Как бы тут не стать пессимистом. И тем не менее основная мысль этой книги состоит в том, что и оптимисту есть на что опереться.
Итак, целью этой – последней – главы является: а) показать, что все меняется к лучшему, что показатели нашего худшего поведения идут по нисходящей, а лучшего – по восходящей; б) исследовать возможности для укрепления и ускорения этого процесса; в) дать эмоциональную поддержку сторонникам этого предприятия, показать, что лучшее в нас проявляется в самых неожиданных ситуациях; г) и наконец, убедиться, что можно безнаказанно назвать главу «Война и Мир».
Наши лучшие ангелы: Более отрадные стороны души[497]
Со времен не столь уж отдаленных мир кардинально изменился в смысле того, что мы считаем лучшим и худшим своим поведением. На заре XIX столетия повсеместно «процветало» рабство, в том числе и на территориях европейских колоний, хотя сама Европа в это время уже вовсю наслаждалась плодами эпохи Просвещения. Везде использовался детский труд, и ко времени индустриальной революции он уже почти достиг своего апогея. И ни в одной стране даже и намека не было на наказание за жестокое обращение с животными. Сегодня рабство отменили все без исключения нации, и большинство их всеми силами обеспечивает твердое соблюдение этого закона. Львиная доля государств запретила законом детский труд, и показатели использования труда детей на производстве упали, а само содержание детского труда изменилось: если дети и работают, то в основном вместе с родителями на дому. Очень многие страны так или иначе регулируют обращение с животными.
Мир стал более безопасным. В Европе XV в. на 100 000 человек населения за год убивали в среднем 41. В настоящее время только Сальвадор, Венесуэла и Гондурас имеют худшие показатели: 62, 64 и 85 соответственно. Среднемировая цифра – 6,9, по Европе – 1,4, причем в Исландии, Японии и Сингапуре этот показатель снизился до 0,3.
За последние столетия стали более редкими: браки по принуждению, свадьбы между детьми, женское обрезание, домашнее насилие, полигамия, сжигание вдов. А также гонения на гомосексуалов, эпилептиков, альбиносов. Физическое наказание в школах, избиение вьючных животных. Захват и оккупация территорий военными силами, или колониальными войсками, или невыборным диктатором. Неграмотность, детская смертность, смерть во время родов, смерть от неинфекционных заболеваний. Применение высшей меры наказания.
А вот список того, что люди ввели в обращение за прошедшее столетие. Запрет на использование определенных типов оружия. Международный суд и концепцию преступлений против человечества. Организацию Объединенных Наций, которая имеет в своем распоряжении миротворческие силы. Международные соглашения по борьбе с торговлей «конфликтными алмазами», слоновьими бивнями, рогами носорогов, шкурами леопардов и людьми. Агентства по сбору средств для помощи пострадавшим от природных катастроф; по усыновлению сирот со всего мира; по борьбе с мировыми эпидемиями. Организации, рассылающие медицинский персонал в любые места военных конфликтов.
Да, я знаю, было бы наивным утверждать, что законы повсеместно соблюдаются. Например, несмотря на то что Мавритания, оказавшаяся последней в мире рабовладельческой страной, в 1981 г. отменила рабство, 20 % ее жителей остаются рабами, а правительство за прошедшее с тех пор время отдало под суд ровно 1 (одного) рабовладельца{941}. Я понимаю, что в некоторых местах мало что изменилось. Я несколько десятилетий провел в Африке среди людей, которые искренне верят, что эпилептики одержимы дьяволом и что органы убитого альбиноса обладают целительной силой; для них избиение жены, детей и животных кажется нормальным, пятилетние дети пасут скот и собирают хворост, девочкам-подросткам удаляют клитор и отдают девчонок пожилым мужчинам в качестве третьей жены. Тем не менее в целом мир становится лучше.
Уже упоминавшийся колоссальный трактат Пинкера («The Better Angels of Our Nature: Why Violence Has Declined») дает исчерпывающий обзор по данному вопросу{942}. С душераздирающей точностью этот научный труд рисует картины тех ужасов, которые мы оставили в прошлом. Пинкер со всеми подробностями описывает неприглядную историческую «бесчеловечность» человечества. Примерно полмиллиона человек погибло в римском Колизее, «увеселяя» пару десятков тысяч зрителей сценами насилия, расчленений, мучений, пожирания пленников животными. В Средние века по всей Евразии прокатывались волны военных набегов, разрушавших на своем пути целые поселения (случалось, что в ходе этих набегов убивали всех мужчин, а всех женщин и детей угоняли в рабство). И за львиную долю жестокостей ответственность несет аристократия, которая безнаказанно лютовала над крестьянами. Религиозная и государственная власть повсюду – от Европы до Индии, Китая, Персии, Полинезии, Африки, до страны ацтеков и других индейцев – изобретала и применяла пытки. Скучающий парижанин XVI в. для вящего удовольствия мог сжечь кошку, казнить «провинившееся» животное, поистязать медведя, привязав несчастного к столбу и натравив собак, чтобы те его живьем разорвали. То был омерзительный другой мир. Пинкер приводит слова английского писателя Лесли Поулза Хартли: «Прошлое – как заграница. Там все делают по-другому».
