Син-Намму выкрикнул имена четырех гребцов, и те столпились вокруг него.
— Мы скоро вернемся, Лалия, — сказал корабельщик, обернувшись. — И принесем вести от здешних людей.
— Нет, — возразил Лабарту. — Я сам услышу их слова.
И спрыгнул за борт.
— Лалия! — крикнул Син-Намму.
Вода была теплой и темной, как небо. Лабарту зачерпнул ее, словно хотел попробовать на вкус, но спохватился и опустил руку. Добрался до мелководья — волны здесь разбивались о колени, не выше — и выбрался на берег.
Одежда прилипла к телу, вода текла с волос и рукавов рубахи, и повсюду был запах соли, запах моря.
— Лалия! — вновь позвал Син-Намму, поднимаясь на причал.
Следом на сушу выбрались и гребцы. Один из них встряхнулся и во все стороны полетели брызги.
— Лалия, ты не воин, — сказал Син-Намму, не скрывая досады. — Зачем ты сошел с корабля?
Лабарту поднял руку, призывая к молчанию и указал на спешащих к ним людей.
Пока Син-Намму договаривался о припасах, Лабарту молча стоял рядом. Скрестив руки на груди, ждал. Собаки угомонились, затихли. Волны шуршали, морской ветер блуждал в мокрых волосах, соленая влага высыхала на коже. Но все чувства словно отступили. Лабарту слушал — слушал голоса и чувства людей.
И за обычными словами и жестами ощущал страх.
Когда гребцы с провожатыми удалились в сторону деревни, старший торговец задержался. Свет факелов отражался в медных бляшках его пояса, метался в зрачках. И сам человек был объят беспокойством. Руки его непрестанно двигались, — то он отбрасывал волосы с лица, то крутил кольцо на пальце, то просто указывал куда-то. И говорил.
Расспрашивать его почти не пришлось, он стал рассказывать сам. Мельком взглянул на Лабарту, а потом вновь повернулся к корабельщику и обращался к нему.
— Ловцы жемчуга говорили, что вы должны приплыть. — Голос торговца звучал тихо, но неспокойным был, как и бьющееся на ветру пламя. — Но мы уже не думали… После вестей, что идут со всех земель, страшно пускаться в путь.
— Что слышно? — спросил Син-Намму. — Где идет война?
— Повсюду! — Собеседник обернулся и указал вдаль, должно быть, в сторону устья Евфрата. — Нет, до нас они не дошли, но все в страхе… Говорят, все селенья, что без стен, они взяли, и жгут все на своем пути, и убивают… Урук осадили, и Ларсу, а иные говорят, что и Аккаде. А Лагаш открыл перед ними ворота и сдался.
— Осадили Аккаде? — с недоверием переспросил Син-Намму. — Что же войска лугаля?
— Никакому войску с ними не справиться! Они как полчища саранчи, спустились с гор, переправились через Тигр, идут, и нет им числа!
…не справиться с ними. Они заполонят всю землю…
Голос слепой пророчицы, воспоминание яркое, как отражение солнца в воде.
И следом пришло понимание.
Сошли с гор, с гор Загроса и переправились через Тигр. Прошли по степи, где я жил столько лет… Бесчисленное войско, жгущее посевы и убивающее всех на своем пути, прошло по землям, где моя Ашакку…
Лабарту замер. Рядом, потрескивая, горел факел, люди продолжали разговаривать. Но слова отдалились и потеряли смысл.
Ашакку…
Но перед глазами — лицо Кэри, утренний свет в ее серых глазах. А сам он связан и пошевелиться не может, но Кэри поднимает к его губам чашу, деревянную, полную крови. И говорит: «Пей, мой хозяин!» И вкус этой крови — вкус жизни. А Кэри — как луч солнца, возрождающий, дарующий силы, и…
— Нет, — прошептал Лабарту и зажмурился. — Нет…
Кэри умерла, но Ашакку жива. Я чувствую это и не могу ошибиться.
— Лалия? — Син-Намму тронул его за плечо. — Что скажешь? Решение за тобой.
— Решение? — повторил Лабарту.
— Да, — кивнул корабельщик. — Раз Лагаш захвачен, может лучше нам подняться по Евфрату? В Ниппуре разгрузить корабли и по суше караваном дойти до Аккаде?
— Это безумие! — воскликнул торговец. — Повсюду эти дикари, а караваны — легкая добыча!
Мы поднимемся по Тигру… Чтобы быть ближе к степи, ближе к Ашакку. Чтобы придти ей на помощь, если она в беде.
Лабарту взглянул на Син-Намму и помедлил мгновение, словно размышляя.
— Верно, — сказал он наконец. — Дикари не плавают на кораблях, и по реке путь безопасней. Вот мое решение: как уплывали из Аккаде, так и вернемся обратно.
В воздухе витал едва приметный запах дыма, но разве осенью редки пожары? Люди трудились в полях, блестела вода каналов, стада спускались к водопою. И Лабарту уже готов был поверить, что этой земли не коснулась война — пока не показалась впереди пристань Лагаша.
До полудня было далеко, зной еще не сковал землю, но гребцы обливались потом, ворочая весла в уключинах. Не было попутного ветра, а идти против течения Тигра — непростая задача. Бурная, своенравная река не любит тех, кто с ней спорит. Но нужно торопиться — скорее, скорее миновать Лагаш. Ведь лодки на пристани вытащены на берег, и не торговцы и не лодочники толпятся там. Нет, там стоят чужеземцы, солнце блестит на их шлемах, на бронзе щитов. А ветер с севера так и норовит прибить корабли к причалу Лагаша…
С пристани закричали. Слова терялись за плеском воды и скрипом уключин, но и так ясно, — приказывают остановиться, прервать свой путь.
