Посёлок Мамонтовка весь утопал в сыром, ноздреватом снегу. Пришлось изрядно поработать лопатой, пока расчистили дорожку до калитки каменного домика. Они растопили печь, потом запустили отопление. Пока комнаты нагревались, Антон пододвинул поближе к огню старое кресло и усадил в него жену.
— Я здесь, как тот Колобок — от бабушки ушла, и от дедушки, …и от заведующей, — заметила она, глядя на потрескивающие щепки. — Только вот не пойму, есть ли путь назад…
Антон насупился:
— А это ещё к чему?
— Не сердись, — погладила мужа по щеке Ира. — Трудно нам будет с малышкой жить на одну твою зарплату. Посмотри, как растут цены…
Постепенно их наезды в Москву стали не чаще раза в неделю. В лаборатории, на стеллажах весело поблёскивали новенькие фланцы из нержавейки, багровел медью соленоид. Шаг-другой — и его тайна мирозданья, на постижение которой когда-то направил все помыслы, у ног! Но Антоном внезапно овладело странное равнодушие. Всё больше тянуло назад, в Мамонтовку с её немного вычурными особнячками вокруг платформы, фабричным посёлком Арманд и гудками снующих как сороки электричек. Раньше он словно с закрытыми глазами пробегал через раннюю весну. Теперь же, во время походов на Акулову гору, он дышал туманной дымкой, перегноем прошлогодних листьев и проступающей из-под наста чёрной землёй, ощущая красоту её младенчества, невидимую до поры. Наконец снег насовсем растворился в тепле, и началась дружная весна, повсюду рассыпая под ноги серёжки тополей.
В канун страстной по подсохшей земле их, наконец, посетили взрослые чада.
— Дождались, — обрадовано выдохнул Антон. — Милости просим, гости дорогие!
— Давайте, пока вместе, в Сергиев Посад съездим, усопших помянем в Лавре, — попросила Ира. — Здесь недалеко.
— Правильно, — радостно поддержала её Вероника. — Чего зря дома сидеть. Божьей Матери Феодоре свечки поставим. Мне Марья Никитична с Ленинского подсказала — так всегда перед родами делают!
Мало что случиться может, — присоединил свой голос Виталик, с тревогой посматривая на мать.
Антон подчинился без возражений. Напуская ребячество, оба чада переживали положение Иры вполне всерьёз. Знакомая «восьмёрка», казалось, приветствовала его, застыв в ожидании показать, на что она способна.
«Сколько событий ты только со мной пережила, — подумалось Антону. — И душу Маринэ привезла сюда из Германии. Теперь она среди нас. Всё молчишь, мемуары под капотом копишь».
Страстная неделя — надобно срочно о душе думать, а тут хоть на Чукотку сбеги, институт из сознания не выдавишь.
— Чувствую, мне эскулапам показаться пора, — вдруг озаботилась Ира. — Смотаемся в город ненадолго? Одна нога здесь — другая там.
Оказалось, и Олег Степаныч пару дней как в Москве! Удостоверясь самолично в готовности новой пушки, «папа» довольно потирал руки:
— Готовь доклад на конференцию в Новосибирск, и параллельно начинай оформлять документы в Штаты. В конце июня приедут американцы, пообщаемся с ними приватно. А осенью слетаем в Стэнфорд.
«Покой нам только снится, — вздохнул Антон. — Опять попросят переписать автобиографию, за год целый вагон новых подробностей».
Он вышел из проходной на Ленинский. «Ну, вот дождались, теперь в Америке нуждаются в нашей халяве! Их тоже понять можно: прямая экономия — шпионы дороже стоят. А впрочем, какая разница, главное, чтоб платили. Квартиру пока менять не стоит — хватит нынешней, — решил он. — Пусть уж лучше Ира подольше дома посидит с малышом, ведь ей не двадцать лет!»
