иман ) – это то, что люди делают : они делятся богатством, исполняют «дела праведности» ( салихат ) и простираются ниц в кенотическом и смиренном акте молитвы ( салат ). [349]
В Коране люди, которые противились исламу, когда Мухаммад начал свою проповедь в Мекке, называются «кафирун». Стандартный перевод этого слова как «неверные» (или «неверующие») весьма неточен: корень KFR указывает на «вопиющую неблагодарность», неучтивый и надменный отказ принять нечто предлагаемое с большой добротой. [350] Богословие «кафирун» было вполне правильным: они соглашались, например, что мир сотворен Богом. [351] Не за «неверие» обличаются они, а за резкую и неприятную манеру себя вести, гордыню, самомнение, шовинизм и неспособность выслушивать критику. [352] «Кафирун» никогда не вникали в новые для себя идеи, полагая, что и так все знают. Поэтому они глумятся над Кораном, всячески стараясь выказать свой ум. [353] Прежде всего, они «джахили», вечно «агрессивны», пекутся о собственной чести и престиже, а также обладают разрушительной склонностью к жестокой мстительности. [354] На такую злобу мусульманам заповедано отвечать «долготерпением» ( хилм ) и учтивостью, предоставляя отмщение Аллаху. [355] Они должны «ступать по земле смиренно», а в ответ на оскорбления «кафирун», отвечают: «Мир!» [356]
В исламе богословские рассуждения, выливающиеся в заумные доктрины, считаются пустыми домыслами, которые никто не может доказать, но которые лишь возбуждают ссоры и отдают сектантством.
Упрощенно-буквальное понимание Писания считалось неприемлемым. Каждый отрывок, каждый образ в Коране именуется словом «айат» («знак», «символ», «притча»), поскольку о Боге можно говорить лишь путем аналогий. Великие «айаты» о сотворении мира и последнем суде призваны не умножить «веру», а призвать к действию. Мусульмане должны воплощать эти учения в определенном поведении. Айат о последнем дне, когда люди поймут, что богатство не спасет их, заставляет задуматься о поведении здесь и теперь: правильно ли и милостиво ли ведет себя человек с нуждающимися? Следует подражать щедрости Аллаха, который сотворил чудеса мира в изобилии и заботится о нем. Первоначально эта религия называлась словом «тазакка» («очищение»). Сострадательно заботясь о нищих, освобождая рабов, совершая хорошие поступки ежедневно и ежечасно, мусульмане обретут ответственный и добрый дух, очистят себя от гордыни и эгоизма. Беря за образец деяния Творца, они духовно обновятся. [357]
В те ранние дни мусульмане не считали ислам новой и единственно верной религией, но лишь продолжением веры «людей Книги», иудеев и христиан. В одном примечательном отрывке Бог призывает мусульман принимать откровения каждого из посланцев Божиих: Авраама, Исаака, Исмаила, Иакова, Моисея, Иисуса и всех других пророков. [358] Коран есть лишь «подтверждение» предыдущих Писаний. [359] Никого нельзя обращать в ислам насильно, поскольку в каждой религии Откровения есть свой «дин», и Бог не хочет, чтобы все люди принадлежали к одной-единственной общине веры. [360] Ни одна традиция не обладает исключительным правом собственности на Бога; божественный свет невозможно ограничить одним-единственным светильником, и он не принадлежит ни Востоку, ни Западу, но светит всем людям. [361] Мусульмане должны вежливо разговаривать с «людьми Книги», спорить лишь самым учтивым образом, избегать споров бессмысленных и агрессивных, и помнить: они почитают одного и того же Бога. [362]
Все это требует непрестанного «джихада», [363] поскольку исполнять волю Божию в испорченном мире чрезвычайно трудно. Мусульмане должны сражаться на всех фронтах: интеллектуальном и социальном, экономическом и нравственном, духовном и политическом. Подчас им приходится сражаться и в буквальном, военном, смысле: так поступил Мухаммад, когда мекканские «кафирун» поклялись истребить мусульманскую общину. Однако наступательная война запрещена: единственным оправданием для войны может быть самозащита. [364] Да и вообще, военные действия – далеко не первая обязанность мусульманина. Есть знаменитое предание ( хадис ) о словах, которые произнес Мухаммад, вернувшись домой после одной из битв: «Мы возвращаемся с малого джихада и идем на большой джихад». Иными словами, предстоит борьба намного более важная и трудная: изменить общество и изменить свое сердце. Впоследствии, когда в войне с Меккой ему стала сопутствовать удача, Мухаммад перешел к стратегии ненасилия. [365] Мекка добровольно открыла ворота перед ним, но никто не заставлял ее жителей принимать ислам, и Мухаммад даже не попытался установить в ней исключительно мусульманское государство.
