. Ссылка на высшие силы была призвана убедить супругу и одновременно снять с самого Бисмарка ответственность за принятое решение. Как могла ревностная пиетистка противиться воле Господа?
Одновременно Бисмарк демонстрировал супруге всю свою любовь и нежность, чтобы укрепить связь между ними. «Поверь мне, я люблю тебя как частичку самого себя, без которой я не могу и не хочу жить; боюсь, что из меня не вышло бы ничего приятного Господу, если бы у меня не было тебя; ты — мой якорь на хорошем берегу, и если канат оборвется, то пусть Господь смилостивится над моей душой», — писал он в начале января 1851 года[167]. «Я женился на тебе, чтобы любить тебя перед Господом и по велению моего сердца, и чтобы иметь в этом чуждом мире пристанище для моего сердца, где его не заморозят холодные ветра и в котором я найду тепло родного камина, к которому я приникаю, когда снаружи штормит. […] Нет ничего, за исключением милости Господа, что было бы мне дороже, роднее и нужнее, чем твоя любовь и родной очаг, который с нами даже на чужбине, если мы вместе» — эти строки написаны уже после состоявшегося назначения, в мае 1851 года[168]. Одновременно Бисмарк подчеркивал свою заботу о семье и заверял супругу, что не примет поста, который помешает ему быть вместе с ней[169].
Восьмого мая Бисмарк получил звание тайного советника. В этот же день король дал ему продолжительную аудиенцию. Фридрих Вильгельм IV отметил, что новый посланник, по всей видимости, человек весьма мужественный, поскольку согласился заняться совершенно незнакомым ему делом. В ответ Бисмарк, по его собственным утверждениям, заявил, что мужеством здесь отличается в первую очередь сам монарх, рискнувший доверить ему такой пост[170].
Сам свежеиспеченный дипломат не закрывал глаза на предстоящие сложности и не страдал излишней самоуверенностью. Не исключено, что, перекладывая ответственность на высшие силы, он стремился успокоить не только супругу, но и себя самого. Понимая все риски и трудности, Бисмарк тем не менее активно добивался своего назначения; будущий «железный канцлер» понимал, что путь наверх подразумевает готовность брать на себя непростые задачи. Более того, он собирался решать эти задачи так, как считал нужным сам.
Окончательное назначение состоялось 15 июля. «Человек, которого в нашей стране многие почитают, а некоторые ненавидят за его рыцарственную преданность и за его непримиримость к революции. Он мой друг и верный слуга и прибывает со свежим и живым воплощением основ моей политики, моего образа действий, моей воли и, добавлю, моей любви к Австрии и Вашему Величеству» — так прусский король позднее отрекомендовал Бисмарка в письме молодому австрийскому императору Францу Иосифу[171].
От нового прусского посланника ожидалось в первую очередь конструктивное сотрудничество с Австрией. Это не означало, что он должен был следовать указаниям из Вены. Ему предстояло защищать прусские интересы, однако последние должны были включать в себя поддержание монархической солидарности. По всей видимости, изначально Бисмарк не только не возражал против этого открыто, но и сам в значительной степени разделял подобные взгляды. Прибыв во Франкфурт, он еще не был настроен на жесткое противостояние с империей Габсбургов — впрочем, как и на безоговорочное сотрудничество.
Здесь самое время посмотреть, что представляли собой внешнеполитические воззрения Бисмарка на момент начала его дипломатической карьеры. В том, что такие воззрения у него имелись, причем вполне сформировавшиеся, сомневаться не приходится — он сам неоднократно высказывал их в своих речах и статьях революционной эпохи.
Сточки зрения молодого политика, государства испокон веков борются за власть и влияние на международной арене. Сохранение собственного суверенитета и обеспечение безопасности являются главным интересом любой страны, а в особенности великой державы. При проведении внешней политики государство не просто имеет право, а обязано руководствоваться в первую очередь вполне конкретными собственными интересами, а не общими принципами. Именно в этом заключалась суть пока еще неявных разногласий Бисмарка с лидерами камарильи. Прусские консерваторы были сторонниками монархической солидарности и союза «трех черных орлов» — России, Австрии и Пруссии, — направленного против революции и на сохранение существующих порядков. Для Бисмарка же основной целью было доминирование Пруссии в Германии, что требовало изменения сложившегося баланса. Государственный эгоизм являлся для него основой внешнеполитического курса, цель стояла выше ценностей и принципов и определяла средства. Впоследствии этот комплекс представлений получит название Realpolitik (реальная политика) — сам термин, как и его определение, принадлежит публицисту Людвигу фон Рохау, опубликовавшему в 1853 году книгу «Основы реальной политики, примененные к условиям германского государства». Однако в историю понятие реальполитик войдет в первую очередь в сочетании с именем Бисмарка, положившего эту концепцию в основу своей политической деятельности.
