– Погодите, погодите… как это с любого? И с дивиди-диска, и с магнитного диска, и с флеш-карты? Так, да?
– Да, именно так. А как вам бумажный текст? Книги, газеты и журналы? Запись на папирусе? Текст на пергаменте? На глиняных табличках, например?
– Вы шутите?
– Вовсе нет. Вот, – с этими словами «куратор» положил руку на прошитый репринт толщиной страниц в сто, – отчет об этих экспериментах над двумя доступными нам тогда артефактами. Это старый материал, ему лет сорок, но результаты, описанные здесь, поражают. Однако потом артефакты были у нас похищены.
– Как это могло случиться? – не поняла сыщица. Она отлично знала, какие меры предосторожности применяет Контора к охране своих секретов.
– Перестройка. Кого-то уволили, кто-то выбросился из окна, кто-то уехал за рубеж, прихватив с собой государственные секреты для последующей продажи. В исследовательской организации сменилось начальство, пришли другие люди, зачастую профессионально неподготовленные и к работе непригодные. Произошло разрушение отлаженной системы, и случилась утечка информации. Как мы теперь знаем, все эти процессы были инициированы извне, нашими заокеанскими «квазипартнерами». Часть архивов была украдена, часть просто погибла. И вот теперь мы получили то, что имеем. Но сейчас, совсем недавно, появилась реальная возможность вернуть один артефакт.
– Почему только один?
– Второй пока недоступен. О нем нет известий уже лет сорок, и свои силы надо сосредоточить на первом.
– Это то, что я думаю? Алмаз, что украли в Женеве?
– Да. Это, так называемый «Бирюзовый Глаз», который принято называть бриллиантом. На самом же деле никакой это не алмаз, а кристалл необыкновенно твердого материала, которому кто-то когда-то придал форму овального бриллианта. Попытки выяснить его строение успехом не увенчались, и во избежание возможного разрушения эксперименты в этом направлении были приостановлены. В нем, в этом кристалле, заключена неизвестная нам сила. После похищения, он прошел через ряд рук и сменил несколько владельцев. Мы отследили его пути, дело почти закончили, как вдруг, благодаря какой-то хакерской группировке, были сфальсифицированы электронные ключи доступа, и алмаз уплыл прямо из швейцарского банка. За хищение артефакта мы привлечь никого не можем, но навесить на этих злоумышленников взломы платежных систем и контрабанду природных алмазов вполне реально. Кстати, они и так этим промышляли. Но главное – «Бирюзовый Глаз». Если он снова куда-нибудь уйдет… в общем, надо делать что угодно, но его найти. По самым общим подсчетам, если его кто-то вздумает продать, то выручит от тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Возможно значительно больше, ведь ценность данного объекта, как понимаете, состоит не в его ювелирной стоимости… А сейчас посмотрите внимательно, как он выглядит, – и с этими словами Куратор передал через стол цветную голограмму, запечатлевшую изображение удивительной красоты бриллианта овальной огранки.
13. Эксперты
Вся моя неделя прошла в каких-то бесполезных делах и пустых хлопотах. К этому времени подоспело пространное письмо от Алексея. Согласно его выводам, все рассказы, что я ему прислал, написаны разными авторами. Проведя психолингвистический анализ, он со всей определенностью заключил, что эти тексты никак не мог написать один человек. Разве что это неизвестный гений, непревзойденный мастер пародии и литературной мимикрии.
Другого эксперта, которого следовало побеспокоить, я знал очень давно и очень хорошо. Мы дружили уже много лет. Евгений, как его звали, являлся сильным, грамотным айтишником. Программистом еще старой школы, и, в отличие от Ромы-Тренда, слыл великим эрудитом, большим умником и жутким бабником. Когда нас знакомили, оба мы были сильно моложе нынешнего своего состояния, да и выглядели значительно стройнее и веселее чем сейчас.
Если под «хакером», понимать человека, любящего суровые творческие преодоления или обход каких-либо ограничений, то Евгений такому определению вполне соответствовал. Более того, он подходил и под узкое понятие хакера – был компьютерным специалистом не стеснявшим себя тесными рамками законодательства. Вообще, хакеров принято делить на семейства, виды, и подвиды, из коих основными семействами являются «черные шляпы» (black hat) и «белые шляпы» (white hat). Первые – это киберпреступники, тогда как последние – спецы по информационной безопасности, в частности, сотрудники крупных компаний. Туда же относят и айтишников-исследователей, не нарушающих закон. В случаях же незначительных и неопасных нарушений применяют термин «серые шляпы» (grey hat). Такие обычно остаются вне интересов служб информационной безопасности. Еще в Сети обитают «скрипт-кидди» (script kiddie) – самые обычные лохи, не умеющие писать свои программы, неспособные оценить ситуацию, ничего не понимающие в программировании, но пытающиеся произвести эффектное впечатление на других, поэтому лезущие куда угодно и как угодно. Обычно они используют чужие наработки. Настоящие хакеры их презирают и за своих не считают. Еще хакеров очень часто путают с крэкерами – компьютерными взломщиками, но в последнее время понятие «хакер» используется ко всем сетевым преступникам без разбора: собственно хакерам, крэкерам и даже к скрипт-кидди. Евгений же менял «шляпы» по личному усмотрению в зависимости от необходимости и собственного желания, справедливо полагая, что дело не в шляпе, а в голове. А голова у него была светлая и холодная. Он не брезговал ничем, будучи убежден, что цель оправдывает средства, если цель того стоит, а средства не доставляют кому-нибудь реального зла.
