ыл счастлив и мог отдохнуть от своих тревог. Почти три недели пролетели незаметно. В следующем октябре глава прусского правительства снова приехал на тот же курорт, на сей раз с женой (здоровье которой требовало поправки) и дочерью. Однако Орловы, напуганные новостями об эпидемии холеры, не появились. После этого Бисмарк и Екатерина Орлова встречались и переписывались гораздо реже. Умерла она намного раньше своего «дяди» — в 1875 году, в возрасте всего лишь 35 лет.
Глава 9РЕШАЮЩАЯ СХВАТКА
Австро-прусская война 1866 года — в самой Германии ее, на наш взгляд, более правильно называют Немецкой войной (Deutscher Krieg), или «Войной братьев» (Bruderkrieg) — относится, несмотря на свою скоротечность, к числу важнейших в европейской истории. Она стала решающим шагом на пути к германскому единству, кардинальным образом изменила баланс сил в Европе и в конечном счете привела к трансформации всей существовавшей системы международных отношений. К числу ее отдаленных последствий можно без особой натяжки отнести две мировые войны XX века. Результатом Немецкой войны стала, пожалуй, самая блистательная внешне- и внутриполитическая победа Бисмарка. О ней написано очень много; гораздо реже упоминается тот факт, что в процессе подготовки конфликта глава прусского правительства потерпел несколько весьма чувствительных неудач. Однако прежде, чем обратиться к этой истории, необходимо сделать одно важное замечание.
После объединения Германии роль Бисмарка в этом процессе стали всячески подчеркивать. Иногда до такой степени, что глава прусского правительства представал единственным активным игроком, окруженным статистами. Сам Бисмарк внес в эту легенду немалый вклад. Однако у нее была и оборотная сторона: «железный канцлер» представал главным виновником войн с Данией, Австрией и Францией. Противники Пруссии в этих конфликтах, соответственно, начинали выглядеть его невинными и пассивными жертвами. Бисмарк при таком раскладе оказывался либо гениальным стратегом, сумевшим загнать противников в ловушку, либо воинственным злодеем, раз за разом нарушавшим мир и спокойствие в Европе. Именно вторая точка зрения приобрела особую популярность в XX веке, когда две мировые войны стали отбрасывать свою зловещую тень на немецкое прошлое.
На самом деле ситуация была сложнее. И в Копенгагене, и в Вене, и в Париже политическая элита, каждая в свой черед, также взяла курс на конфронтацию и внесла, как минимум, равноценный с Берлином вклад в развязывание вооруженного конфликта. И не вина Бисмарка, что они в конечном счете потерпели поражение. При венском дворе в середине 1860-х годов тоже существовала влиятельная партия «ястребов», считавших, что война с Пруссией позволит избавиться от опасного конкурента и восстановить пошатнувшийся престиж Австрии на европейской арене. Целый ряд крупных фигур, включая и самого императора Франца Иосифа, не испытывали никакого энтузиазма при мысли о предстоящем столкновении, но постепенно уверились в его неизбежности.
Бисмарк изначально рассматривал Гаштейнскую конвенцию в качестве временной меры. «Разногласия не устранены, и остается открытым вопрос о том, можно ли добиться этого мирным путем […]. Решение главного вопроса лишь отсрочено», — писал он фон дер Гольцу в Париж[400]. Глава правительства по-прежнему не исключал возможности договориться с Веной, однако считал необходимым готовиться к войне. Для этого следовало дипломатически изолировать Австрию и привлечь на свою сторону как можно больше союзников. Задача на первый взгляд кажется несложной: после Крымской войны монархия Габсбургов и так находилась практически в полной изоляции. Однако, для того чтобы игра стоила свеч, требовалось не просто оставить австрийцев в одиночестве, а быть точно уверенным, что в решающий момент нейтральные державы не вмешаются и не продиктуют выгодные им условия мира. Иначе говоря, Бисмарку нужно было добиться не просто нейтралитета, а нейтралитета дружественного. Кроме того, следовало заручиться поддержкой всех возможных союзников внутри Германии — малых и средних государств, а также национального движения. И уж совсем хорошо было бы, если бы удалось спровоцировать Вену на начало боевых действий — так, как это произошло в 1859 году. Забегая вперед: никаких из перечисленных целей полностью достичь не удалось.
Осенью 1865 года Бисмарк установил контакты с итальянским правительством, выступив с идеей совместных действий двух королевств против Австрии. На первых порах во Флоренции встретили прусское предложение настороженно, к тому же информация о нем просочилась в Вену, что стало для австрийцев дополнительным стимулом готовиться к вооруженному конфликту.