Подобно всякой религиозной традиции, ислам впоследствии развивался и эволюционировал. Мусульмане создали огромную империю, от Пиренеев на западе до Гималаев на востоке. Однако, в соответствии с заповедями Корана, они не заставляли никого обращаться в ислам. Более того, в первые сто лет после смерти Пророка обращение в ислам даже не приветствовалось: считалось, что это вера для арабов, потомков Исмаила (старшего сына Авраама), подобно тому, как иудаизм – для сынов Исаака, а христианство – для последователей Евангелия.
Таким образом, вера была вопросом действия и опыта. К абстрактным умозрительным построениям и домыслам она отношения не имела. Иудаизм и ислам так и остались религиями действия: в них ортопраксия (правильные поступки) важнее ортодоксии (правильного учения). Христианство же с начала IV века развивалось в несколько ином направлении. В нем появился идефикс на доктринальной точности, который стал впоследствии его ахиллесовой пятой. Однако не все христиане яростно спорили о сложных догматических определениях. Были и такие, которые (быть может, в качестве ответа на эти споры) подчеркивали важность молчания и неведения. Эта тенденция оказалась не менее значимой, влиятельной и авторитетной.
Глава 5 Молчание
Легализация христианства при Константине Великом – Богословские споры IV века – Противостояние Афанасия и Ария – Христологические взгляды Максима Исповедника – Бессловесная духовность монахов-пустынников – Духовный опыт – Отцы-каппадокийцы – Учение о Троице – Августин Гиппонский – Учение о первородном грехе – Псевдо-Дионисий Ареопагит и его богословие.
В 312 году Константин разбил своего соперника в борьбе за императорский трон в битве у Мульвийского моста и навсегда остался при убеждении, что победой обязан Богу христиан. На следующий год он объявил христианство religio licita , одной из разрешенных религий Римской империи. Это было эпохальное и роковое событие. Христиане перестали быть гонимой и запрещенной сектой. Отныне они имели право владеть собственностью, строить храмы, свободно совершать богослужение и активно участвовать в общественной жизни. Хотя Константин продолжал возглавлять имперский культ в качестве pontifex ma ximus и крестился лишь на смертном одре, было ясно, что ему любезнее христианство. Он надеялся, что, будучи легализованной, Церковь станет сплачивающей силой в его большой империи. Однако императорская поддержка оказалась палкой о двух концах. Константин очень слабо разбирался в христианском богословии, что не мешало ему вмешиваться в доктринальные споры, когда он сообразил, что церковь – желанный оплот единства – сама раздираема догматическими дебатами.
Христианам пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам, а также оглашать неожиданно большое количество людей: в церковь хлынули новообращенные, причем далеко не все обращались бескорыстно. А еще христиане осознали, что их вера может вызывать недоумение. Иудеев в их рядах было уже мало, однако еврейская терминология, заложенная первыми иудеохристианами, сохраняла значимость. Отсюда возникала необходимость перевести богословие на язык греко-римской культуры и попутно ответить на ряд вопросов. Христианство считает себя монотеизмом, но как быть со статусом Иисуса, воплощенного Логоса? Является ли он вторым Богом? И что имеют в виду христиане, когда называют его «Сыном Божиим»? Можно ли сказать, что он наполовину Бог и наполовину человек (как Дионис)? И кто тогда Святой Дух? Проблема усугублялась серьезными переменами в духовном и интеллектуальном климате поздней античности.
Дело в том, что постепенно утрачивалось доверие к физическому миру и человеческой природе. Доселе греки, подобно большинству других народов, не считали, что между Богом и людьми лежит неодолимая пропасть. Их философы полагали, что люди, как существа разумные, несут в себе искру божественного; Сократ, воплощение идеала мудреца, был фактически сыном Божиим и аватарой божественного. Люди ранее не сомневались, что способны взойти к Благу, используя свои природные способности. Платоник Ориген верил, что может познать Бога, размышляя о мироздании, и понимал христианскую жизнь как платоновское восхождение, которое продолжится и после смерти, доколе душа не прилепится к божественному. Египетский неоплатонический мыслитель Плотин (около 205—270) считал, что мир произошел от Бога путем эманации, как лучи исходят от Солнца. Соответственно, материальный мир – это излияние самого бытия Божьего и, когда мы размышляем о мире, то размышляем о Боге. Однако к началу IV века люди стали усматривать огромную, почти непреодолимую пропасть между Богом и миром. Вселенная стала видеться столь хрупкой, смертной и случайной, что не могла иметь ничего общего с Богом, который есть само Бытие. Казалось, устрашающая пустота готова поглотить все живые существа. Древний вопрос («почему что-либо существует?») перестал вселять благоговейный трепет, интерес и восторг. Его сменило тошнотворное головокружение. Где-то совсем рядом, и в начале, и в конце человеческого существования, угрожающе маячило Ничто.
Некоторые христиане стали развивать новое учение, совершенно неизвестное в древности, согласно которому, мир был создан «из ничего» (