Статиновый подход к лечению сердечных заболеваний является очередной дорогостоящей войной с весьма неутешительными прогнозами. Пока что мы не нашли «оружия» против массового разрушения сердец. Вместо того чтобы продолжать его поиски, пришло время (в действительности об этом следовало задуматься еще вчера) пересмотреть выводы о том, что холестерин виновен в проблемах сердечно-сосудистой системы. Нам необходимо переключить внимание на стрессовые факторы окружающей среды, а не считать главной причиной генетические и биохимические расстройства.
Первопричины 90 % сердечно-сосудистых заболеваний не в органической дисфункции механизмов клетки – скорее всего, они связаны с поведенческой реакцией, которую вызывают в нашей крови сигналы из окружающей среды. Чтобы поддерживать жизнь и координировать функцию 50 триллионов клеток, наш мозг выделяет гормоны крови, стрессовые и воспалительные агенты. Понимание этого возвращает нас к истории волшебницы мембраны, потому что клеточная мембрана представляет собой информационный процессор, который служит интерфейсом между биологией и тем, как наш мозг воспринимает окружающую среду. Более полное понимание жизненно важной роли холестерина при обработке информации мембраной делает очевидным, что нарушение метаболизма холестерина статиновыми лекарствами – равносильно грубому вмешательству в сложный и не до конца изученный механизм.
До недавнего времени заболевание воспринималось как следствие распада биохимических механизмов клетки, а сегодня огромное число болезней считается результатом неправильного образа жизни. Если биомедицина в полной мере осознает, что мембрана – поистине волшебный мозг, то из области генетических/биохимических дисфункций мы переключимся на то, как при помощи смены восприятий/убеждений (подробнее в следующих главах) защитить себя от сердечных и наверняка всех других заболеваний.
Глава 4. Новая физика: прочная опора на пустоту
В 1960-х гг., будучи амбициозным студентом-биологом, я понимал, что для поступления на престижную кафедру мне необходимо изучить курс физики. В моем колледже можно было пройти только вводный курс общей физики, охватывавший такие фундаментальные темы, как гравитация, электромагнетизм, акустика и механика, на уровне, доступном студентам нефизических специальностей. Был и еще один курс – квантовой механики, но большинство моих однокурсников бежали от него, как от чумы. Квантовая механика была окутана тайной – мы, биологи, были твердо убеждены, что это какая-то ну очень, очень странная наука. По нашему мнению, только такие недоумки и мазохисты, как физики, могли рисковать испортить себе оценки и пойти на курс под девизом: «Вот оно есть… а вот его и нет!»
В те дни единственной причиной, которая могла побудить меня записаться на квантовую механику, – солидные преимущества при общении с девушками. О, в те годы было особым шиком сказать: «Привет, малышка, я занимаюсь квантовой механикой, а ты кто по знаку зодиака?» Хотя не уверен, что это бы сработало – как-то ни разу я не встречал квантовиков на вечеринках, да и вообще где бы то ни было. Похоже, они нечасто развлекаются подобным образом.
Я изучил свои возможности и предлагаемые варианты и решил пойти по простому пути – записался на вводный курс общей физики. Все-таки мне хотелось стать просто биологом. Мне не нужно было ставить свои карьерные перспективы в зависимость от расположения ко мне какого-нибудь полусумасшедшего физика, поющего дифирамбы эфемерным бозонам и кваркам. В результате, как и большинство студентов-биологов, во время учебы я так толком и не познакомился с квантовой механикой – можно сказать, проигнорировал ее существование.
Неудивительно, что при таком подходе студенты-биологи очень мало слышали о той физике, которая изобилует формулами и математическими уравнениями. Я знал о существовании тяготения: более тяжелое стремится оказаться внизу, а легкое – наверху. Что-то я понимал и о свете: растительные пигменты типа хлорофилла и зрительные пигменты животных типа содержащегося в сетчатке глаза родопсина поглощают лучи некоторых частей спектра и остаются «слепы» к другим. Кое-что и о тепле – при высоких температурах биологические молекулы «тают» и теряют активность, а при низких замерзают и хорошо сохраняются. Впрочем, стараясь подчеркнуть, что биологи не очень хорошо знают физику, я несколько преувеличиваю.
Мое невежество по части квантовой механики объясняет почему, даже отвергнув представления о первенстве ядра и перейдя к «мембраноцентристской» биологии, я не до конца представлял себе последствия такого перехода, хотя знал, что ИМБ взаимодействуют с сигналами окружающей среды и снабжают клетку энергией. Но так как я ничего не читал о мире квантов, то не мог в полной мере осознать природу тех сигналов, которые приводят в действие весь этот механизм.
