Когда Холмс покидал побережье Суссекса, его все больше и больше затягивала деятельность новоиспеченных секретных служб МИ-5 и МИ-6.
Помимо «Его прощального поклона», истории о том, как Холмс обезвредил немецкого агента фон Борка, Уотсон рассказывает о трех делах, заставивших детектива погрузиться в мутный мир на стыке международной дипломатии и шпионажа. Одно из них – случай с «Морским договором» в 1887 году – предшествовало его трехлетнему отсутствию. Два других – инциденты со «Вторым пятном» и с «Чертежами Брюса-Партингтона» – датируются годами, непосредственно следующими за возвращением детектива в Лондон.
В рассказе «Морской договор» блестящая карьера, которую делал в министерстве иностранных дел Перси Фелпс, школьный товарищ Уотсона, оказывается под угрозой из-за пропажи важного государственного документа. Его украл, пользуясь удобным случаем, будущий шурин Фелпса, который рассчитывал поправить свое финансовое положение, продав сведения о договоре какой-нибудь иностранной державе.
Британия действительно заключила с Италией (и Австро-Венгрией) секретный договор, известный как Средиземноморское соглашение (Средиземноморская антанта), остававшийся в силе между 1887 и 1896 годами, и вполне возможно, что из-за этого документа возник какой-то закулисный кризис, который Уотсон вплел в опубликованный им рассказ.
Случай со «Вторым пятном» Уотсон сознательно не датирует («год и даже десятилетие не могут быть указаны»). Рассказ его начинается с посещения Бейкер-стрит двумя лицами, «пользующимися европейской известностью», – премьер-министром лордом Беллинджером и министром по европейским делам Трелони Хоупом.
Вновь пропал важный документ, и Холмс должен отыскать его. В данном случае это письмо «одного иностранного монарха», обеспокоенного «недавним расширением колоний» Британской империи. «Тон письма довольно резкий, – говорит премьер, – и некоторые фразы носят столь вызывающий характер, что его опубликование, несомненно, взволновало бы общественное мнение Англии. И даже более, сэр: могу сказать не колеблясь, что через неделю после опубликования письма наша страна будет вовлечена в большую войну».
Вопреки попыткам Уотсона соблюсти конфиденциальность, совсем не трудно догадаться, что премьер-министр лорд Беллинджер – это лорд Солсбери[105], а недипломатичный европейский монарх – кайзер Вильгельм II, имевший привычку бомбардировать бестактными посланиями иностранные правительства без ведома своих министров.
Холмсу удается спасти положение, установив, что супруга министра по европейским делам стала жертвой шантажиста и похитила письмо по требованию этого негодяя. Война предотвращена.
Наиболее интересно из этих дел то, которое Уотсон описал в рассказе «Чертежи Брюса-Партингтона». Оно вращается вокруг новейшего проекта подводной лодки.
Королевский военно-морской флот до странности долго не осознавал, в какой степени подводные лодки способны изменить самую природу войны на море. Одним из немногих морских офицеров высшего ранга, рано оценившим их потенциал, был адмирал Джон Фишер. В 1904 году, девять лет спустя после кражи чертежей Брюса-Партингтона, Фишер все еще писал: «Не думаю, что мы хотя бы на йоту осознали, какой гигантский переворот неизбежно произведут субмарины как наступательное оружие войны».
В 1890-х годах наиболее совершенные подводные лодки строились не в Европе, а в США, и конструировал их ирландский националист Джон Филипп Холланд (Голланд). Именно одна из субмарин Холланда, вполне возможно, скрывается под туманом, которым Уотсон окутывает эту историю.
По иронии судьбы права на конструкцию Холланда были приобретены в США «Электрик боут компани», затем продавшей их концерну «Виккерс», на верфях которого в приморском городке Барроу-ин-Фернесс начиная с 1900 года строились первые британские субмарины.
Кроме этих случаев, описания которых нашпигованы сбивающими с толку намеками и ложными следами, Уотсон больше нигде не упоминает о причастности Холмса к шпионажу и контршпионажу. Однако Холмс сыграл центральную роль в создании и МИ-5, ведущей борьбу с внутренними врагами государства, и МИ-6, призванной собирать информацию о врагах внешних.
Занимая в МИ-5 особое полуофициальное положение, которого он добился еще на заре существования этой службы, Холмс вербовал агентов, коих не мог утянуть ко дну даже бурный водоворот анархистских и революционных политических интриг Ист-Энда.
Уже с осени 1908 года он получал донесения (возможно, от агента по фамилии Орлов), предостерегавшие, что группа латышских эмигрантов, обосновавшихся в Лондоне после провала революции в их собственной стране, может составить серьезную угрозу для общественного спокойствия.
Мир, в котором жил и действовал Орлов, походил на тот, что описан в «Секретном агенте» Джозефа Конрада. Роман Конрада, мрачно-ироничная история анархистов-бомбометателей и политического заговора, вдохновлен событием, о котором, скорее всего, знал Холмс, хотя произошло оно как раз перед его возвращением в Лондон.