Лабарту обернулся к другому берегу, и ветер тут же отбросил волосы с лица, разметал и перепутал пряди.
Только ли из Лагаша следят за рекой?
И понял, что не ошибся.
На северном берегу, среди пальм и зарослей тростника прятались люди. Не видать их отсюда, но как скроешься от экимму? Лабарту чувствовал их — тепло тел, дальний жар крови, биение жизни. И знал, что людей там немало.
Те, что спустились с гор… Подстерегают корабли — богатую добычу…
Лабарту запрокинул голову, закрыл глаза. С пристани вновь закричали — властно, с угрозой, — но он не стал слушать. Незримым путем потянулся вперед, за реку, в сожженную летним зноем степь, и позвал:
«Ашакку!»
Сердце считало мгновения — одно, два, три — но ответа не было.
Она далеко. Лабарту вздохнул и открыл глаза, не зная радоваться или печалиться. Далеко, должно быть, скрылась от войны…
Свистнул рассекаемый воздух, и один из гребцов, вскрикнув, рухнул со скамьи. Вторая стрела, дрожа, вонзилась в мачту. Еще миг и корабль, казалось, охватило безумие: кто-то повалился на палубу, другой вытащил оружие, кто-то вскочил в полный рост, словно намереваясь прыгнуть за борт… Лодка качнулась, и Лабарту схватился за мачту, чтобы удержаться на ногах.
— Не бросайте весла! — закричал Син-Намму. — Гребите к другому берегу!
— Нет! — Лабарту рванулся к нему, но корабль вновь качнулся, вода хлестнула через борт. — Туда нельзя, там…
Не было нужды говорить — стрелы посыпались с обеих сторон. Вода пузырилась, корабль несло к пристани, Син-Намму выкрикивал приказы, и уже не весла были в руках у гребцов, а оружие. А потом повалил дым, едкий запах горящей асфальтовой смолы, — идущий впереди корабль вспыхнул, словно охапка сухого тростника.
Они стреляют горящими стрелами! Будь даже ветер с нами, нам не уйти по воде!
— Прыгайте! — призывал Син-Намму. Он стоял во весь рост, не страшась стрел, и в руке у него был меч. — Их не так много на причале, мы прорубимся и уйдем!
Лабарту оглянулся. Повсюду были люди, объятые страхом, безумием и жаждой битвы. Тела их мелькали, кровь сверкала, а солнце поднималось все выше.
— Нидинту! — крикнул Лабарту. — Кури!
Берег приближался. Воины там стояли врассыпную и стреляли, не переставая. И видны теперь стали сгоревшие склады, пустые торговые ряды, брошенные лодки…
Их и правда немного… Я легко прорвусь и тех, кто принадлежит мне, проведу — без труда.
— Нидинту!
И тут понял — вот она, вцепилась в его руку. Смотрит с надеждой и страхом, а рубаха порвана на груди, и сердце колотится часто-часто, сияющими, огненными вспышками.
А затем и Кури вырос у нее за спиной. Едва удерживался на ногах, но не выпускал меча из рук и не сводил глаз с хозяина.
— Прыгайте! — закричал Син-Намму, и ни ветер, ни треск пламени не смогли заглушить его слова. — Здесь мелководье, бросайте корабль!
— Держитесь рядом! — успел сказать Лабарту, а потом все смешалось, словно во сне.
Палуба накренилась, ушла из-под ног, и море взметнулось навстречу. Лабарту схватил Нидинту, и на миг их обоих захлестнуло с головой. Но они вынырнули — качнулось солнце над головой, кто-то закричал, совсем рядом пролетела пылающая стрела и, зашипев, угасла в волнах. Под ногами было дно реки, илистое, вязкое, и Лабарту устремился к берегу, не отпуская Нидинту. Та пыталась что-то сказать, но только кашляла и крепче цеплялась за хозяина.
Берега они достигли почти мгновенно — или показалось так? Лабарту обернулся, помогая рабыне выбраться из воды, и ему почудилось, что река кипит. Люди, обломки весел, тонущие лодки, клубы черного дыма и запах крови… В горле вдруг запершило, и Лабарту облизнул пересохшие губы.
Это не жажда… Мне далеко до жажды! Я…
— Лабарту! — закричал Кури. — Сзади!
Лабарту стремительно развернулся, едва успел понять, что мчится навстречу, и отпрянул, вскинув руку. У ног его упала стрела.
— Ты сбил ее! — выдохнула Нидинту. — Ладонью!
Я экимму, хотел он ответить. Что мне оружие людей?
Но не успел.
Стрелявший спрыгнул с крыши сарая. Боевой клич взрезал воздух, солнце блеснуло на бронзовых бляхах доспеха. И Кури, сидевший на земле, вдруг вскочил во весь рост. Взмахнул мечом, но не успел нанести удар, — рухнул на землю, и запах крови стал нестерпимым.
Время словно остановилось.
Я знаю эту кровь, я пил эту кровь! Как кто-то смеет!..
Лабарту перепрыгнул через тело Кури и ударил чужеземца. Тот отлетел к стене, мгновение стоял неподвижно, а потом сполз на землю, судорожно дернулся и больше не шевельнулся.
— Кури! — Нидинту бросилась вперед, упала на колени и снова зашлась кашлем.
Лабарту опустился рядом с ней, прикоснулся к руке раба, все еще сжимавшей меч. Но не было нужды проверять — знал, что сердце Кури уже не бьется. И лишь кровь его была еще жива — алое пятно расползалось по рубахе.