де Германии зависимого от Франции государства и получала свободу рук в определении размеров компенсации своих потерь за счет Пруссии.
Четырнадцатого июня Бундестаг принял предложение Австрии по решению о мобилизации германской армии без прусского контингента. Бисмарк в ответ в тот же день охарактеризовал этот акт как грубейшее нарушение конституции, означающее фактическую ликвидацию Германского союза, и объявление войны. Саксонии, Кургессену и Ганноверу было 15 июня в ультимативном порядке предложено примкнуть к Пруссии. После отказа всех трех государств прусские войска пришли в движение. 17 июня Бундестаг принял решение силой принудить пруссаков прекратить вторжение. В тот же день начались первые столкновения между австрийскими и прусскими частями. 22 июня Мольтке от имени короля Вильгельма I приказал сконцентрированным на австрийской границе прусским войскам перейти границу с Богемией. Именно здесь решалась судьба Пруссии и самого Бисмарка. Министр-президент в последних числах июня отправился вместе с королем на этот театр боевых действий. По некоторым свидетельствам, он всерьез подумывал о том, чтобы в случае поражения свести счеты с жизнью. Английскому послу он сказал: «Борьба будет серьезной. Если нас разобьют, я не вернусь сюда. Я погибну в последней атаке. Можно умереть лишь однажды, и когда терпишь поражение, лучше умереть»[430]. Еще один любопытный эпизод: накануне похода Бисмарк поручил Блейхрёдеру снабдить его определенным количеством золотых монет разных стран. Собирался ли он в случае неудачи бежать с поля боя и скрываться в эмиграции, как предполагает Кристиан фон Кроков[431]? Ответа на этот вопрос мы, возможно, никогда не узнаем.
Опасения Бисмарка, если таковые имелись, оказались беспочвенными; прусская армия на сто процентов оправдала возлагавшиеся на нее ожидания. В последних числах июня было одержано несколько значимых побед над отдельными австрийскими корпусами, понесшими большие потери. Затем командующий австрийской Северной армией фельдцейхмейстер Людвиг Риттер фон Бенедек сосредоточил все силы на берегу Эльбы в районе крепости Кёниггрец. 3 июля его войска практически одновременно были атакованы с разных сторон тремя прусскими армиями. Бисмарк вместе с королем Вильгельмом I и Мольтке наблюдал за ходом сражения с возвышенности. Шеф Генерального штаба был спокоен как скала. «У меня лишь одна забота — чтобы неприятель от нас не ускользнул», — заявил он главе правительства[432]. В критический момент битвы Бисмарк протянул Мольтке открытый портсигар, в котором оставались всего две сигары. Генерал спокойно и без колебаний выбрал лучшую из них, что Бисмарк счел несомненно хорошим признаком: уверенность начальника Генерального штаба была ненаигранной[433]. Сражение завершилось сокрушительным поражением австрийцев, которые понесли большие потери и в беспорядке отступили за Эльбу. На второй неделе активных боевых действий судьба кампании оказалась решена. «Эта борьба стоит мне нервов и жизненных сил. Но я победил всех! Всех!» — ликовал Бисмарк 8 июля[434]. Однако впадать в эйфорию было рано: война еще не закончилась.
Столь быстрая и безоговорочная победа пруссаков стала неожиданностью для всей Европы. Особенно болезненно ее восприняли в Париже: расчеты Наполеона III на затяжную кампанию рухнули, как карточный домик. Французское общественное мнение воспринимало рост могущества Пруссии как угрозу и оказывало соответствующее давление на императора. Уже 4 июля Наполеон III, использовав обращение к нему Франца Иосифа, выступил с предложением посредничества между воюющими сторонами. Одновременно он постарался вывести из игры Италию, оказав на нее дипломатическое давление и приняв от австрийского императора Венецию, чтобы использовать ее в качестве козырной карты.
Бисмарк, не хотевший рисковать войной с западным соседом, выразил готовность принять посредничество французов. В то же время министр-президент запросил фон Мольтке, как могла бы ответить на французскую угрозу прусская армия. Согласно воспоминаниям Бисмарка, «его ответ гласил: оборона против австрийцев по линии Эльбы, одновременно ведение войны против Франции»[435]. Шеф Генерального штаба считал, что война с Францией примет характер национальной и все германские государства примкнут к монархии Гогенцоллернов. Сам Бисмарк придерживался схожей точки зрения, считая возможным использовать в борьбе с Францией национальные лозунги. «Через несколько лет Луи [Наполеон] наверняка пожалеет о том, что принял сейчас сторону наших противников; это дорого ему обойдется», — заявил глава правительства[436].
