– У меня врагов нет, – отрезала Таня. – Я полагаю, меня ваши враги убить пытались.
Марина Евгеньевна будто не расслышала. Продолжила подначивать:
– Я здесь десять лет живу – и ни единого, слава богу, покушения. А ты не успела появиться – и уже проблемы создаешь. Всем.
– Больше создавать не буду, – твердо заявила Татьяна. – Потерпите еще часик. До рассвета.
– Да я-то потерплю, – презрительно кивнула миллионерша. – Только прежде... Ты ведь, кажется, обещала что-то про моих врагов рассказать? Забыла? Мозги от страха отшибло?
– Напрасно вы меня провоцируете, – покачала головой Татьяна. И спокойно продолжала: – Раз обещала – значит, расскажу. Во-первых, ваш верный заместитель Антон Шахов. Я полагаю, он вас обманывает. Проворачивает за вашей спиной собственные делишки. Ворует ваши деньги.
– Доказательства? – деловито спросила миллионерша.
И Таня начала говорить. О том, что ресторанами Шахов управляет в убыток – потому что ни одно заведение не будет прибыльным, если держать в нем запредельные цены. О давешней встрече с Антоном в «Юноне», где директор санатория передал Шахову нечто в конверте, похоже, деньги...
– А вы с ним носитесь. Возразить ему боитесь! – горячо закончила девушка и с вызовом взглянула на Холмогорову. – Хотя он – всего лишь мелкий жулик!
Хозяйка совсем не выглядела удивленной. Она встала. Прошлась по комнате. Снова опустилась на край ее постели. Задумчиво произнесла:
– А вот Антон тебя всегда хвалит...
Садовникова только плечом дернула.
– Таня, а тебе не приходило в голову, что я делаю это специально?..
– В смысле? – опешила Садовникова.
– Специально делаю вид, будто ничего не замечаю, – терпеливо продолжила миллионерша. – Все я вижу. И про подвиги Антона знаю. Просто не трогаю его... до поры. Жду, пока он окончательно запутается. И припечатаю его тогда сразу за все. По полной программе. Ты удовлетворена?
– Ах, вот как... – разочарованно протянула Татьяна.
А Холмогорова весело спросила:
– Это все о моих врагах?
– Нет, – качнула головой Садовникова. Уверенности в ее голосе поубавилось.
– Сейчас ты, наверное, про моего мужа расскажешь, как он меня ненавидит, – усмехнулась бизнесменша. – Или какую-нибудь гадость про Нелли – она тоже непростой человек. Да и Фаина сложная, многозначная фигура... – Глаза Марины Евгеньевны улыбались.
Она встала, отошла к окну.
Таня чувствовала себя круглой дурой, но все же упрямо произнесла:
– Еще могу про пиковую даму рассказать. Сами просили.
– Рассказывай, – усмехнулась работодательница.
– Помните, вы упоминали про подружку вашего детства? Про девочку из богатой семьи, в городке N? Вы с ней больше всех во дворе дружили, ее звали Инной.
– А Инка-то здесь каким боком? – удивилась Холмогорова.
– Вы знаете, что с ней стало? Где она сейчас? Чем занимается? – продолжала пытать Татьяна.
– Понятия не имею, – пожала плечами бизнесменша.
– А какая у Инны фамилия?
– Ох... – задумалась миллионерша, – Столярова, кажется. Но ты можешь объяснить...
– Могу, – кивнула Татьяна. – Дело в том, что в вашей «Юноне» работает некая Инесса Сумарокова. Год рождения – 1965-й. Как у вас.
– И что с того?
– Она, кажется, та Инка и есть.
– Почему ты так решила?
– Во-первых, она все время пританцовывает, а вы говорили, что та Инна серьезно танцами занималась. Во-вторых – очень толстая. То же и вы говорили – у той с самого детства склонность к полноте была. И еще – у нее суставы хрустят, как у подружки из вашего детства.
Таня говорила и по-прежнему чувствовала себя круглой дурой. Но Холмогорова, к счастью, не смеялась. Смотрела заинтересованно.
– Ну-ну, и что дальше?
– Так вот, я узнала, что Инесса постоянно по территории «Юноны» крутится и везде свой нос сует. Хотя по должности она – кастелянша, должна на своем складе, или, как он называется, сидеть. А тут как раз кишечная инфекция в вашем санатории началась, вот я и подумала: вдруг это она заразы в общий котел подсыпала... – Таня совсем понизила голос.
– Ты предпринимала какие-то действия? – строго спросила Холмогорова.
– Да, – виновато кивнула Татьяна. – Вчера ездила в «Юнону», смотрела в отделе кадров автобиографию Сумароковой. Там, правда, написано, что она из Новосибирска...
– А со мной ты прежде поговорить не могла? – упрекнула Марина Евгеньевна.
– Да я думала... вы меня на смех поднимите... Вот и хотела прежде хоть какие-нибудь доказательства раздобыть...
– Я никогда не смеюсь над теми, кто пытается мне помочь, – серьезно произнесла Холмогорова.
Она снова присела на краешек Таниной постели. Пару минут сидела молча – размышляла. Потом осторожно произнесла:
– Суставы, танцы – это все ерунда, конечно. Ничего не доказывает. Однако через несколько часов после визита в «Юнону» тебя попытались убить... Убить неумело, глупо – но все же вот они, гильзы...
