- Ну, как знаете... - Добродушие генерала словно корова языком слизнула. Можете идти!
Мне почудилось в его тоне некая угроза...
Дня два я названивал П. Олейнику, пока наконец его помощница, с литературно-милицейской фамилией - Пронина, женщина удивительной судьбы (на основе ее рассказов я написал в моем первом романе образ жены капитана Зелин-ского), сообщила мне, что Петр Александрович назначает мне встречу на пятницу, а это была среда.
Сейчас я твердо уверен, что генерал Зазулин знал о нашей предстоящей встрече с Олейником, более того, знал он и о том, что уже подписан приказ об отставке замминистра. Но тогда я даже и не догадывался, что над моей головой уже занесен топор судебной машины, запущенной КГБ.
На следующий день, то есть в четверг, собирался на радио, где у меня была встреча с редактором. Уже собирался выйти, как в дверь позвонили. Соседи были на работе, и я открыл дверь. На пороге стояла молодая, лет тридцати, миловидная женщина, которая попросила разрешения позвонить, так как соседей, к которым она пришла, нет дома. Не думая, что за этим визитом скрывается нечто опасное для меня, я согласился.
Потом, в Бутырской тюрьме, вспоминал ее явление и тщательно анализировал. Дело в том, что в нашей малонаселенной коммунальной квартире телефон был с длинным шнуром, и когда незнакомка пришла, аппарат стоял в моей комнате. Я спешил и поленился его вынести в коридор, позволив ей позвонить из моей комнаты. Как она внимательно и цепко осматривала квартиру, мою комнату, запоминая все вокруг, как в трубку сказала что-то неважное, вспомнился и ее долгий взгляд, остановившийся на моей домашней экипировке: спортивных брюках и футболке, брошенных на кровати. Тогда, торопясь на важную встречу на радио, я не обратил никакого внимания на эти детали ее поведения. Целый день бегал по делам и вернулся где-то около семи вечера. Звонит телефон.
- Доценко Виктор Николаевич? - доносится суховато-официальный голос.
- Да, кто спрашивает?
- Вы сейчас будете дома?
- Да... Но кто спрашивает?
- Из отделения милиции беспокоят...
- Это от ... - называю фамилию начальника отделения, - по поводу моей повести?
- Да-да... - после некоторого замешательства подтверждает голос. - Сейчас мы подъедем...
Минут через пятнадцать звонок в дверь. Открываю. Передо мной участковый и двое в штатском.
- Это вы звонили? - не чувствуя угрозы, спокойно поинтересовался я.
- Да...
- Вас прислал... - называю фамилию начальника отделения.
- Можно попросить у вас паспорт? - спрашивает один из штатских, пропуская мой вопрос мимо ушей.
- Зачем? - насторожился я.
- Пожалуйста, ваш паспорт! - стерев улыбку с лица, повторил тот.
- Если вы явились не по тому делу, о котором говорю я, то прошу объяснения.
- Всему свое время! Паспорт! - повысил он голос.
- Сначала я позвоню своему консультанту, заместителю министра МВД генералу Олейнику. - Я потянулся к телефону.
- Не нужно никуда звонить! - Второй мужчина в штат-ском резво и довольно больно перехватил мою руку.
- Я тебя сейчас так схвачу, что мало не покажется! - разозлился я и сделал попытку вырваться.
Эти ребятки в штатском оказались настоящими профессионалами: четко завернув мои руки за спину, нанесли несколько ударов по корпусу и быстро отправили меня в нокаут. Очнулся через минуту-другую в настоящем deja vu: привычно пристегнутый наручником к батарее. Говорят, что трагическая история при повторении воспринимается как фарс, но мне было не до смеха. Все повторилось, как тогда в Ленин-граде, до мелочей: так же перерыли всю комнату, так же собрали все мои рукописи и записи. Но на этот раз продолжение было принципиально иным: застегнув на запястьях наручники, меня повели из квартиры. В этот момент из своей комнаты вышли соседи, и я успел им крикнуть два телефона, которые помнил наизусть: один замминистра Олейника, второй - моей близкой приятельницы Виктории Стенберг.
Ужас в том, что ко времени моего ареста я встречался с тремя девушками: Викторией, Лилией и Наташей. С каждой мне было по-своему хорошо, но, имея слабость к прекрасному полу, я никак не мог остановиться на одной из них и порвать с двумя другими, боясь их обидеть. Я здорово напоминал героя фильма "Осенний марафон". Находясь с каждой из них наедине, я был искренен и не кривил душой, говоря, что мне очень хорошо с ней. И конечно же, изобретал всевозможные ухищрения, чтобы не попасться на лжи и не столкнуть их лицом к лицу. Я щадил самолюбие каждой, но ни одной не обещал жениться. Было вполне очевидно, что каждая дорожит нашими отношениями.
Как же я был разочарован, когда они, как казалось тогда, предали меня, но об этом чуть дальше...
Меня отвезли в отделение милиции, где уже поджидал следователь прокуратуры. Молодой, розовощекий, холеный и наглый. Помню его фамилию: Истомин.
После освобождения узнал причину его наглого поведения: не только потому, что мой арест был санкционирован Комитетом, но и потому, что отец Истомина был одним из прокуроров Москвы.