Женька был не только компьютерным гением, но и научил меня множеству приемов, хитрых штучек и разных ловких фокусов, что значительно облегчили мне профессиональную жизнь, как системному администратору. Большинством из того, что имею как профессионал, я обязан ему. То, что он старше меня на пару лет, позволяло ему поддерживаться в разговорах со мной снисходительно-покровительственного тона. Но время и рост энтропии – главные враги всего сущего, да и сама жизнь, что называется, разбросала нас.
Потом у Евгения начались какие-то нелады с законодательством, и мой друг на какой-то период исчез с горизонта. В результате наши спорадические контакты свелись к случайным обменам репликами на профессиональных форумах и нерегулярной электронной переписке.
Как-то давно была с ним такая договоренность – за помощью друг к другу мы обращаемся в случаях действительно крайних, а не по пустякам. В процессе нашей несколько странной дружбы у меня такая необходимость появлялась дважды, а у него – трижды, поэтому, при желании, я мог считать его своим должником.
В настоящий момент Евгений давно уже покинул пределы родного отечества, и о местах, где он сейчас обретался физически, я мог только догадываться. Свое местоположение он тщательно скрывал, а отследить источник его сообщений не представлялось возможным – Женька всегда умел мастерски путать следы. Правда, я имел несколько адресов, что еще могли отвечать, и ряд мест в Сети, которые Евгений неизменно посещал под разными никами. Оставалось придумать и написать такой текст, чтобы не засветиться самому, не раскрыть Женьку, но при этом дать ему понять, что я – это я, и что со мной надо бы связаться. Чем быстрее, тем лучше.
Пришлось долго думать, прежде чем удалось найти слова по смыслу ясные для Евгения, но недоступные пониманию окружающих. После ряда попыток получилось такое письмо:
Привет, бродяга. Как жизнь? Терминал не глючит? Как работа? Больше не будешь мир спасать? Маша передает привет тебе и своей подруге. Каждому в отдельности, как ты понимаешь. Когда сможешь, свяжись со мной, это важно, твоя помощь нужна. У нас – 2:3, если не ошибаюсь.
Женька – мужик умный и вполне догадливый, должен сообразить.
Упомянутая мною Маша была еще одним потенциальным экспертом. На сей раз по изобразительному искусству. Теперь это известная европейская художница, и с ней тоже надо было встретиться, поскольку она профессионально знала современную художественную тусовку, что называется, – владела материалом. Но не так, как Алексей, а как бы с другой стороны. Под авторским псевдонимом «Мария Петроградская» она писала прекрасные, удивительно жуткие в своей реалистичной яркости и убедительности картины мира после апокалипсиса. Ее творчество парадоксальным образом сочетало отчаянную безысходность с каким-то неукротимым в своем безумии нечеловеческим оптимизмом. На ее полотнах царило буйство красок, игра солнца и небесной синевы. А под этой самой солнечной синевой стояли покинутые полуразвалившиеся небоскребы, заросшие неистовой зеленью с торчащими тут и там проржавевшими скелетами техники и каких-то строительных конструкций, военные объекты… заброшенные автомобильные эстакады, мертвые предприятия… города-призраки, в силу неизвестных причин оставленные людьми… Многочисленные обломки погибшей цивилизации, где-то опасные, где-то безвредные, но чаще всего ставшие просто субстратом для красочной и безудержной, но совершенно новой жизни более совершенных, чем ныне, существ: огромных разноцветных насекомых, крупных пауков и гигантских многоножек, ползающих по остаткам архитектурных шедевров. Жизнь на этой планете сохранилась, но возник другой мир, где нет ни одного позвоночного, не говоря уж о людях. Но не мне писать о современном искусстве, арткритик из меня не получится.
С Машей дела обстояли проще, чем с Евгением. Она никуда не пряталась, и послать ей сообщение можно было всегда, и почти всегда позвонить. В самом начале своей художественной карьеры она тесно дружила со мной, а однажды я, при помощи Евгения и Алексея, помог ей выпутаться из сложной юридической западни, куда ее заманила ближайшая подруга. Эта пронырливая девушка хитростью заставила Машу подписать кабальный договор, и только усилиями очень грамотного юриста, рекомендованного Алексеем, удалось выправить ситуацию. В результате все устроилось больше чем удачно: Маша получила выгодное предложение, от которого не смогла отказаться, и с тех пор жила в основном в Германии, разъезжая по миру и устраивая персональные выставки. Галеристы весьма ценили ее и продавали созданные ею полотна за очень даже неплохие деньги.