Миллионерша снова погрузилась в раздумья. Пробормотала:
– Нет, сомнительно. Сумарокову я, естественно, проверю, но вряд ли она – та самая Инка. Да если вдруг и она – за что ей мне мстить?
– За то, что вы миллионерша, а она кастелянша, – пожала плечами Таня. – Хотя в ее мечтах все получалось ровно наоборот.
– Женский роман! – фыркнула Холмогорова. – Несерьезно.
– Можно подумать, в пиковых дам верить серьезно, – панибратски отрезала Таня.
Ей вдруг стало легко, весело. И Марина Евгеньевна показалась нормальной, милой теткой. И уезжать совсем расхотелось. Подумаешь: в нее стреляли. Не попали ведь...
А Холмогорова быстро перевела разговор:
– Уже светает. Так вызывать тебе внедорожник?
Таня вскинула голову. В окно рвались первые лучи солнца. Воздух дышал терпкой горной прохладой. Царапину на плече даже не щипало. А на тумбочке подле кровати валялся чек. Который одним махом гасил львиную долю ипотечного кредита...
Она взглянула на хозяйку и произнесла:
– Нет, спасибо. Мне уже легче, я останусь. По крайней мере, до тех пор, пока вы с Инессой не разберетесь.
И на душе потеплело, когда поняла: Марина Евгеньевна рада ее решению.
Глава 8
Таня
Тане снилось: ее испепеляет взор синих глаз. Огромных, страдающих... На нее, во сне, смотрел Стасик. Несчастный сын Холмогоровой. Колясочник. Одинокий, никчемный. Татьяна всегда стеснялась инвалидов. Ей было неудобно, что она – молодая и сильная, а они – непоправимо больны. Но сейчас вместо привычной неловкости на душе было тревожно. И еще почему-то хотелось: прижать это лицо с глазами цвета южного моря к своим губам... Ничего сексуального! Просто пожалеть. Поддержать.
Таня вздрогнула и проснулась. И увидела: сквозь незадернутые портьеры в спальню виден кусочек ярко-голубого неба. А на его фоне, контрастом, бледное лицо. И те же синие глаза, которые только что преследовали ее во сне.
Стасик. Его инвалидная коляска стоит вплотную к ее постели.
– Что... что ты тут делаешь? – хрипло пробормотала Татьяна.
И инстинктивно отодвинулась от него. В самый дальний уголок кровати.
А он, как всегда, молчал. Лишь смотрел – своим странным синим взором. Взглядом человека, не принадлежащего к миру нормальных...
Ну, знаете ли! Хотя Таня всегда старалась не обижать убогих, но этот перешел всякие границы. «Пошел вон!» – едва не вырвалось у нее. Это что же получается – у Стасика есть ключи от ее комнаты?!
– Как ты сюда попал? – строго спросила Татьяна. – У тебя есть ключ? Просто кивни, если «да».
Но тот, видно, совсем дурачок: даже не шевельнулся.
Девушка мельком взглянула на часы: одиннадцать утра. Холмогорова – ввиду Таниного ранения – милостиво позволила ей пропустить завтрак. И даже, если гостья пожелает, пообедать в спальне. Садовникова, дурочка, еще обрадовалась: хоть подобие частной жизни... И, едва хозяйка покинула ее комнату, провалилась в глубокий сон.
Только пока она расслаблялась, в ее спальню незваным гостем инвалид Стасик пожаловал. А она спит всегда голышом. И извращенец в коляске на нее, спящую, наверняка глазел и слюни пускал... Вот ведь гадство!
Выгнать его самой? Или бежать за Холмогоровой? В любом случае придется выбираться из постели, и убогому Стасику достанется лакомое зрелище – ее обнаженного стройного тела.
Проклятое семейство! Таня решительным жестом взялась за покрывало и вдруг услышала:
– Я отвернусь.
Голос глухой, неуверенный – будто человек год не разговаривал. Но не заикается. И не шепелявит.
Она в изумлении взглянула на молодого человека – и снова натянула покрывало до подбородка. А тот виновато опустил глаза и пробормотал:
– Я не должен был... Я виноват... Но дверь была не заперта, и я подумал... – Снова наградил ее восхитительным синим всполохом своих глаз и закончил: – Просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
– Ты... ты можешь говорить? – пробормотала Татьяна.
Вопрос получился идиотским. Лицо Стаса болезненно дернулось. Но он взял себя в руки и небрежно ответствовал:
– Могу. По-русски, по-английски, по-немецки. Еще – хинди и немного японский. Какой язык ты предпочитаешь?
– Извини, – тихо произнесла Таня.
– Нечего извиняться, – пожал плечами он. – Вы ж, нормальные, – горестно выделил он последнее слово, – как считаете? Раз инвалид, ходить не может – значит, обязательно и на голову повернутый. – Стас горько усмехнулся. – К тому же я действительно болен. Мне даже пенсия по инвалидности полагается.
Таня опустила глаза.
До чего странно... Инвалидов полагается жалеть. С ними все разговаривают мягко, но несколько свысока. Но Стас – какой-то нетипичный инвалид. Странные фантазии вдруг приходят в голову: как он вдруг встает из своего кресла, сжимает ее в объятиях...
«Таня, ты извращенка! – оборвала себя Садовникова. – К тому же Стасу лет двадцать с мелочью, а в мои годы с такими мальчишками просто стыдно. Да и какие могут быть объятия у человека, который передвигается в инвалидной коляске?»