Ближе к сумеркам, когда жара спала, они прогулялись до Нескучного сада, посетовали застывшей пловчихе — с осени она так и не решилась нырнуть в реку. Едва успели добрести до своего двора, как Ира встревожилась:
— У меня воды стали отходить. Успеем? Тут роддом рядом.
«Хотел сказать напоследок, что люблю её больше всего на свете, …и не успел!» — запоздалое признание самому себе долбит и долбит виски, словно вошедший в раж дятел в тиши берёзовой опушки.
Минуту назад заспанные тётки в белых халатах увезли Иришу на больничной каталке в неизвестность. Не осознав до конца, что произошло, Антон в растерянности стоял перед дверьми приёмного покоя, машинально шевеля губами вслед за секундной стрелкой на циферблате роддомовских часов:
— Господи, сделай так, чтоб при родах ничего не случилось. Не Господь, так, мама Лизавета, помоги нам.
Сообразив, что дальше ожидать бессмысленно, Антон, нехотя, побрёл к себе.
«Существуют же другие тихо-мирно, почему нам с Иришкой выпало столько? — размышлял он, поднимаясь в опустевшую квартиру. — И роды, как нарочно, пришлись на страстную неделю. Какая из Голгоф теперь предначертана?»
Где-то в ночной тиши хлопнула дверь.…Внезапно Антону почудилось, что он не один. Испуганно поднял глаза — рядом на столе лишь маленькая иконка Богородицы, которую после крещения жена постоянно таскала в сумочке. В серо-жемчужной дымке лик стал оживать, и матушка Лизавета с упокоенным взором осенила сына крёстным знаменьем…
С утра пораньше Антон кинулся в приёмное отделение. Регистраторша кликнула санитарку, и вскоре та вернулась с запиской:
«Я хотела девочку, но в последний момент пожалела тебя и передумала. Иначе совсем пропадёшь среди женщин на старости лет. Целую, твоя Ира».
«У меня есть теперь ещё и сын! — распутывая дрожащими глазами словесное кружево, осознал он. — Все тревоги позади, надо срочно придумывать имя».
Выйдя во двор, Антон отыскал немного уставшее, родное лицо в открытом окне третьего этажа. Жена махнула рукой, показывая куда-то вдаль. Он повернулся и увидел Виталика с Вероникой. Они шли, обнявшись.
«Неисповедимы пути твои, Господи!» — послав Ире воздушный поцелуй, он устремился навстречу.
— Поздравляем новоиспечённого папашу!
— Нашего полку прибыло! Идите, поздравьте маму, а я мигом.
Глава 23
«Негоже обиды дальше поминать, — думал он, бродя по „Детскому Миру“. — Всё ж уважаемый отец семейства, без пяти минут доктор наук. Не мешало бы могилки матери с бабкой навестить, поди, заросли обе; насчёт молебна распорядиться. Да и к отцу заглянуть, пока не помер, не чужой человек».
— Коляску брать будете импортную? Недавно завезли, они дороже!
«Пойдут теперь: пелёнки, распашонки, детский плач. По ночам на кухне как раньше духом не воспаришь, — мелькнуло у Антона. — Может, в этом и кроется нормальная человеческая жизнь? И наука, взметнувшая страну ввысь подобно сталинским высоткам, для одиночек не от мира сего? А Циолковский изобрёл ракету лишь с единственно мистической целью — навсегда упокоить на околоземной орбите заблудшие души?»
Осторожно толкая перед собой импортное детское чудо с упакованной поверху кроваткой, Антон вышел на Лубянку. Одинокий звук, тянущийся откуда-то из-за Политехнического, накатившись, заполнил площадь. Он инстинктивно запрокинул голову: преодолев звуковой барьер, небеса стремительно рассекала сверкающая в лучах восхода крохотная фигурка перехватчика. Дотянувшись до кучки перистых облачков, лётчик заложил вираж и, проскользив их насквозь, растаял в аквамариновой выси. Оставленный машиной след напоминал длинное копьё, пронзавшее голову змея.