мленность в современных науках возвышает их над теми, кто «учился законам священным». [649]
Не все мараны смогли перейти к обрядовости. Здесь выделяется трагическая фигура Уриэля Акосты. В свое время он нашел португальское христианство недобрым, жестоким, исполненным обрядоверия и формализма, бесконечно далеким от Евангелия. [650] Читая Библию, он с симпатией смотрел на иудаизм. Однако по прибытии в Амстердам он с ужасом обнаружил, что иудаизм не менее далек от Писания, чем католичество. Разочарованный, он опубликовал трактат против Торы и заявил, что отныне полагается лишь на человеческий разум и законы природы. Он вызвал такое брожение в умах, что раввинам пришлось его отлучить. Между тем Европа еще не знала такого понятия, как «секулярный еврей». Акоста стал изгоем и среди иудеев, и среди христиан. Дети дразнили его на улицах. В отчаянии он вернулся в синагогу, но так и не сумел приспособиться к ее вере. В 1640 году Акоста наложил на себя руки.
В 1655 году в Амстердам приехал Жуан да Прадо, который двадцать лет был убежденным членом еврейского подполья в Португалии. Он давно понял, что без духовных упражнений, религиозные идеи провисают в воздухе, и впал в маранский деизм, отождествив Бога с законами природы. [651] Но он также был шокирован, столкнувшись с настоящей иудейской общиной, и не стал молчать. С какой стати евреи считают себя богоизбранными? Не примитивно ли считать Первопричину личностью? Через два года после прибытия Прадо был отлучен. После этого его взгляды стали еще радикальнее. Он заявил, что всякая религия есть чепуха и единственным судьей в вопросах истины может быть разум, а не «откровение». Как он закончил свои дни, мы не знаем.
Несчастливые истории да Прадо и Акосты показывают, что религиозный миф не держится без духовных упражнений. Разум сам по себе способен породить лишь жижу деизма – продукт весьма хлипкий, поскольку такой Бог слишком далек, слишком абстрактен и в конечном счете неправдоподобен.
Между тем, в то самое время, как еврейская община Амстердама была раздираема этими противоречиями, среди европейских христиан стала формироваться своя форма деизма. Подобно Прадо, эти христиане считали научную рациональность единственным путем к истине. Они искали той уверенности разума, которую иудейские, христианские и мусульманские философы давно сочли невозможной в вопросах веры.
Глава 8 Научная религия
Потрясение основ религиозного мировоззрения – Волна межконфессионального насилия в Европе – Христианская версия атомизма – Рене Декарт и «чудесна я наука» – Механическая вселенная, научный Бог и человеческий разум – Блез Паскаль – пророк катастрофы христианства – Барух Спиноза, первый последовательный секулярист – Демократизация Европы – Универсальная механика Исаака Ньютона – Атеизм как мишень для критики рационалистов – Богословие сдается науке.
В 1610 году английский поэт Джон Донн (1572—1631) скорбел о состоянии мира, как он думал, идущего к своему концу. Человек глубоко консервативный, Донн был жертвой Реформации. Он происходил из католической семьи, но отказался от своей веры после того, как его брат умер в тюрьме за укрывание католического священника. К новому католичеству он относился очень плохо. Его также беспокоили научные открытия, разрушавшие старое представление о мировой гармонии и совершенстве. Было из-за чего беспокоиться: экономика Европы находится в плачевном состоянии, модернизации сопутствуют социальные потрясения, а тут еще и «новая философия» (синоним науки) ставит все под сомнение.
Открытье – все на атомы крошится.
Все – из частиц, а целого – не стало… [652]
Мир словно пострадал от землетрясения. На небосводе загораются новые звезды, а старые исчезают. Ранее думали: «Уж небо так блаженно, в движеньях гармонично, совершенно». А теперь оказывается, что планеты не описывают идеальные круги, а странствуют по странным орбитам. [653] Основы потрясены. И где как теперь быть уверенным в истине?
В своем пессимизме Донн был не одинок. В том же 1610 году Генрих IV Наваррский, – быть может, единственный монарх, которому удавалось противостоять волне межконфессионального насилия, грозившей захлестнуть Европу, – пал от руки католического фанатика. Это убийство потрясло Европу XVII века так же, как Америку ХХ века – убийство президента Кеннеди. [654] Генрих пытался сдерживать религиозные страсти, приводившие Францию к кровопролитиям, и следовать нейтральной линии. Он даровал гражданские свободы французским протестантам, а когда парламент изгнал иезуитов, восстановил их в правах. Его смерть, шокировавшая умеренных христиан, равно католиков и протестантов, была дурным знаком: политике толерантности приходит конец.
К 1600 году ситуация в Англии накалилась: не за горами была гражданская война. Немецкие княжества стремились добиться независимости от Священной Римской империи и сформировать национальные государства. Швеция поддерживала протестантских князей, а австрийские Габсбурги – католиков. В 1618 году началась кровопролитная Тридцатилетняя война, унесшая жизни 35% населения и превратившая Центральную Европу в могильный склеп. Религия была неспособна удержать конфликтующие стороны от войны. Чем больше католические зелоты убивали протестантов, а протестанты рушили католические твердыни, тем больше люди доброй воли отчаивались в мирном решении вопроса.
