Способность делить всех по минимальным произвольным признакам возвращает нас к эффекту зеленой бороды из главы 10. Вспомним, что он обретается где-то между просоциальностью, обусловленной родственным отбором, и просоциальностью реципрокного альтруизма. Для реализации этого эффекта требуется случайная, хорошо заметная и генетически подкрепленная черта (например, зеленая борода), которая и предопределит альтруистическое поведение по отношению к другим зеленобородым; в этих условиях зеленобородые будут процветать.
Размежевание, базирующееся на минимальных общих чертах, скорее имеет психологический, а не генетический характер. У нас возникает положительное влечение к тем, с кем мы находим даже пустяшные черты сходства.
В качестве показательного примера приведем исследование, в котором испытуемые разговаривали с экспериментатором, а он без предварительной договоренности повторял движения собеседника (например, клал ногу на ногу){618}. Такая имитация не только активирует мезолимбическую дофаминовую систему, но и настраивает участников эксперимента больше помогать экспериментатору – они охотнее поднимают упавшую у того ручку. То есть бессознательное объединение Мы рождается просто от того, что кто-то развалился на стуле так же, как я.
Таким образом, к зеленой бороде – явному признаку – прочно привязана невидимая стратегия. Что помогает определять конкретную культуру? Ценности, убеждения, символы, идеология. Все эти категории нельзя потрогать и увидеть до тех пор, пока они не соотнесены с теми или иными материальными ориентирами – такими как одежда, украшения, местный акцент. Рассмотрим два бытующих представления о том, что делать с коровой: (А) есть ее; (Б) поклоняться ей. Двое из группы А или двое из группы Б будут вполне мирно обсуждать корову, а если разговаривают А и Б? Как люди из группы А узнают друг друга? Наверное, по кожаной шляпе и ковбойским сапогам. А представители группы Б? По сари и характерному жакету а-ля Джавахарлал Неру. Изначально эти предметы не нагружены особыми значениями: сари само по себе ничего не говорит о сакральности коров и об их божественных пастухах. И между формой шляпы и зажаренным стейком тоже нет никакой связи: шляпа будет защищать глаза и шею от солнца вне зависимости от смысла ваших пастушеских занятий – из-за любви к стейку или во славу Кришны. Исследования минимальной групповой парадигмы показали, что мы склонны размежевываться даже по малейшим произвольным критериям. И уж только потом мы привязываем значимые различия в ценностях и установках к произвольным маркерам.
А затем с этими маркерами начинает происходить определенный процесс. Мы (например, приматы, крысы, собаки Павлова и др.) можем выработать условный рефлекс и начать ассоциировать нечто произвольное – скажем, звон колокольчика – с вознаграждением{619}. Будет ли звенящий колокольчик после закрепления ассоциации «просто» маркером, символизирующим удовольствие, или он сам станет его источником? Изящная работа по исследованию мезолимбической дофаминовой системы (на большой выборке крыс) показала, что произвольный сигнал сам по себе становится вознаграждением. Похожим образом произвольный символ Наших глубинных принципов начинает свою отдельную жизнь, и теперь уже не убеждения символизируют какой-то предмет, а предмет символизирует убеждения. Так, например, кусок цветной ткани с рисунком, представляющий собой государственный флаг, становится тем, за что люди готовы идти на смерть[344].
Мощь размежевания хорошо прослеживается в поведении детей. К 3–4 годам они уже группируют людей по полу и национальности, проявляют более негативное отношение к Чужим и воспринимают лица Чужих более сердитыми, чем лица Своих{620}.
И даже еще раньше. Младенцы лучше запоминают лица своей расы, чем других. (Откуда мы это знаем? Покажите младенцу какое-нибудь лицо несколько раз, и с каждым разом он будет смотреть на картинку все меньше времени. Теперь покажите вслед за ставшим привычным другое лицо: если он не отличает одно от другого, он едва взглянет на вторую картинку. А вот если младенец распознает, что перед ним что-то новое, он среагирует – ведь это интересно! Отсюда и более долгий взгляд){621}.
Четыре важные мысли о том, как происходит размежевание у детей:
а) Перенимают ли дети предрассудки родителей? Не обязательно. Но сама обстановка вокруг ребенка косвенно подготавливает почву для деления на Мы и Они. Если дети видят вокруг себя лица только одного цвета, то первое, что они замечают в новом лице другого цвета, – как раз другой цвет.
б) Расовая дихотомия формируется в критический период развития. В качестве доказательства этого факта приведем следующее наблюдение: если ребенка усыновили родители другой расы до того, как ему исполнилось восемь лет, то он потом очень точно распознает лица (легко выделяет их индивидуальные черты) расы приемных родителей{622}.
