Свою книгу «Конец веры» Харрис начал писать сразу после теракта 11 сентября: дескать, хотите избавиться от терроризма, – избавьтесь от религии.
«Умеренные» верующие не менее виновны, ибо вера опасна по определению, и они также несут ответственность за теракты. [1008]
Эти авторы призывают покончить с терпимым отношением к вере. Докинз пишет: «До тех пор пока мы соглашаемся уважать религиозные верования только потому, что это религиозные верования, трудно отказать в уважении и вере Осамы бен Ладена и террористов-самоубийц. Альтернатива этому – такая явная, что о ней, казалось бы, излишне и напоминать, – состоит в том, чтобы отказаться от принципа механического почтения к религиозным верованиям… Учения «умеренных» религий, сами по себе не являющиеся экстремистскими, неизбежно мостят дорогу экстремизму. [1009] Этот отказ от просвещенческого принципа терпимости носит новый (и, надо сказать, экстремистский!) характер. Между тем Харрис уверяет, что «сама идея религиозной терпимости – одна из основных сил, толкающих нас в пропасть». [1010] Такое отсутствие терпимости опять же роднит новых атеистов с фундаменталистами. А ведь они должны знать, что неумение уважать чужие мнения приводило в последние столетия к ужасным преступлениям. Сразу вспоминаются нацистские застенки и ГУЛАГ.
Как уже отмечали критики, новый атеизм внутренне противоречив, особенно в своем акценте на роль «доказательств» и в убеждении, что наука всегда доказывает свои теории эмпирическим путем. Еще Поппер, Кун и Полани отмечали значение веры в научном исследовании. Это признавал даже Моно, а Дарвин, кумир Докинза, говорил, что не может доказать эволюционную теорию, но все же верит в нее. Десятилетиями физики исходили из правильности эйнштейновской теории относительности, хотя она не была еще убедительно доказана. Даже Харрис совершает акт веры, когда с убеждением говорит о способности своего разума познать объективную истину (Юм и Кант усомнились бы в этом!)
Все три воинствующих атеиста любят изображать религию с самой худшей стороны. И в самом деле, о злодействах, совершенных во имя религии, важно помнить. Атеисты правильно делают, что обращают на них внимание. Верующие же слишком часто обращают внимание на прегрешения других традиций, не замечая позорных моментов в истории их собственной традиции. Скажем, христиане бичуют ислам за нетерпимость, выказывая не только вопиющее невежество в области мусульманской истории, но и слепоту в отношении крестовых походов, гонений и инквизиции, которые организовывались их единоверцами.
Однако считать, что от религии проистекало лишь зло, неправильно. Наука – дитя логоса, и объективное, беспристрастное взвешивание данных, очень полезно. Но возьмем, к примеру, такие слова Харриса: « Религиозная вера сделала большинство мусульман совершенно сумасшедшими ». [1011] Это что, научные данные? Нет, его утверждение носит столь же ложный и предвзятый характер, как и некоторая ненавистная ему религиозная риторика.
Не стоит и валить на религию все беды современного мира хотя бы уже потому, что в этот опасный период человеческой истории нам нужен ясный и трезвый ум. В начале своей книги Докинз предлагает:
Вместе с Джоном Ленноном представьте мир без религии. Представьте: не было террористов-самоубийц, взрывов 11 сентября в Нью-Йорке, взрывов 7 июля в Лондоне, крестовых походов, охоты на ведьм, «порохового заговора», раздела Индии, израильско-палестинских войн, истребления сербов, хорватов, мусульман; преследования евреев за «христоубийство», североирландского «конфликта», «убийств чести», нет облаченных в сверкающие костюмы, трясущих гривами телевизионных евангелистов, опустошающих карманы доверчивых простаков. [1012]
Однако разве религия виновата во всех этих конфликтах? Поразительно, до чего новые атеисты не понимают или даже не хотят понять сложности и многогранности современных проблем. И они даже не упоминают о призывах к справедливости и милосердию, которые отличают все три монотеистические религии, при всех их очевидных провалах.