Однако не все разделяли опасения Донна насчет «новой философии». Фламандский иезуит Леонард Лессий (1554—1623), один из ведущих европейских теологов, – яркий образец того, что некоторые католики мыслили шире, чем Ватикан. [655] Лессий был сторонником католической контрреформации, учился в Риме у Беллармина, а по возвращении в Лувенский университет ввел в учебную программу сочинения Фомы Аквинского (под новым соусом). Однако Лессий также человек Возрождения, открытый самым разным культурным и интеллектуальным веяниям. Он изучал право и экономику и одним из первых понял переменчивую роль денег в зарождающейся капиталистической экономике. В 1612 году, спустя всего два года после «Звездного вестника», Лессий не только аплодировал открытиям Галилея, но и подтвердил их, ибо также наблюдал в телескоп щербатую поверхность Луны и спутники Юпитера. Такое свидетельство «премудрости и могущества Божьего» наполнило его «глубоким восхищением». [656]Католические зелоты убивали протестантов, а протестанты рушили католические твердыни.
Эти замечания можно найти в трактате Лессия «О божественном Промысле и бессмертии души» (1612), направленном «против атеистов и политиков». В наши дни есть некоторое беспокойство относительно «атеизма», однако в ту пору данное понятие еще не означало отрицания существования Бога. Обычно его относили к любым убеждениям, которые полагали неверными. Для Лессия «атеизм» – одна из ересей прошлого. Единственные «атеисты», которых он называет по именам, это древнегреческие философы. Особенно его беспокоили «атомисты» – Демокрит, Эпикур и римский поэт Лукреций (около 95—55 до н. э.) – которые считали, что вселенная возникла по воле случая. Демокрит развивал теорию о бессчетных частицах, столь крошечных, что они «неделимы» ( атомос ), которые носятся по пустому пространству, а время от времени сталкиваются, образуя материальные тела. В Европе начала XVII века возродился интерес к атомизму. Как видим, он беспокоил и Джона Донна. [657] Бесконечное космическое пространство Демокрита хорошо соотносилось с коперниканской вселенной, отныне лишенной небесных сфер. Однако Демокрит не видел нужды в вышнем Боге, а этого Лессий уже не мог принять. Апеллируя к стоической философии Цицерона, он доказывал, что сложное устройство природы требует разумного Творца. Отрицать руку божественного Промысла столь же абсурдно, сколь воображать, что «богатый и пышный дворец» возник сам собой «лишь благодаря случайному соединению разрозненных камней». [658]
А вот еще одна яркая фигура – Марен Мерсенн (1588—1648), французский математик и член францисканского ордена. Он был горячо увлечен наукой и поддерживал Галилея даже в те времена, когда это было политически неосмотрительно. [659] Однако в сочинении «Нечестие деистов, атеистов и либертинов нашего времени» он без труда выявляет «атеистов». [660] Никто из них не отрицал, что Бог есть: некоторые, вроде благочестивого французского священника Пьера Шаррона (1541—1603) или падуанского философа Джероламо Кардано (1501—1576), лишь скептически относились к способности человеческого разума узнать истину в последней инстанции. Особенно беспокоила Мерсенна герметическая философия Бруно, еще одного «атеиста», который верил, что природа обладает собственными божественными силами и не нуждается в попечении свыше. В противовес, Мерсенн разработал христианскую версию атомизма: вселенная Демокрита плюс вышний Бог Творец. [661] Атомы не обладают ни разумом, ни чувством цели, поэтому у природы нет собственной оккультной силы: она целиком зависит от le grand moteur de la universe . Интересно, что в своей полемике с «атеизмом» Лессий и Мерсенн инстинктивно обращались не к собственной богословской традиции, а к науке и философии античности. Фома Аквинский считал, что из тварного мира невозможно сделать выводы о природе Бога; ныне же сложность, которую обнаружили ученые во вселенной, убедила теологов, что Бог есть Умный Устроитель. Дионисию и Фоме это не понравилось бы.
В ноябре 1628 года Мерсенн побывал на конференции в Париже, где видная группа философов выслушивала анализ схоластики в присутствии папского нунция и кардинала Пьера де Берюля (1575—1629). Среди присутствующих был также философ и ученый Рене Декарт, отказавшийся присоединиться к аплодисментам. С точки зрения Декарта, ученые мужи делают серьезную ошибку: довольствуются знанием, которое имеет лишь вероятностный характер. Сам он разработал философский метод, основанный на математических науках и дающий абсолютную точность. Дело нелегкое, но если этому методу упорно следовать, его можно с успехом применить к любой области знания, включая богословскую. После конференции де Берюль отвел Декарта в сторонку и сказал, что на нем лежит долг (и даже божественная миссия) опубликовать свой метод, если есть шанс, что он вытянет Европу из бездны.