в) Дети ухватывают суть дихотомии безо всяких дурных намерений. Воспитательница в детском саду просто поздоровается: «Доброе утро, мальчики и девочки» – и дети тотчас уловят, что деление мира на мальчиков и девочек более значимо, чем, к примеру, на тех, про кого воспитательница бы сказала: «Доброе утро, те-у-кого-выпал-зуб и те-у-кого-не-выпал». Намеки на дихотомию рассыпаны повсюду, начиная с местоимений «он» и «она»: в некоторых языках личные местоимения имеют настолько превалирующее значение, что даже неодушевленные предметы приобретают почетные признаки принадлежности к мужскому или женскому полу[345]{623}.
г) Деление по расам укореняется в детях навсегда, потому что у родителей, которые очень стараются избежать размежевания, на самом деле плохо это получается. Исследования показывают, что либеральные родители испытывают дискомфорт, обсуждая расовую принадлежность с детьми. Для того чтобы обойти ловушку Свой/Чужой, мама с папой употребляют абстрактные эвфемизмы, которые ничего не значат для ребенка: «Чудесно, что можно дружить со всеми» или «Барни фиолетовый, но мы его любим».
Таким образом, на мощь процесса размежевания указывают: а) скорость и минимальность необходимых мозгу сенсорных стимулов для узнавания и выделения признаков группы; б) бессознательный автоматизм этого процесса; в) присутствие размежевания у приматов; г) склонность группировать по произвольным признакам – для того чтобы потом наделить эти произвольные признаки весомой значимостью.
Мы
Для размежевания Мы и Они, Свои и Чужие характерно преувеличение ценности Нашего мировоззрения: у Нас все правильнее, мудрее, более этично и порядочно, когда дело касается богов/экономики/воспитания/войны. В процессе создания группы Мы гипертрофированно увеличивается значимость произвольных маркеров, а это требует некоторой работы: нам предстоит рационально объяснить, почему наша еда вкуснее, музыка нежнее, а наш язык более поэтичен или логичен.
Кроме чувства превосходства, ощущение Мы строится вокруг совместных обязательств, желания и ожидания общности, а это срабатывает, может быть, еще сильнее{624}. Базовая суть мысленного настроя на Своих выражается в образовании неслучайных кластеров, внутри которых положительные взаимодействия будут чаще ожидаемого. Как мы видели в главе 10, наиболее рациональная стратегия в однораундовой дилемме заключенного – это предать. Кооперирование возрастает, если в игре неопределенное количество раундов, и тогда репутация игрока тоже имеет значение. Группы по определению играют много раундов, и в них имеются все средства распространить информацию, что кто-то повел себя подло.
Это чувство локтя нетрудно увидеть в экономических играх: игроки проявляют больше доверия, щедрости, помощи по отношению к членам своей группы по сравнению с чужой (даже с минимальной групповой парадигмой, когда игрокам известно, что группирование проведено по условному признаку){625}. У шимпанзе выявляется тот же элемент доверия, когда им приходится выбирать между: а) гарантированной, но не очень вкусной едой и б) вкуснейшей едой плюс необходимостью делиться с товарищем. Шимпанзе выбирают второй вариант, если этот товарищ является партнером по грумингу.
Кроме того, если настроить человека таким образом, чтобы он считал жертву насилия Своим, а не Чужим, то вероятность его вмешательства в ситуацию увеличивается. И вспомните еще из главы 3, как футбольные болельщики с большей охотой помогают пострадавшему зрителю, если он одет в майку местной команды{626}.
Повышенная просоциальность у членов группы даже не требует личного взаимодействия. Одно из исследований предлагало респондентам из полярно разных этнических общностей заполнить опросник. Дело происходило прямо рядом с почтовым ящиком, а на опросник уже была приклеена марка, так что оставалось только поставить галочки и опустить его в щель. Так вот, люди чаще это делали, если опросник был в поддержку их этнической группы{627}.
Обязательства по отношению к членам своей группы проявляются в том, что люди чувствуют бо́льшую необходимость что-то менять, если вред нанесен кому-то из Своих, нежели когда пострадал кто-то Чужой. Когда дело касается Своих, люди обычно что-то исправляют в отношении самого пострадавшего и ведут себя более доброжелательно в рамках всей группы. Но часто внутригрупповые исправления принимают форму антисоциального поведения по отношению к Чужой группе. Кроме того, в подобных обстоятельствах чем более виноватым по отношению к группе чувствует себя человек, тем более скверно он ведет себя по отношению к Чужим