Лишь в 1982 г., спустя более десяти лет после окончания университета, я наконец-то понял, как много потерял из-за пренебрежения курсом квантовой механики. Познакомься я тогда с этой областью науки, пришел бы к своему биологическому инакомыслию гораздо раньше. Но в тот день 1982 г. я сидел на полу большого склада в Беркли, в двух с половиной тысячах километров от дома, и горько сокрушался, что променял карьеру ученого на роль неудачливого организатора рок-концертов. Мы были на мели – шесть провальных выступлений оставили нас без денег. Наличность в моем кармане иссякла, а при расплате кредиткой терминал в магазине неизменно демонстрировал череп со скрещенными костями. Питаясь кофе и пончиками, мы последовательно проходили описанные Элизабет Кюблер-Росс стадии отношения к умиранию нашего шоу – отрицания, протеста, просьбы об отсрочке, депрессии и, наконец, смирения. Но в тот самый миг, когда мы достигли этой последней стадии, царившую в полумраке нашего бетонного склепа тишину разорвала пронзительная трель звонка. Телефон звонил не умолкая, и от его отвратительного звука шел мороз по коже, но никто из нас не пошевелился снять трубку. Вряд ли нам предназначался этот вызов – о местонахождении группы никто не знал.
Не вытерпев, заведующий складом подошел к телефону и восстановил благостную тишину. «Да, он здесь», – раздался в неподвижном воздухе его голос. Подняв голову, я посмотрел вверх, словно из самых темных глубин своей жизни, и увидел протянутую мне телефонную трубку. Звонили из Карибской медицинской школы, с которой я сотрудничал двумя годами ранее. Добрых двое суток президент школы потратил на отслеживание тех судорожных перемещений, в результате которых я из Висконсина попал в Калифорнию. И тогда он задал вопрос, а не хочется ли мне снова заняться преподаванием анатомии.
Не соглашусь ли я? Не согласится ли рыба вернуться в воду? «Когда мне начинать?» – с просил я. «Вчера», – ответил он. – «С удовольствием возьмусь за работу, но мне нужен аванс». В тот же день школа перечислила мне деньги, которые мы разделили с нашими музыкантами. Затем последовала поездка в Мэдисон для подготовки к длительному пребыванию в тропиках. Попрощавшись с дочерьми и наскоро упаковав чемоданы, спустя двадцать четыре часа я оказался в Чикагском аэропорту в ожидании рейса к садам Эдема.
Полагаю, что вы уже не раз задавали себе вопрос, какое отношение моя неудавшаяся карьера рок-музыканта имеет к квантовой механике… да, таковы особенности моего лекционного стиля. Ну что ж, вернемся к квантовой механике, которая подтверждает, что прямолинейно мыслящие ученые никогда не смогут проникнуть в тайны Вселенной.
Прислушиваясь к внутреннему голосу
Ожидая самолет, я вдруг понял, что мне предстоит провести целых пять часов в кресле, а читать нечего. За считанные секунды до закрытия посадочного выхода я выскочил из очереди и побежал через вестибюль к книжному лотку. Задача выбора одной книги из нескольких сотен в буквальном смысле повергла меня в ступор. Я был в полнейшем замешательстве, как вдруг мой взгляд остановился на «Космический код: квантовая физика как язык природы». Автором книги был физик Хайнц Пагельс. Он видел своей задачей популярно рассказать широкой аудитории о квантовой механике. Испытывая еще со времен колледжа непреодолимый страх перед этим предметом, я тут же отложил книжку и принялся искать что-нибудь полегче.
Когда стрелка тикавшего в моей голове секундомера достигла красного сектора, я схватил какой-то бестселлер и метнулся к кассе. Продавец принялся выбивать чек, а я поднял голову и увидел на полке за его спиной еще один экземпляр книги Пагельса. В последние секунды мне все-таки удалось стряхнуть с себя отвращение к квантовой механике и попросить продавца посчитать еще и «Космический код».
Усевшись в кресло самолета, я отдышался после своего набега на книжный лоток, решил кроссворд и наконец был готов приступить к чтению книги Пагельса. Вскоре я поймал себя на том, что буквально прожигаю взглядом ее страницы, хотя мне и приходилось время от времени по нескольку раз перечитывать ту или иную главу. Читал во время полета, потом три часа во время ожидания пересадки в аэропорту Майами и еще пять часов по дороге к своему островному раю. Пагельс поразил меня до глубины души!
Тогда я и представить себе не мог, что квантовая механика имеет какое-то отношение к биологии – науке о живых организмах. Но когда самолет прибыл на Райский Остров, я был в состоянии интеллектуального потрясения. Я понял, что квантовая механика имеет-таки отношение к науке о живом и что биологи совершают колоссальную научную ошибку, игнорируя ее законы. Что ни говори, физика – это основа всех наук. Мы же, биологи, по-прежнему полагаемся на устаревшую, хотя и более удобную ньютоновскую модель мироустройства. Мы намертво вцепились в мир Ньютона и не желаем ничего знать о незримом квантовом мире Эйнштейна, где материя является энергией и нет ничего абсолютного. На атомном уровне материя даже не существует как реальность, а лишь как тенденция к бытию. Самые устои моих представлений о физике и биологии были поколеблены!