Под вечер 15 февраля 1894 года двух сотрудников Гринвичской обсерватории встревожил звук, похожий на взрыв снаряда, донесшийся из парка снаружи. Выбежав узнать, что произошло, они увидели скорчившегося на земле мужчину, который зажимал рану в животе. Он оказался двадцатилетним французом, неким Марсиалем Бурденом, приехавшим в Гринвичский парк на трамвае из своей квартиры в Фицровии. Другие пассажиры сообщили полиции, что Бурден вышел из трамвая с пакетом в руках. И вскоре стало ясно, что в пакете была бомба, которая взорвалась преждевременно, смертельно ранив француза.
Конраду, писавшему многие годы спустя, попытка взорвать бомбу в обсерватории представлялась «кровавой бессмыслицей, настолько нелепой, что никакими логичными или нелогичными рассуждениями установить ее причину было невозможно». Однако за этим крылась своя изощренная логика.
Бурден был членом того же спаянного кружка французских анархистов, что и Казерио, который убьет французского президента Сади Карно в июне 1894 года, а также Юрэ, Убийца с Бульваров. Обреченная на провал миссия Бурдена в Лондоне сводилась к эксперименту с целью проверить мощность взрывчатки, которую изготовляла организация. Его, так сказать, самопожертвование послужило достаточным доказательством тому, что бомбы не лучшее средство для покушений, и Казерио использует более надежную альтернативу – нож, – чтобы убить французского президента.
Ну а кем был Орлов? Почти наверное внимание Холмса обратил на него Шинвелл Джонсон[106]. Он снабжал Холмса информацией более двух лет и пользовался доверием латышей все это время. Не исключено, что он и сам был латышом. Как мы увидим, он оказался в группе, окруженной полицией и солдатами на Сидней-стрит, и, подобно столь же таинственному Петру Маляру, скрылся оттуда в хаосе, последовавшем за осадой.
Большинство анархистских группировок предпочитали разговоры действиям. Латыши же, пришел к выводу Холмс, намеревались действовать. И в очередной раз его предупреждения, хотя и поддержанные Майкрофтом, были проигнорированы.
Первые признаки того, что латвийские анархисты представляют собой подлинную угрозу, появились в начале 1909 года, когда двое из них, Пауль Хефельд и Яков Лапидус, отправились на Тоттнэм и напали на автомобиль, перевозивший деньги для выплаты жалованья рабочим резиновой фабрики Шнурмана. Хефельд уже упоминался в донесениях Орлова Холмсу как особо необузданный и фанатичный революционер, и теперь он с товарищем продемонстрировал, что опасения Орлова были вполне оправданными.
Экспроприация с самого начала катастрофически не задалась. Шофер автомобиля не собирался отдавать деньги без борьбы, так что боевики, оба вооруженные, открыли стрельбу и ранили его, прежде чем сбежать с наличными.
Услышав звуки выстрелов, на место происшествия поспешили несколько полицейских. Хефельд и Лапидус запаниковали и, ведя беспорядочную стрельбу, ранили маленького мальчика, проходившего мимо (он потом умер в больнице). Констебль Тайлер, по-видимому, загнал их в угол, но Хефельд направил на него пистолет и застрелил в упор. Тайлер истек кровью на месте.
Затем Лапидус и Хефельд захватили трамвай и под дулами пистолетов заставили вагоновожатого помочь им скрыться. Полицейские, успевшие выхватить оружие, вскочили в другой трамвай и отправились в погоню, обмениваясь выстрелами с боевиками.
Лапидус и Хефельд спрыгнули с трамвая и завладели стоявшим у обочины молочным фургоном. Почти немедленно они его перевернули, пытаясь свернуть за угол на слишком большой скорости. Бросив разбитый фургон, они хотели воспользоваться запряженной лошадьми повозкой зеленщика, но не сумели снять ее с тормоза. Двигаясь с чинной неспешностью и все еще паля по преследующим их полицейским, они в конце концов были вынуждены бросить и повозку.
Теперь они припустили по дорожке вдоль Чингфордского ручья. Она вела в тупик. Первым Хефельд, а за ним Лапидус застрелились при приближении полицейских. Лапидус умер тут же. Хефельд протянул три недели и умер, произнеся напоследок слова: «Моя мать в Риге», которые ничем не помогли следствию.
Трагедия и фарс сплелись в «Вопиющем тоттнэмском насилии», как назвали эту акцию анархистов. Однако события следующего года доказали, что опасения Холмса относительно латышей вполне оправданны.
В декабре 1910 года полицейский констебль во время обхода улицы Хаундсдич (в лондонском Сити) услышал непонятный шум, доносившийся из трех строений, именуемых Эксчейндж билдингс. Человек, открывший дверь на его стук, показался ему подозрительным, и констебль поспешил заручиться помощью коллег.
Несколько полицейских возвратились к дому, и сержант Бентли опять постучал в дверь. Тот же человек пригласил Бентли войти, но едва сержант переступил порог, из задней комнаты выскочил еще один мужчина и дважды выстрелил в полицейского, ранив его в плечо и в шею. Вторая пуля перебила позвоночник Бентли.