Книга «Лучшие ангелы…» развязала жгучую полемику по трем вопросам.
Почему в прошлом люди были такими ужасными?
Для Пинкера ответ очевиден. Потому что люди всегда были ужасными. Мы возвращаемся к содержанию дебатов главы 9: когда изобрели войну? Чья философия приложима к жизни охотников-собирателей – Гоббса или Руссо? Как мы знаем, сам Пинкер твердо придерживался убеждений об организованной человеческой жестокости, существовавшей еще до цивилизации, еще во времена общего с шимпанзе предка. Тех самых убеждений, которые уверенно опровергаются большинством научных экспертов на основании того, что информация для исследования подбиралась пристрастно, что охотники-растениеводы были ошибочно отнесены к охотникам-собирателям и что оседлых охотников-собирателей неоправданно включили в одну группу с традиционными кочевыми охотниками-собирателями.
Почему люди стали не такими ужасными?
Ответ Пинкера основывается на двух утверждениях. Исследователь использует концепцию «цивилизационного процесса»[498] социолога Норберта Элиаса. Эта концепция выстроена вокруг того факта, что жестокость людей по отношению друг к другу снижается, когда насилие монополизируется государством. Вместе с этим развивается коммерция и торговля с их прагматической стратегией самоконтроля: понятно, что выгоднее оставить другого человека в живых – и пусть он со мной торгует или покупает у меня. Так что благополучие этого другого вдруг начинает иметь значение, порождая явление, которое Пинкер назвал «наращиванием разумности», включающей в том числе расширенные способность к эмпатии и представление о том, кто такие Мы[499]. Именно это явление становится фундаментом для т. н. революции прав: гражданских прав, прав женщин, прав детей, прав сексуальных меньшинств, прав животных. Подобные взгляды являются триумфом разума.
Кроме того, Пинкер обращается к эффекту Флинна[500] – хорошо изученному статистическому феномену увеличения значений IQ за последнее столетие, – обосновывая существование «морального эффекта Флинна». Для Пинкера он означает, что повышение интеллекта и рост уважения к разумным доводам подстегивают деятельность модели психического состояния, умение понимать точку зрения другого и усиливают способность оценивать долговременные преимущества мирного существования. По словам одного из рецензентов, Пинкер «не опасается называть свою страну цивилизованной»{943}.
Как и ожидалось, нападки посыпались со всех сторон. Левые возопили, что необоснованной переоценкой европейского Просвещения подогревается западный неоимпериализм{944}. Мое собственное политическое чутье ведет меня именно в этот лагерь. Тем не менее приходится признать, что на фундаменте культуры Просвещения выросли страны с минимальным уровнем насилия, малым количеством малолетних новобрачных, развитой системой защиты прав женщин и неприкосновенности гражданских прав.
Правые обвинили Пинкера в том, что он ни в грош не ставит религию, утверждая, что добропорядочность изобретена Просвещением{945}. Но тут Пинкер остается красноречиво беззастенчив: он доказывает, что многое из того, что улучшило жизнь людей в последнее время, отражает переход от «признания ценности души к признанию ценности жизни». Других критиков волновало, что «наращивание разумности» ставит разум выше эмоций: у социопатов же, напоминали они, прекрасно развита модель психического состояния, их чисто рациональные мозги (с физиологическими нарушениями) принимают гнусные решения, а их весьма специфическое чувство справедливости поддерживается работой миндалины и островка, но не длПФК. Естественно, когда позади уже столько страниц этой книги, хорошо понимаешь, что ключевым фактором в данном вопросе является взаимодействие разума и чутья.
Действительно ли люди стали не такими ужасными?
По этому поводу идут острейшие дебаты. Пинкер бросил эффектную фразу: «Мы, возможно, живем в самую мирную эпоху за все время существования нашего вида». Его оптимизм основан на том факте, что, за исключением Балканского конфликта, Европа не воевала с 1945 г., а это самый длинный отрезок мирного времени в истории. Для Пинкера этот Долгий мир означает, что Запад опомнился после разрушительной Второй мировой, осознал преимущества сосуществования в рамках Общего рынка перед непрерывным пребыванием в состоянии войны и что вдобавок углубилось эмоциональное понимание состояния другой стороны.
