всего на три года, скончавшись в 1901 году первым из его детей.
Отношения с дочерью Марией складывались у Бисмарка вполне гармонично. Правда, она обладала достаточно ограниченным умом и кругозором, чем иногда бесила отца, но, в конечном счете, она была женщиной. Привязанность «железного канцлера» к дочери оказалась подкреплена еще и тем обстоятельством, что она первой из его отпрысков подарила «железному канцлеру» внуков. Как и мать, Мария во всем слепо поддерживала отца. «Для ее природного ума у нее примечательно узкий круг интересов, — сказал однажды Бисмарк. — Это муж, дети и мы, но больше ни один человек ее не интересует, не говоря уже о человечестве. Причина в том, что она внутренне ленива»[694]. Зять канцлера Куно фон Ранцау входил в ближайший круг его помощников и часто выступал в роли личного секретаря своего тестя в Варцине или Фридрихсру.
Внутренняя лень была совершенно не характерна для другой женщины, входившей в «близкий круг» Бисмарка, — его сестры Мальвины. Для «железного канцлера» она по-прежнему оставалась необходимой собеседницей и подругой. Мальвина часто бывала в доме брата и с удовольствием выполняла его небольшие поручения, касавшиеся вопросов, где надо было проявить светские качества и вкус. Она будет оставаться близким ему человеком до самой смерти Бисмарка. Именно по этой причине «железный канцлер» ни словом не возразил против брака своего сына с ее дочерью, хотя и он, и Иоганна считали Сибиллу эксцентричной и относились к ней с подозрением. Со старшим братом Бернгардом его связывали теплые, но менее близкие отношения.
Неизменными спутниками «железного канцлера» оставались собаки — огромные немецкие доги, которых современники в шутку называли «имперскими псами» (Reichshund). Они всюду сопровождали Бисмарка и неизменно вставали на его защиту, когда видели угрозу своему хозяину. Сам канцлер с удовольствием рассказывал историю о том, как во время Берлинского конгресса ему пришлось спасать Горчакова от своего слишком бдительного пса. Бисмарк с нежностью относился к своим питомцам и рыдал, когда один из них испустил дух. «Князь сидел на полу и держал на коленях голову умирающего пса, — вспоминал Тидеман. — Он шептал ему ласковые слова и пытался скрыть от нас свои слезы»[695]. Впрочем, это не мешало Бисмарку строго воспитывать собак и довольно жестоко наказывать за провинности.
Если отношение Бисмарка к собственным детям и собакам можно порой назвать тираническим, то об обращении с подчиненными и говорить не приходится. Давно остались в прошлом те времена, когда ему приходилось иметь дело с равными себе по возрасту и положению, выслушивать аргументы, переубеждать. Ровесники Бисмарка один за другим сходили со сцены, сильные и независимые натуры не выдерживали его диктаторских замашек, и на смену сотрудникам постепенно пришли подручные, единственные достоинства которых заключались в лояльности и готовности беспрекословно слушаться своего повелителя. «Железный канцлер» и раньше смотрел на окружающих свысока, а теперь и вовсе взирал на них с олимпийских высот; череда успехов убедила его в собственной непогрешимости. Окружив себя посредственностями, он жаловался на невозможность найти толковых сотрудников; не вынося возражений, сетовал, что все приходится делать самому. Чиновники боялись идти к нему на доклад; Бисмарк вполне мог увлечься длинным монологом, а затем обвинить подчиненного в том, что тот отнимает у него драгоценное время.
Еще в конце 1860-х годов один из его либеральных оппонентов заявлял, что «все институты государства заменены капризным произволом одного человека»[696]. Двумя десятилетиями позже Швейниц описывал в своем дневнике затхлую атмосферу, царившую в берлинских правительственных учреждениях, заполненных безынициативными посредственностями. В отсутствие «железного канцлера» никто не рисковал брать на себя ответственность. «Под перьями орла царит толпа карьеристов, которые осложняют жизнь старым чиновникам. Уже много лет никто из тех, кого не поддерживает князь Бисмарк, не в состоянии сделать карьеры, — писал Швейниц в 1886 году о своих впечатлениях от пребывания в Берлине. — Когда великий канцлер однажды уйдет в отставку, множество людей будет стыдиться и взаимно обвинять друг друга в низости, с которой они склонились перед его чудовищной волей»[697]. Безусловно, это не могло не отразиться и на качестве принимаемых решений.
