – ванильный мир с шоколадными эмоциями, эклерами с начинкой эмоциональных взрывов. А я как метеоролог выстилаю разумом мостовую для парада безумия.
Диск «Dj Katrin Vesna mix 2004» предательски заедало. Аптеки были реже дежурными, а все чаще просто условно работающими, а те, что и попадались, дежурные, имели понятие «технического перерыва», о чем объявляли табличкой на двери.
Детский крем продавался в «Азбуке вкуса». Возле кассы пара мужчин покупали стандартный набор холостяцкой жизни. Холостяк-мужчина отличается от холостяка-женщины прокладками и парфюмами.
А что такое эта одинокая жизнь? Чувственный изолятор, и каждый раз новые, никогда не стиранные носки. Однако все же стоит отодрать бирки от этой жизни. Пойти на какие-то уступки, перестав совершать ночные и вульгарные поступки.
Начало жизни с кем-то похоже на чаши весов – с одной стороны – свобода, и с другой – не поверите, та же свобода. Только первая называется «Свободное я», вторая – «Свободная не только я». Если хочешь ограничить чью-то свободу, начинай с себя.
Ох уж эти непреложные истины, которые приходится открывать как Америку. И наверное, вскоре давать объявление «Изобретаю велосипед». Однако, как ни крути, изобретать велосипед приходится каждому из нас, особенно в семейной жизни.
Алек ненавидел диеты всеми фибрами своего кишечника. Он спустил весь кофе в туалет. Однако шутка «Кофе в постель» приобретала все более жизненный оборот.
– Скажи, а какого лешего ты возвращаешься домой в четвертом часу ночи? – спросил мой самый родной голос.
Измена – это трехсторонний риск. Ставлю на красное.
– Дорогой, я тоже работаю, чтобы покупать тебе крем в три часа ночи, тратить бензин, объезжая пятьдесят аптек.
Я кинула упаковку ему на кровать.
– А ты можешь завтра не ходить на работу? Мы бы с тобой посидели дома, отдохнули бы. А то у меня съемки с четверга по понедельник каждый день, – неожиданно затянул новую для нас мелодию Романович.
– Слушай, сегодня вторник. До выходных лучше дотерпеть. Я же не прошу тебя ничего отменять.
Наши графики не совпадали, расходясь по чужим координатам временного пространства.
– Кстати, раз уж я проснулся, может, ты сделаешь что-нибудь поесть?
– Сейчас почти четыре часа утра. Ты не можешь подождать завтрака?
– Хреновая из тебя жена.
– Жена устала и хочет спать.
Романович встал в очередных трусах юмористической раскраски и пошел на кухню. В голове рисовался гороскоп: сейчас он откроет холодильник и будет шуровать так, что что-нибудь вроде салями упадет на пол, проснется Пигги, дальше он пойдет в ванну...
Черт подери, не успела я додумать эту тривиальную мысль, как и правда – гороскоп начал сбываться. Знак зодиака: ночной козерожище.
– Вот ты стерва, – послышалось с кухни.
Естественно, во всем происходящем, включая ураган Катрина, и смене акцизных марок была виновата я. Ночной козел нашел свою козу отпущения.
– Вот скажи, после всех мучений, которые ты мне причинила, неужели тебе лень просто мне помочь? – Он был справедлив в своих словах.
Я пришла в расстегнутом лифчике и трусах откидывать Пигги от упавшего на него практически с неба дара в виде колбасы.
После практически утреннего мытья полов я наконец добралась до душа и погрузилась под сладострастный горячий дождь.
Пока не услышала нечто странным образом напоминающее Вторую мировую войну.
Вот никогда не могла понять, зачем вытягивать из-под стопки тарелок самую нижнюю, когда не управляешь скольжением стекла по стеклу.
– К счастью!
– Да, блин?
– Туда, блин!
– Вот иди и покупай себе билет ту Даблин! Посыл просьба воспринимать буквально.
В дверь позвонили.
– Доигрался! Сто пудов – милиция! Потому что по ночам нормальные люди спят!
– Опять нашкодила? – стебно ответил вопросом Романович, забираясь под одеяло. Покушал, блин.
У порога стояла несколько заспанная соседка.
– Все пылесосите? – спросила она.
– Да нет – посуду моем!
– Вот что, милочка, мойте ее утром и дайте остальным людям жить нормальной жизнью! Мы уже не в тех телах, чтобы присоединяться к вам бить посуду.
Можно было подвести итог супружеской жизни. Потери: сервиз, сон, свобода, отношения с соседями, репутация, пара сотен тысяч нервных клеток в минус. А плюсы... Забавно.
– Ты мой Женя Петросян, не хочешь ли ты встать и пойти убраться? – я смотрела на Романовича, который категорически отказывался признавать свои семьдесят пять процентов вины.
– Пока нет, моя Региночка.
Он искренне делал вид, что спит.
– У тебя совесть есть? – спросила я абсолютно серьезным тоном.
– У меня – да. Это у тебя крыша поехала – разбуянилась под утро, посуду бьет!
Человек, просравший целый день, будет говорить мне про траекторию движения моей крыши? Вот хам.
– Без секса неделю.
Это я погорячилась.
Романович разлегся на всей кровати в форме звездочки, не оставив мне места для сна.
– Спи на диване. Я обиделся.
– Ну и кто после всего этого из нас двух Алек?
Из «да» и «нет» он выбрал «не знаю». На что и требовалось нарваться.