Тот факт, что религиозные фундаменталисты также раздувают гипертрофированный образ врага как носителя зла, льет воду на мельницу новых атеистов. Однако они никогда не обсуждают труды таких теологов, как Бультман и Тиллих, которые не только предлагают тонкое понимание религиозных вопросов, но и стоят ближе к магистральной традиции христианства, чем любой фундаменталист. В отличие от Фейербаха, Маркса и Фрейда, новые атеисты невежественны в богословии. Как заметил один из их критиков, во время военных действий важно поразить врага в его самом укрепленном и сильном месте: иначе полемика будет поверхностной, лишенной интеллектуальной глубины. [1013] Добавим: она также будет консервативной в моральном и интеллектуальном плане. В отличие от Фейербаха, Маркса, Ингерсолла и Милля, новых атеистов не заботят нищета, несправедливость и унижение, которые повлекли за собой многие из ненавистных им преступлений. В них не заметно стремления к лучшему миру. Если Ницше, Сартр и Камю пытались помочь читателям взглянуть в лицо бессмысленности и абсурду, которые возникают из-за отсутствия смысла, эти новые авторы ничего подобного не делают. Создается впечатление, что им и в голову не приходит задуматься, какой эффект окажет предлагаемый ими нигилизм на людей, которые не имеют достатка и интересной работы. Докинз уверяет: мы существа нравственные, поскольку добродетельное поведение предков способствовало их выживанию. Стало быть, альтруизм не вдохновлен Богом, а проистекает из случайной генетической мутации, которая запрограммировала наших предков на щедрость и сотрудничество. Однако, продолжает «счастливых» эволюционных сбоев в человече-же самое допустимо сказать о побудительных альтруизма, щедрости, сопереживания, жалости». [1014] Есть масса теологов, которые не станут с этим спорить. Сколько раз уже бывало в человеческой истории, что некая способность начиналась в связи с базовыми и инстинктивными потребностями, а впоследствии выходила на другой уровень. Скажем, мы научились готовить еду, чтобы выживать, а сейчас кулинария – настоящее искусство. Мы обрели способность бегать и прыгать, чтобы спасаться от хищников, а сейчас у нас есть балет и атлетика. Мы разработали язык как полезное средство коммуникации и создали поэзию. Религиозные традиции сделали нечто подобное с альтруизмом. Как отмечал Конфуций, если их практиковать «денно и нощно», они возвышают человеческую жизнь до уровня святости и позволяют соприкоснуться с трансцендентным.
Поразительно, до чего новые атеисты не понимают или даже не хотят понять сложности и многогранности современных проблем он, есть много таких ском поведении: «То причинах доброты —.
В прошлом теологи находили для себя пользу в диалоге с атеистами. На швейцарского теолога Карла Барта (1886—1968) во многом повлиял Фейербах, а на Бультмана, Тиллиха и Ранера – Хайдеггер. [1015] Однако богословские познания Докинза, Харриса и Хитченса столь примитивны, что конструктивный диалог теологов с ними трудно представим. Впрочем, «феномен Докинза» показателен. Сам факт, что эти грубые антирелигиозные агитки столь широко читаются не только в секулярной Европе, но и в религиозной Америке, означает, что людям богословски неграмотным Бог Нового времени не близок. Этот образ Бога выходит из доверия. К сожалению, при сомнениях люди далеко не всегда могут найти толковый совет у клириков, которые часто не имеют хорошего богословского образования и во многом ориентируются именно на современный образ Бога. Читать же серьезную литературу по теологии не всегда легко. Было бы замечательно, если бы теологи писали популярные и доступные труды, которые позволяли бы верующим держаться в курсе современных дискуссий и исследований по библеистике, в противном случае остающихся малоизвестными неспециалистам.
Наш мир опасно поляризован, и еще одна разделяющая идеология нам не нужна. Кроме того, история фундаментализма показывает: нападки лишь озлобляют подобные движения. Чем больше будут неистовствовать атеисты, тем крепче будут держаться фундаменталисты за креационизм. Презрение же атеистов к исламу – настоящий подарок мусульманским экстремистам, которые скажут: вот видите, Запад начинает новый крестовый поход!
Для фундаменталистского менталитета типично убеждение, что есть только один способ интерпретации реальности. Новые атеисты полагают, что к истине ведет лишь сциентизм. Однако наука опирается не только на разум, но и на веру, интуицию, эстетическое чувство. Как сказал физик Поль Дирак, «важнее, чтобы уравнения были красивыми, чем чтобы они соответствовали эксперименту». [1016] Математик Роджер Пенроуз считает, что творческий ум «прорывается» в платоновскую сферу математических и эстетических форм: «Тщательная аргументация обычно становится лишь последним шагом. Ей предшествуют многочисленные догадки, а для них важны эстетические убеждения». [1017] Во многих обстоятельствах людям приходится оставлять в стороне объективистский анализ, который так или иначе пытается овладеть предметом созерцания. [1018] Когда мы видим шедевр искусства, мы открываемся ему, позволяем ему увлечь нас. Когда мы входим в близкие отношения с другим человеком, мы делаем себя уязвимыми (как Авраам, который открыл душу и дом странникам у дубравы Мамре).
Создается впечатление, что новым атеистам и в голову не приходит задуматься, какой эффект окажет предлагаемый ими нигилизм на людей, которые не имеют достатка и интересной работы.
Как отмечал Тиллих, людей непрестанно влечет исследовать области, которые лежат за пределами обычного существования. Этот порыв вдохновлял религиозный и научный поиск. Мы ищем того, что Тиллих называл «высшей тревогой», – того, что будет формировать нашу жизнь, придавать ей смысл. «Высшей тревогой» Докинза и Харриса, по-видимому, является разум: он захватил их буквально целиком. Однако их представления о разуме очень отличаются от представлений Сократа, который использовал свой