Однако на тот момент вооруженного столкновения с двумя великими державами следовало по мере возможности избежать. Поэтому прусский король ответил на французскую инициативу положительно, хотя и подчеркнул, что готов согласиться только на такое перемирие, которое даст гарантию последующего заключения мира. С инициативой созыва европейского конгресса выступил и Петербург. Российское руководство с беспокойством следило за успехами прусской армии и планировало включить изрядно заржавевший механизм «Европейского концерта», чтобы не допустить существенного изменения баланса сил в Центральной Европе. В ответ Бисмарк сначала заявил, что не готов отказываться от плодов победы, оплаченной прусской кровью[437], а затем и вовсе пригрозил германской революцией в случае вмешательства иностранных держав[438].
Было ясно, что договариваться напрямую с Австрией следует как можно быстрее. И здесь Бисмарк неожиданно встретил сопротивление со стороны собственного монарха. Глава правительства считал цель войны достигнутой: если Австрия смирится с роспуском Германского союза и устранится от участия в делах малых и средних немецких государств, путь к соглашению открыт. Вильгельм I же вошел во вкус побед и хотел пройти парадным маршем по улицам Вены. Между королем и его министром вспыхнул конфликт. «Если мы не будем ставить преувеличенные запросы и не поверим в свою способность завоевать весь свет, то мы получим мирный договор, достойный наших усилий. Однако мы так же легко воспаряем, как впадаем в уныние, и передо мной стоит неблагодарная задача лить воду в бурлящее вино и напоминать о том, что мы живем в Европе не в одиночку, а между тремя державами, которые относятся к нам с завистью и ненавистью», — писал Бисмарк Иоганне 9 июля[439]. Как он впоследствии вспоминал, в 1866 году самыми сложными задачами для него стало «сначала заманить короля в Богемию, а после выманить его оттуда»[440]. В пылу споров министр-президент язвительно предложил двинуть прусские войска после захвата Вены в Венгрию, откуда уже рукой подать до Константинополя, Поскольку коммуникации к этому моменту оборвутся, на берегах Босфора можно будет спокойно основать новую Византийскую империю, предоставив Пруссию ее судьбе[441].
В мемуарах Бисмарк описывал сложившуюся ситуацию самым драматическим образом: по его словам, он вынужден был в одиночестве противостоять и королю, и всей военной верхушке. Время поджимало: 12 июля в прусской штаб-квартире появился французский посол Винсент Бенедетти[442], изложивший требования своего императора. Бисмарк пообещал, что сфера влияния Берлина не выйдет за пределы Северной Германии, немецкие государства к югу от Майна полностью сохранят свою независимость, а заодно намекнул на возможность территориальных компенсаций для Франции. Это позволило выиграть немного времени. 21 июля воюющим сторонам удалось договориться о пятидневном перемирии, и начались активные переговоры о мире. В Вене опасались, что затягивание кампании приведет к волнениям в различных частях империи, в первую очередь в Венгрии, и тоже старались поскорее завершить войну.
На военном совете в Никольсбурге 23 июля прусское руководство обсуждало предложенные условия мира: выход Австрии из Германского союза, сохранение территориальной целостности Саксонии, а в остальном полная свобода действий Пруссии к северу от реки Майн. Согласно воспоминаниям Бисмарка, ему пришлось выдержать еще одну ожесточенную словесную баталию с королем. Глава правительства был серьезно болен, и его нервы не выдержали: в какой-то момент он вышел в соседнюю комнату и разрыдался. Собравшись с силами, Бисмарк написал меморандум, в котором изложил все свои аргументы. «Мне представляется важным, чтобы нынешний благоприятный момент не был упущен, — писал он. — Было бы политической ошибкой, попыткой потребовать немного больше территории или денег ставить под вопрос весь достигнутый результат и подвергать его риску на поле боя или испытывать счастье на переговорах, в которые не исключено вмешательство сторонней силы»[443]. Далее перечислялись все внешнеполитические факторы, толкавшие к скорейшему заключению мира, а также указывалось на начавшуюся в армии эпидемию холеры.
На следующий день после очередного раунда бесплодных переговоров с монархом Бисмарк твердо решил подать в отставку и отправиться в качестве офицера в свой полк; «вернувшись в свою комнату, я был в таком настроении, что подумал: не лучше ли выброситься из открытого окна четвертого этажа?»[444]. В этот момент кронпринц пришел ему на помощь и сумел переубедить отца. В реальности Бисмарк не был «одиноким воином», каким рисовал себя впоследствии; значительная часть генералитета, включая Мольтке, находилась как раз на его стороне. Возможно даже, что король Пруссии в какой-то момент оказался в одиночестве со своей точкой зрения. Как бы то ни было, Бисмарку в очередной раз пришлось выдержать непростое столкновение со своим монархом. Это свидетельствует о силе его воли и уверенности в собственной правоте, однако в то же время у главы прусского правите