* * *
Упаковка макета близилась к завершению, когда мне позвонил директор картины Борис Криштул и сказал, что съемки в Париже под угрозой срыва из-за того, что Георгий Жженов, играющий одну из главных ролей, находится во Владивостоке на гастролях с театром. И выяснилось это только что. Естественно, спрашиваю:
- А я при чем?
- Только ты можешь спасти съемки!
- Каким образом?
- Дело в том, что съемки в Париже, в аэропорту Шарль де Голль, начинаются послезавтра, а его спектакль тоже идет послезавтра! Перенести съемки в Париже нельзя: будет такая неустойка, что фильм придется остановить...
- Значит, нужно отменять спектакль! - резонно заметил я.
- В том-то и проблема: спектакль идет в честь празднования дня Военно-морского флота! Директор театра и слышать не хочет о замене. И его можно понять: первый секретарь Приморского крайкома к Брежневу заходит, открывая дверь ногой!
- А что я могу сделать? - Я уже догадывался, куда клонит Криштул: зная мои пробивные качества, меня часто кидали на задания, требовавшие общения с важными персонами.
Кстати, еще в подготовительный период Криштул как-то входит в режиссерскую мрачнее тучи.
- Что случилось? - спрашиваю.
- Сцена встречи нашего героя с космической капсулой под угрозой срыва!
- Почему?
- Шаталов отказывается визировать сценарий... даже вернул его...
- Кто отвозил сценарий?
- Мой зам...
- Понятно. - Я помрачнел: его зам был настолько косноязычен, что часто получал отказы даже там, где уже все было согласовано. - Давай машину, сам повезу...
Созваниваюсь, с трудом договариваюсь о встрече. Приезжаю.
- Владимир Александрович, очень прошу вас прочитайте его, - кладу сценарий перед ним.
- Чего его читать? Я уже просмотрел... - Он покачал головой. - Ну и накрутили вы там... Так же не может быть!
- Владимир Александрович, я оставлю его вам, а через недельку загляну с большой надеждой, что вы измените свое мнение и подпишите...
- Оставьте... - Он пожал плечами. - Но не надейтесь!
Я вышел в совершенной уверенности, что на этот раз у меня все сорвалось. Вернулся и доложил Криштулу, что мне нужно было в первый раз ехать, но я упросил его подумать недельку.
За следующую неделю произошли события, заставившие Шаталова, руководителя Центра управления полетами, изменить свою точку зрения. Сначала американский "боинг", одного класса с ТУ-154, на высоте десять тысяч метров теряет часть обшивки, и летчику, резко снизившемуся до минимальной высоты, удалось не только избежать катастрофы, но и не обморозить никого из пассажиров. В эти же дни у нашего космонавта произошла нештатная ситуация: во время работы космонавта в открытом космосе у станции оторвалась двадцатитонная антенна. И если бы не мгновенная реакция космонавта, успевшего толкнуть ее в открытый космос, она упала бы на Землю, и никто не мог знать, какой ущерб она бы причинила...
К назначенному сроку я вхожу в кабинет В. Шаталова и молча смотрю на него, с еле заметной улыбкой.
- Уже знаете? - вздохнул он. - Да, если уж ТАКОЕ происходит, то у вас это... - Он махнул рукой, взял ручку и написал на титульном листе сценария: "Возражений нет" - и расписался. - Не забудьте на премьеру пригласить! Удачи!..
- А как же с космической капсулой? - напомнил я. - Не из картона же делать...
- За пару дней до съемок позвони: привезут вам и капсулу, и парашют, и два костюма космонавтов...
- Спасибо!
Владимир Александрович перечислил все, о чем мы писали в письме на его имя, и точно выполнил свое обещание...
Когда на студию привезли костюмы космонавтов, я не удержался и решил узнать, что чувствует в нем космонавт. С трудом натянул костюм на себя и даже сфотографировался в нем вместе с Анатолием Васильевым, исполнявшим роль летчика, который обнаруживает капсулу с космонавтами. Признаюсь, без специального устройства, осуществляющего поддув костюма, находиться в нем малоприятно: буквально минут через пять я вспотел так, что пот ручьями лил по спине...
А еще я проэкспериментировал со сложным гримом, в котором должен был сниматься тот же самый Васильев. По ходу действия фильма он должен был пролезать сквозь разрубленные топором металлические перегородки, добираясь до воздухозаборника, чтобы устранить посторонний предмет, застрявший в рулевом управлении. Устранив предмет, он срывался и летел внутрь, сильно изранив лицо. Мне как режиссеру необходимо было выяснить, как ощущает себя актер при таком сложном пластическом гриме. Надо заметить, что ощущение непередаваемое. Не очень подумав о последствиях, я сфотографировался в этом гриме и один из снимков отослал родителям... Мама едва не упала в обморок...
Однако вернемся к Парижу...
- Только ты можешь спасти картину! - льстиво выдохнул Криштул.
- Но у меня даже денег нет на авиабилеты!
- Я уже выслал телеграфным переводом!
То есть Криштул заранее все продумал, и мне ничего не оставалось, как согласиться.