- Расскажите со всеми подробностями, как вы провели сегодняшний день? задал следователь Истомин первый вопрос.
- Прежде чем отвечать на ваши вопросы, я хотел бы знать, в чем меня обвиняют? Это во-первых, а во-вторых, хочу подать жалобу на имя прокурора города на незаконный арест и, соответственно, на незаконный обыск! - ретиво начал я.
- Что, знаток законов? - усмехнулся он. - С чего вы взяли, что арестованы? Вы задержаны! А что касается обыска по месту вашего жительства, то вот постановление, подписанное прокурором, на проведение у вас обыска!
- В чем я обвиняюсь?
- Есть заявление от гражданки Ивановой о том, что вы ее ИЗНАСИЛОВАЛИ! Следователь продолжал ехидно улыбаться.
Всего чего угодно я ожидал от Органов, но только не ТАКОГО. Обвинить в изнасиловании режиссера, человека, у которого, просто по определению, не могло быть проблем с вниманием к нему дам?!! Это ли не гнусное и изощренное злодейство Комитета?
Я, мечтавший в тюрьме отомстить этой подленькой женщине, причинившей мне зло, постепенно пришел к выводу, что ее накажет сама жизнь. А потому, описывая эти страшные события, не называю ее настоящего имени, чтобы не травмировать ее родственников, которые могли и не знать, что она работала на Контору: уверен, что родственники ни в чем не виноваты...
- Я? Изнасиловал? Кого? - Мне вдруг пришло в голову, что меня самым элементарным образом разыгрывают. - Кто такая Иванова?
- Послушайте, Доценко, в комнате, кроме нас, никого нет, микрофонов, как видите, тоже нет: разрешаю самому проверить... - Он обвел рукой комнату.
- Допустим, верю, и что дальше?
- Я даю вам листочек с текстом, подписываете, и вы в полном ажуре! Всем хорошо! Все довольны! - Он был сама любезность.
- Листочек с "чистосердечным признанием"? - ехидно ухмыльнулся я.
- Ну зачем же так! - Истомин брезгливо поморщился. - Зачем нам лишний уголовник? Вы НАМ нужны как писатель, как режиссер, наконец...
- Вам?
- Да, НАМ... честным гражданам нашей страны! Прочитайте, подумайте о сыне своем, о родителях и... подпишите...
- Если не признание, то что?
- Заинтересовались? Вот и прекрасно... - Он вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. - В этом ВАШЕМ заявлении речь идет о том, что вы просите принять вас на работу в качестве внештатного сотрудника органов госбезопасности!
- Проще говоря, стать сексотом?
- А чем плохо? Сексот - то есть секретный сотрудник! Звучит здорово, не так ли?
- Но не для меня! Я хочу быть не сексотом, а писателем и режиссером, а художник - вне политики!
- Не торопитесь, Виктор Николаевич, отказываться! Идите, посидите, подумайте, а потом продолжим наш разговор... - Он нажал на кнопку.
Меня отвели в заплеванную камеру без какой-либо мебели и без окон, но дверь была с глазком. У стены небольшой помост. Если бы не размеры, то можно было бы с изрядной долей иронии сравнить его со сценой.
Трудно сказать, сколько мне пришлось там сидеть: казалось, целую вечность, но я лихорадочно искал выход и пытался понять хотя бы логику ареста. Я видел, что меня решили сломать, сломать психологически. Меня берут на испуг, и надо просто вытерпеть, не сдаться, и они отстанут. Клянусь самым дорогим для меня на свете, что даже на миг не посетила мысль махнуть рукой, подписать, чтобы закончить этот кошмар: "Нет, не для этого я на планете..."
Наконец загремели затворы, и я вновь оказался перед следователем Истоминым.
- Ну что, подумали?
- Подумал...
- И?..
- Да!
- Что - да? Подпишите заявление?
- Нет, НАПИШУ заявление!
- Сами напишете?
- Да, на имя прокурора о творимом со мной беззаконии!
- Та-а-ак! - разочарованно протянул он. - Значит, ты ничего не понял? Его тон резко изменился, и он перешел на "ты".
- Почему же, я ВСЕ понял, и меня это не устраивает! - Я старался сдерживаться изо всех сил.
- Хорошо, спрашиваю в последний раз: ты что, хочешь сесть в тюрьму... лет этак на пять или семь?
- За что?
- За изнасилование гражданки Ивановой!
- Повторяю: я понятия не имею, о какой Ивановой идет речь!
- О той самой Ивановой, которую ты обманом заманил к себе и, пользуясь тем, что она физически намного слабее тебя, изнасиловал!
- Когда же это произошло?
- Сегодня в девять часов тридцать минут утра!
Только сейчас до меня дошло, что следователь имеет в виду незнакомку, которая попросилась позвонить.
- К той, что зашла позвонить, даже не прикасался, а через две-три минуты после звонка она вообще удалилась...
- А она говорит иначе!
- Требую очной ставки с этой обманщицей! - Наивный: я был уверен, что меня берут на испуг и все выяснится, стоит только взглянуть ей в глаза, - я все еще был уверен, что меня не могли так подставить.
- Очной так очной! - Истомин подошел, открыл дверь. - Приведите потерпевшую Иванову.