Критики наградили подобную позицию названием «евроцентризм». Западные страны могут сколько угодно нахваливать друг друга за миролюбие, очень кстати забывая о войнах, которые они вели в других частях света: Франция – в Алжире, Британия – в Малайзии и Кении, Португалия – в Анголе, Советский Союз – в Афганистане, США – во Вьетнаме, Корее и Латинской Америке. Развивающиеся же страны десятилетиями находились в условиях непрекращающейся войны: посмотрите на восточную часть Конго. Но еще более тяжкой виной стали кровавые «войны марионеток», когда Западный мир воевал чужими руками. Именно в XX столетии Советский Союз и США вооружали воюющие Сомали и Эфиопию, чтобы уже через несколько лет начать продавать оружие противоположной стороне. Так что годы Долгого мира отсчитывали только на Западе.
Если мы продолжим утверждать, что в течение прошедшего тысячелетия жестокость неуклонно снижалась, то нам предстоит смириться с кровавой картиной всего XX столетия. Вторая мировая война унесла 55 млн жизней – больше, чем любой другой конфликт за всю историю. А если сюда приплюсовать потери Первой мировой войны, эпох правления Сталина и Мао, русской и китайской гражданских войн, то цифра погибших достигнет 130 млн.
Пинкер подходит к вопросу, как и должно ученому. Он делает поправку на общую численность населения. По его подсчетам получается, что «всего» 36 млн погибших во время мятежа Ань Лушаня и гражданской войны в танском Китае VIII в. в действительности составили одну шестую часть мирового населения того времени – это эквивалентно 429 млн жизней в середине XX в. Если выразить число погибших в процентах, то Вторая мировая война едва попадает в верхнюю десятку, пропуская вперед в этом отношении мятеж Ань Лушаня, монгольские завоевания, ближневосточную работорговлю, падение династии Мин, падение Рима, набеги Тамерлана, уничтожение индейцев европейцами и торговлю рабами в Атлантическом регионе.
Критики восприняли все эти цифры в штыки: «Эй, хватит подтасовывать данные, мы говорим о 55 млн погибших во Второй мировой против 8 млн умерших при падении Рима». И что, мы бы испытали вполовину меньший ужас, если бы во время событий 11 сентября 2001 г. в Америке проживало не 300 млн, а 600? Но оценка Пинкера обоснованна, и только анализ относительных показателей тех или иных явлений позволяет обнаружить, что в сегодняшнем Лондоне жить безопаснее, чем во времена Диккенса, или что уровень убийств у некоторых групп охотников-собирателей сравним с этим показателем в Детройте.
Но Пинкер не сделал следующего логического шага: он не учел фактора продолжительности рассматриваемых событий. То есть он сравнил шесть (приблизительно) военных лет Второй мировой с 12-ю столетиями ближневосточной работорговли или, к примеру, четырьмя веками геноцида индейцев. Если ввести поправку на длительность, присовокупив ее к общим показателям численности населения, то Вторая мировая война возглавит список, Первая мировая попадет на третье место, Гражданская война в России – на восьмое, эпоха Мао – на десятое, а событие, которое даже не учитывалось в первоначальном списке Пинкера, – геноцид в Руанде – окажется на седьмом месте: там за 100 дней убили 700 000 человек[501].
И как нам расценить эту информацию: положительно или отрицательно? По сравнению с предшественниками мы совершенно по-другому распределяем гражданские права, иначе решаем, кому сочувствовать, а кому нет и каким мировым язвам давать отпор. Все меньше людей проявляют жестокость, и общество старается сдерживать таких и смягчать эффект их действий. Но есть и отрицательный аспект. У этого жестокого меньшинства теперь большие возможности и больший инструментарий. Подобные люди не просто кипятятся по поводу событий на другом континенте – они садятся в самолет и отправляются прямо туда, а уж там учиняют полный разгром. Харизматичные негодяи с помощью интернета могут вдохновить тысячи людей, а не жалкий десяток бездельников на деревенской площади. Террорист-одиночка уже не одиночка: он с легкостью находит единомышленников, и их общение дает «метастазы». И тот хаос, что когда-то учинялся дубиной или ножом, ничто по сравнению с чудовищными последствиями пулеметной очереди или бомбы. Кое-что исправилось, да. Но это не значит, что теперь все прекрасно.
Итак, давайте рассмотрим один за другим основные выводы этой книги, которые смогут нам помочь.