«Молодец Степаныч, какая цепкость ума в его годы! Что значит старая школа! Как грех с души снял. А так копилось бы и копилось. Когда другому объясняешь, и сам идею понимаешь лучше. С кем ещё за науку поговорить? Не с этими же меркантильными европейцами?»
Глава 19
В пятницу они вместе с немецкими коллегами пообсуждали итоги недели. Потом декан пригласил к себе на уик-энд. Антон вежливо послал всех подальше и направился звонить Веронике.
— Давай, заеду за тобой пораньше, скажем к половине одиннадцатого, — обрадовано предложила девушка.
А ночью опять приснился тот же сон. Он парит над Таганкой. Мерцающим кольцом автомобильных фар площадь, с отростками окрестных переулков, походит на огромные старинные часы, неведомо кем одетые на блестящий ремешок Садового кольца. Разрываясь в такт миганью светофоров, кольцо медленно поворачивается справа налево, словно время на гигантском площадном циферблате потекло вспять. В левом крыле трехъярусного сталинского дома светится одинокий прямоугольник окна. Женщина средних лет что-то пишет в глубине комнаты под лампой с абажуром. Он хочет подлететь поближе, тычется лбом в стекло и… просыпается: уже утро, в окно стучит моросящая мгла. Некое время Антон лежит, не двигаясь, с открытыми глазами:
«Мама Лизавета, что ли, на том свете никак не упокоится? Но почему, именно Таганка… Голова садовая! — вдруг вспомнилось ему. — Сегодня же суббота — день свиданий».
Быстро поднялся и пораньше, до назначенного Вероникой времени, он выскочил на площадь. Девушка, явно расстроенная, уже расхаживала у машины.
— Немного погуляем, потом поедем к нам. Мама чувствует себя неважно, но просила обязательно тебя привезти.
«А как это? — подивился про себя Антон. — Мы, вроде, не договаривались? Или опять инсценировка для посольского хлыща?»
— Мне всю неделю было так одиноко без тебя. — Без предисловий с ненаигранной тоской в голосе вырвалось у Вероники. — Господи, как сделать, чтобы мы вообще не расставались!
Воцарилась долгая и бестолковая пауза.
«Как поступить? Оттолкнёшь — дров наломает, похлеще прежних, а пойдёшь на поводу у сиюминутного чувства — так ведь она максималистка: всё или ничего!»
Между тем, ненастье ненадолго угомонилось. По чужому нависшему небу неслись рваные тучи. Они осторожно вышагивали вдоль голой аллеи без конца и краю. Дорожка из аккуратно постриженных кустов отливала серебром капелек прошедшего дождя. Вероника помалкивала, искоса бросая вопрошающие взгляды, а Антон, осознав скорую развязку, пытался сообразить, как держать себя с мамой, по-видимому, его ровесницей? Наконец, оба достаточно подмёрзли и вернулись в машину, которая рванула с места, прогрызая шинами первую наледь.…
Дорога, дорога — тянется и тянется вместе с думами без конца и краю, но и ей приходит конец. Припарковавшись, Вероника быстро прошла в дом первой, и вдруг, как гром среди ясного неба, раздался её истошный крик. Антон кинулся в коттедж стандартного покроя для советских служащих за границей. Посреди большой комнаты, в кресле в неестественной позе сидела женщина средних лет. Осторожно приблизясь и вглядевшись в её недвижное лицо, он внезапно узнал Маринэ; ту Маринэ, что мелькнула когда-то на его горизонтах случайной зарницей. Стерев земные заботы, смерть оставила лицо спокойным, застывший взгляд смотрел вдаль, словно ей с небес, наконец, удалось достичь земли. Девушка тихо плакала. Догадка больно кольнула Антона:
«Она — моя дочь! Неделю назад дома видела конверт с именем и фамилией, назвала матери, и Маринэ срочно захотела удостовериться сама. А если б мы, вопреки всему, стали близки в ту ночь?»
Горячей волной ужаса обдало до пят.
«Ты обуян гордыней и скоро окажешься в круге первом», — прогрохотало в голове предостережение чёрного монаха.
В висках толчками запульсировала кровь:
«Может, хватит в поисках собственного я не замечать ничего вокруг? К дьяволу амбиции! Случайно не наломал таких дров, до конца жизни хватило бы разгребать.…А как поступить сейчас? — Отстраниться, попросту сбежать, сославшись на обстоятельства и всё-такое? Ведь только-только вытанцовываться начало. Ведь, командировка, квартира и вся дальнейшая карьера теперь насмарку! А Ира, поймёт ли? Но потом-то, потом куда от себя убежишь? …Лучше уж раз и навсегда покончить с недомолвками между строчек биографии, разорвав этот адский круг»…
Антон подошёл к покойной женщине, бывшей когда-то его женой, поцеловал её в холодный лоб и закрыл негасимые огоньки в глазах.
— У мамы было больное сердце, — сквозь слёзы жаловалась Вероника. — На ноябрьские праздники мы ездили в клинику. После обследования ей сказали, что совершенно нельзя волноваться.
Вся, дрожа, девушка прижалась к Антону:
— Ты ведь меня не бросишь? У меня здесь больше никого нет!
— Сначала позвони в полицию. Надо срочно известить о случившемся. — Он пригладил её разметавшиеся волосы, стараясь хоть как-то пересилить тяжесть возникшей паузы.
В ступоре, она набрала номер посольства.