«Принципов придерживаются до тех пор, пока они не подвергаются испытанию на прочность; однако, как только это происходит, их отбрасывают также, как крестьянин скидывает ботинки, чтобы бежать на тех ногах, которые дала ему природа» — так писал Бисмарк невесте еще весной 1847 года[172]. Собственно говоря, ничего нового в этом не было: цинизмом и скепсисом по отношению ко всему романтическому он отличался еще в студенческие годы. Впоследствии Бисмарк просто положил черты, присущие ему как личности, в основу своей политической деятельности.
При этом нельзя назвать начинающего дипломата совершенно беспринципной личностью. Во внешней политике главным принципом для него являлась защита интересов Пруссии. Это было далеко не самоочевидным в ту эпоху, когда многие дипломаты заботились в первую очередь о собственной карьере и даже принимали взятки от иностранных государств. Интересы Пруссии — естественно, в том виде, в каком он понимал их сам, — были альфой и омегой политической деятельности Бисмарка. Ради них он был готов спорить и ссориться и с королем, и со своими недавними единомышленниками. По мнению Отто Пфланце, Бисмарк неосознанно проецировал свою волю к власти на прусское государство и стремился к увеличению могущества и влияния последнего. Это позволяло ему среди прочего представать в собственных глазах в облике верного слуги высшего принципа государственных интересов, — а не беспринципного властолюбца[173].
Учитывая его взгляды на интересы Пруссии, Бисмарк был просто обречен в недалеком будущем оказаться костью в горле австрийской внешней политики. Как вспоминал впоследствии он сам, в момент приезда во Франкфурт-на-Майне он вовсе не был настроен против монархии Габсбургов; однако в течение первых четырех лет пребывания там убедился в том, что столкновение с Австрией неизбежно[174]. Германский союз, похоже, с самого начала не вызывал у нового посланника никаких симпатий. Бисмарк считал его шахматной доской, полем соперничества между Австрией и Пруссией, которое должно быть либо разделено между обеими по справедливости, либо стать военной добычей одной из них. Этим он отличался от многих немцев, видевших в Германском союзе своеобразный заменитель или даже предтечу «общего отечества».
В момент назначения Бисмарка главой венского кабинета был все тот же князь Шварценберг, менее года назад нанесший Пруссии тяжелое дипломатическое поражение. Революция 1848 года показала, насколько непрочной является конструкция «лоскутной монархии» Габсбургов в эпоху национальных идей. Чтобы справиться с опасностью, требовались внутренние реформы, а в области внешней политики — оставаться сильным и не допускать усиления потенциальных противников, в том числе Пруссии. Для этого было необходимо, как минимум, сохранять статус-кво, в идеале же — усиливать австрийское влияние в Германском союзе.
Задача Шварценберга облегчалась тем, что политическая элита многих средних и малых государств, особенно в Южной Германии, считала Пруссию потенциальным агрессором и видела в Австрии гаранта сохранения существующего положения вещей. Действительно, из двух великих немецких держав объективно именно Пруссия была в наибольшей степени заинтересована в изменении сложившегося баланса. Поэтому в своих действиях Австрия могла опереться на обширную «клиентуру» из числа монархов малых германских государств.
Однако у Пруссии в этой игре тоже были неплохие карты. В отличие от Австрии, в сферу интересов которой входили и Апеннинский полуостров, и Балканы, монархия Гогенцоллернов могла целиком сосредоточиться на германской политике. В Берлине достаточно рано сделали акцент на экономическую интеграцию; с 1834 года под эгидой Пруссии действовал Немецкий таможенный союз, в состав которого вступили большинство средних и малых государств. Зависимость последних от Берлина в результате медленно, но верно росла; к середине века они уже не могли покинуть таможенный союз без неприемлемого для себя финансового ущерба. Однако в политическом отношении позиции Пруссии были далеко не столь прочны; именно поэтому деятельность посланника при Бундестаге приобретала большое значение.
Разумеется, прусская политика вершилась не во Франкфурте, а в Берлине. Преувеличивать сферу полномочий и возможностей Бисмарка было бы неверно. Однако в середине XIX века дипломаты, занимавшие ключевые посты, пользовались значительной автономией, а также могли влиять на принятие решений в столице. Этими возможностями и воспользовался Бисмарк, который с самого начала стремился действовать самостоятельно, исходя из собственного понимания принципов и задач германской политики Пруссии. Естественно, что он находился в постоянной переписке с королем, мини