В октябре 1865 года Бисмарк отправился в Биарриц, где встретился с императором французов. Позиция Франции имела в назревавшем конфликте большое значение, от ее невмешательства во многом зависел успех всей кампании. У Бисмарка были все основания предполагать, что Наполеон III вряд ли будет заинтересован в победе Австрии, однако стремительное усиление Пруссии тоже мало соответствовало французским интересам. В ходе длительной аудиенции министр-президент заявил императору, что «в интересах французской политики поддерживать честолюбие Пруссии в выполнении ею национальной задачи, поскольку такая Пруссия всегда будет придавать большое значение дружбе с Францией»[401]. Бисмарк прекрасно понимал, что французы захотят вознаграждения, и пытался прозондировать почву в этом направлении. Но Наполеон пока предпочитал не раскрывать своих карт. Во всяком случае, он не высказал никаких возражений по поводу возможной аннексии северных герцогств Пруссией, настояв, однако, на том, чтобы населенная датчанами северная часть Шлезвига была возвращена Дании. Еще одной важной переменной в дипломатическом уравнении была позиция России. Однако Бисмарка она беспокоила меньше — со времен своего недавнего пребывания в Петербурге он знал, что там не простили австрийцам их «предательства» и будут рады их поражению.
Зимой 1865/66 года подготовка войны вступила в новую стадию. Прусский Генеральный штаб приступил к составлению планов кампании. Обострилась ситуация и в герцогствах. Прусские власти в Шлезвиге во главе с Мантейфелем установили достаточно жесткий режим. Это резко контрастировало с положением в Гольштейне, где австрийский фельдмаршал-лейтенант барон Людвиг фон Габленц вел себя весьма либерально и допускал агитацию в пользу Аугустенбурга. Подобный контраст не мог не сказаться на общественном мнении герцогств, которое становилось все более враждебным Пруссии.
Бисмарк использовал эту ситуацию, чтобы упрекнуть австрийцев в нечестной игре. Когда 23 января 1866 года в Альтоне состоялось собрание в поддержку «правомочного герцога Фридриха», в Вену немедленно был отправлен официальный протест: «Нынешнее поведение императорского правительства в Гольштейне имеет характер, который мы вынуждены назвать агрессивным. […] Отрицательный или уклончивый ответ на нашу просьбу стал бы для нас основанием сделать вывод, что императорское правительство не желает в долговременной перспективе действовать совместно с нами»[402]. Одновременно прусский посол по указанию Бисмарка сообщил, что если австрийцы и дальше намереваются поддерживать «интриги республиканской демократии», то в Берлине предпочитают подобному соперничеству открытый разрыв и намерены дальше действовать, оглядываясь только на собственные интересы. Это была фактически неприкрытая угроза, и австрийские политики приняли в феврале решение готовиться к предстоящей войне. Их шаги в этом направлении лили воду на мельницу Бисмарка, который теперь мог снять с себя, как минимум, часть ответственности за разжигание конфликта.
Еще одно важное заседание Коронного совета, посвященное проблемам внешней политики, состоялось в Берлине 28 февраля 1866 года. Основным докладчиком снова стал Бисмарк, который обвинил Австрию в приготовлениях к войне и заявил о неизбежности столкновения. Пруссии назначено самой историей встать во главе Германии, однако на ее пути стоит Австрия — заявил министр-президент. «Было бы унижением, если бы Пруссия сейчас отступила. Такого унижения необходимо избежать любой ценой. […] Нынешний момент выгоден для Пруссии из-за позиции Италии, которая не сможет долго удерживать под ружьем свои собранные против Австрии силы, из-за существующих дружеских отношений с императором Наполеоном, из-за превосходства нашего вооружения. […] Все историческое развитие Германского вопроса, враждебная позиция Австрии толкают нас к войне. Было бы ошибкой избегать конфликта»[403]. Бисмарк добился своего: фактически на заседании было принято решение в пользу войны. Началась ее непосредственная подготовка — как военная, так и дипломатическая.
Первой задачей стало заключение союзного договора с Италией. Итальянское королевство было естественным союзником Пруссии, поскольку претендовало на принадлежавшую Австрии Венецию. Однако это еще не означало автоматического сотрудничества между ними. В Берлине консервативные круги рассматривали итальянцев как выскочек и возмутителей европейского спокойствия, те, в свою очередь, не доверяли пруссакам и страшились военного столкновения с намного превосходившей их своей мощью Австрией. Лишь когда во Флоренции поняли, что получить Венецию мирным путем не получится, дело сдвинулось с мертвой точки.
В середине марта в Берлин прибыл итальянский эмиссар генерал Джузеппе Говоне, с которым у Бисмарка состоялись недолгие, но достаточно трудные переговоры. Итогом их стал тайный союзный договор от 8 апреля, согласно которому в случае, если в течение ближайших трех месяцев начнется австро-прусская война, итальянцы обязывались выступить на стороне Пруссии. Обе стороны договорились не заключать перемирия или мира без обоюдного согласия. После победы Италия должна была получить Венецию, Пруссия — равнозначную австрийскую территорию.