Вскоре приехали из полиции и консульского отдела. Явно не желая ввязываться, немцы быстро зафиксировали факт ненасильственной смерти и отправили тело в морг.
— Мама просила, если что случится, похоронить её в Москве. Ты сможешь поехать со мной? — неожиданно поинтересовалась Вероника, когда остались одни.
«Неужели она о чём-то догадывается?» — согласно кивая головой, подумал Антон.
— А знаешь, здесь кто-то был, — всхлипывая, заметила девушка. — У нашего телефона автоответчик может записывать внешние звуки. Я случайно заметила — клавиша включена. Мама так делала, когда встречалась с людьми, которым не доверяла. А вчера ночью в спальне она писала что-то.
— Сходи, посмотри, ничего не пропало? — встревожился Антон.
— Нет, письмо на месте, — донёсся оживившийся голос. — Оно, кстати, тебе адресовано. Вы, что, с мамой были знакомы? Может, ты и отца моего знал? Они здесь оба — на фотке.
Она достала из незапечатанного конверта пожелтевший снимок и протянула Антону. Её глаза без любопытства, машинально скользнул по фотографии, и тут зрачки с детской простотой и наивностью внезапно расширились, словно от укола случайной пули… Конечно, для одного дня это было чересчур! В следующее мгновенье Антон понял: возможно, в Москву придётся везти двоих — мать и дочь.
— А я ещё с первой встречи чувствовала голос крови, — как бы объясняя прежнее поведение, слабым голосом произнесла девушка, — поэтому и потянулась к тебе. Бедный, что ты пережил?!
— У меня дома есть такое же фото. А родилась ты когда? — на всякий случай уточнил Антон.
— 29 марта 1969 года, Вероника Дамировна Минина, место рождения Москва. А ты знаешь моего деда? Почему он сказал маме, что ты погиб?
— Мы с ним общались недавно по телефону, — уклонился он, чтоб не копаться в неприятных воспоминаниях. — Давай лучше послушаем запись.
Отряхнув с джинсов невидимую пыль, она послушно отмотала плёнку назад и, найдя нужное место, включила магнитофон. Между мужчиной и женщиной шёл разговор на повышенных тонах. Она узнала голос посольского чекиста:
— Где твоя дочь? У фирмача, с которым ошивалась в Дрездене? Ищешь, под кого её подложить, как в своё время тебя подложили. Правда, мужик, не будь дураком, высосал всё и сбежал на Восток.
— Даже, если б знала, всё равно не сказала бы, — спокойно отвечала женщина. — А вы не боитесь, что о ваших художествах я сообщу, куда следует?
— Время коммунистических идеалов прошло, тебе никто не поверит. И папочка уже не поможет. Ишь, госпожа выискалась! Светскую львицу из себя изображаешь, эдакую недотрогу, а дочь неизвестно от кого прижила! И она пойдёт по дорожке, какую укажем! Не захочет — заставим! Пусть хоть на нашем поприще послужит, когда Родине плохо!
Тут пауза, судорожные вздохи, выкрик, потом шум борьбы.
— Сядь в кресло и сиди! Думаешь, не знаю, что сердце шваль? Настучишь — больше ни дочку, ни папочку не увидишь.
Женщина хватала воздух, задыхаясь, затем короткая возня, торопливые шаги, хлопнула дверь…
Вероника, вцепившись до боли в руку Антона, беззвучно рыдала. Да, разговор не для слабонервных.
— Я убью этого подонка, — внезапно прорычала она как тигрица.
Едва хватило мужских сил, чтоб удержать её — всё потерявшего в один момент повзрослевшего ребёнка.… Хотя, признаться, так ли уж в один момент?!
— Матери ничем не поможешь, успокойся. — Он, то целовал её волосы, то снова гладил их, вспоминая волосы Маринэ, сельсоветское сочетание браком, свою дурацкую реплику регистраторше:
— Хорошее дело браком не назовут…
Совершенно утратилась реальность: не очередной ли это сон, где он лично, на каком свете?
— Ты у меня одна, — утешал Веронику, — единственная. Давай условимся, о кассете пока никому не говорить. В Москву приедем, разберёмся. А пока мы здесь, от меня — ни на шаг. Не хочу ещё и тебя потерять ненароком.
Настойчивый междугородний звонок, словно перст небесный поставил их ногами на немецкую землю.
— Дедушка! — схватив трубку, воскликнула Вероника. — Ты уже знаешь? — И снова расплакалась.
«Бедная Маринэ, — думал Антон, пока дочь, всхлипывая, пересказывала события дня. — Какую же участь избрала она для себя и дочки? Неужели существует цель, которая в состоянии этот выбор оправдать? А ведь и я, дай согласие после института, сидел бы сейчас в похожем домике где-нибудь в Конго или Зимбабве и, потягивая виски, верил, что делаю для Родины большое, нужное дело».
— Я не одна, со мной папа Антон, передаю ему трубку.
Голос Вероники заставлял действовать; дочь невольно подставила отца под очередное тягостное выяснение с бывшим тестем.
— Как ты там оказался? — донесся, будто из подвала, голос Дамира Павловича.
— Я в командировке. Передачка! Не вы отправляли со мной? Вот, из-за неё, тесен мир.
— Ты об этом в Москве хотел мне рассказать?
— Нет.
Видимо, старый контрразведчик уже смирился с существующим положением вещей.