Получив на почте деньги, я бросился в кассу Аэрофлота. Боже, билетов во Владивосток нет! Что делать? И тут я вспомнил про важную бумагу заместителя министра. Подхожу к депутатской кассе, протягиваю свое удостоверение и грозное предписание. Без звука находят билет. Однако неприятная новость: лететь придется аж с тремя пересадками - сначала в Москве, потом где-то еще и, наконец, в Хабаров-ске. А это значит, что могу потерять на ожидании очередных рейсов столько времени, что опоздаю! Опять сакраментальный вопрос: что делать?
И тут меня понесло: иду к начальнику аэропорта и, нагромоздив одну важность на другую, прошу его помощи. Не знаю, что больше повлияло на этого милого человека: моя бумажка или любовь к кино, но он сообщил по цепочке о следовании "важной персоны" и, наверное, намекнул на что-то еще...
Вероятно, я был первым, а может, и единственным пассажиром, который ТАК добирался из Омска во Владивосток. Прилетаю в Москву, меня с машиной у трапа встречает представитель Аэрофлота, везет меня в комнату отдыха депутатов, где я совершенно бесплатно попиваю и закусываю с часок, потом снова в машину до трапа и лечу до следующего города, там все повторяется: машина - депутатская машина - самолет. В Хабаровске - то же самое! Естественно, у меня произошел в голове сдвиг, и я совершенно перестал ориентироваться во времени.
Прилетаю во Владивосток - светло, добираюсь до гостиницы "Владивосток", время на моих часах - четыре. Узнаю, Жженов у себя в номере, поднимаюсь, стучу - не открывает, стучу громче - открывается дверь, и передо мной стоит в трусах (везет мне на мужчин в трусах!) артист и протирает сонные глаза.
- Георгий Степанович, спать после обеда не очень полезно, - с улыбкой замечаю я, а у самого кружится голова и качает из стороны в сторону: вот-вот засну на ходу.
- Какой, к черту, обед? - восклицает артист, - Четыре часа утра!!!
Пришлось извиняться, а потом я попросил ввести в курс событий. Жженов подтвердил, что директор театра и слышать ничего не хочет, то есть положение аховое! Я все-таки позвонил ему, но разговора не получилось - тот только ехидно проговорил, что "если я такой умный", сам бы и обратился к первому секретарю крайкома. Меня это задело: я попросил у него телефон и заявил на прощанье:
- И обращусь! - после чего мы решили немного поспать: Георгий Степанович любезно предложил мне кушетку...
В половине восьмого я, взбодрившийся от выпитого кофе, звонил первому секретарю Ломакину. К счастью, он оказался на месте.
- Виктор Павлович, доброе утро, с вами говорит кинорежиссер Доценко: я только что прилетел из Москвы и должен с вами встретиться!
Видно, в моем голосе было столько страсти, что первый секретарь сказал:
- Если в течение двадцати минут доберетесь до моего кабинета, то повидаемся, а нет... не найдете меня: буду ездить по городу и проверять готовность к празднику!
- Спасибо, буду! - ответил я, почему-то твердо веря, что успею.
- Неужели согласился встретиться? - спросил вдогонку Жженов.
- Конечно! - крикнул я на бегу.
Вылетел из гостиницы и тогда сообразил, что не знаю, где этот чертов крайком. Да и такси не было видно. Вдруг вижу военный "газик", подбегаю:
- Отец, выручай: опаздываю! - умоляюще попросил я пожилого водителя.
- Не могу: вот-вот генерал должен выйти... - не очень уверенно ответил тот.
- Заплачу, сколько скажешь...
- А куда нужно-то?
- Первый секретарь крайкома ждет меня!
- Первый секретарь? - недоверчиво переспросил он и окинул меня взглядом с ног до головы.
- Я кинорежиссер из Москвы!
- Земляк, значит? - обрадовался водитель. - Садись, крайком - рукой подать... Если что - скажу, заправлялся долго...
Крайком действительно оказался в пяти минутах езды, правда быстрой. К счастью, пропуск был уже заказан, пулей взлетел на второй этаж и увидел выходящего из приемной высокого стройного мужчину лет пятидесяти. Почему-то сразу решил, что это и есть первый секретарь.
- Виктор Павлович? - переводя дыхание, спросил я.
- А вы, судя по всему, Доценко. - Он улыбнулся. - Успели все-таки? Что ж, нужно и мне держать слово: пройдемте в кабинет...
Ломакин сел за стол, а мне предложил место напротив.
- Рассказывайте, что за беда у вас, - догадливо произнес он.
Меня словно прорвало - чего только я ему не плел - и про "важнейшее из искусств", и про "проклятых" капиталистов из Парижа, которые хотят поставить нас на колени, и про то, что люди должны помогать друг другу...
Ломакин сидел и внимательно меня слушал, потом не выдержал.
- Извините, Виктор Николаевич, о чем все-таки речь? - воспользовавшись секундной паузой, вставил он.
- Завтра Жженов должен быть на съемках в Париже. Их перенести нельзя: придется платить огромную неустойку...
- А я при чем? - Он искренне удивился.
- Жженов участвует в завтрашнем спектакле на праздновании Дня Военно-морского флота!