Историк, который попытается дать четкое и лаконичное название внутренней политике Бисмарка в 1880-е годы, столкнется с большими сложностями. У нее не было ярких доминирующих черт, как в период «конституционного конфликта» или Либеральной эры. Речь шла в первую очередь о решении текущих вопросов, стремлении сохранить существующее положение и найти более или менее надежную опору в Рейхстаге. Последнее становилось все более затруднительным, поскольку поддерживавшая Бисмарка национал-либеральная фракция стремительно сокращалась в размерах, а Партия Центра все еще смотрела на «железного канцлера» с недоверием. В 1880 году глава правительства жаловался: устремления политического католицизма по-прежнему направлены на то, чтобы «бороться с императорским правительством», а все враждебные империи движения Центр берет под свою защиту[698]. Взаимодействие с Рейхстагом становилось все более сложным.
В 1880 году был без существенной борьбы продлен еще на семь лет Военный закон. Однако пакет налоговых законопроектов — очередная попытка Бисмарка реализовать свои проекты укрепления имперских финансов — оказался по большей части отвергнут парламентом. Выборы в октябре 1881 года привели к обескураживающему результату: консервативные партии и национал-либералы понесли ощутимое поражение, потеряв несколько десятков мандатов. За счет этого серьезно усилились левые либералы, находившиеся в оппозиции Бисмарку. Партия Центра и социал-демократы смогли сохранить и даже несколько улучшить свои позиции. На ближайшие три года канцлеру предстояло иметь дело с парламентом, в котором ему было чрезвычайно сложно получить поддержку большинства. Бисмарку приходилось все больше лавировать, искать тактические решения и компромиссы. И все равно два года спустя, подводя итог, его сподвижник Люциус вынужден был записать в своем дневнике: «Мы терпим поражение за поражением»[699].
Эта ситуация вызывала у Бисмарка вполне понятное недовольство. Вспоминая свою сказанную всего полтора десятка лет назад фразу о том, что Германию достаточно посадить в седло, а дальше она поскачет сама, канцлер заявил в 1883 году: «Этот народ не может скакать! […] Говорю без горечи и совершенно спокойно: у меня очень мрачный взгляд на будущее Германии»[700]. Еще несколько лет спустя в одной из бесед он назвал введение всеобщего избирательного права «грубейшей ошибкой всей своей жизни»[701]. Чтобы добиться фундаментального перелома в противостоянии с парламентом, Бисмарк на рубеже 1870—1880-х годов начал действовать сразу по двум направлениям. Суть первого заключалась в том, чтобы ослабить Рейхстаг, передав часть его функций новому, более послушному органу. В 1880 году канцлер решил создать в Пруссии Народный экономический совет из представителей промышленности, сельского хозяйства, ремесла и лиц наемного труда. Он должен был получить широкие полномочия в сфере экономического законодательства и стать чем-то вроде «параллельного парламента». Расчет Бисмарка строился на том, что представители «реальной экономики» будут гораздо сговорчивее, чем профессиональные политики, заседающие в парламенте; к тому же к первым он относился с куда большей симпатией, чем ко вторым. Позже этот прусский орган планировалось превратить в общеимперский. Как писал Бисмарк в конце 1880 года, «только для прусского государства такое учреждение лишено ценности […]. Мысль о том, чтобы создать подобное учреждение сначала в Пруссии, пришла мне лишь потому, что я счел это более коротким и надежным путем к появлению соответствующей имперской институции»[702]. Однако депутаты Рейхстага смогли заблокировать этот проект, отказавшись выделить на него финансирование в рамках имперского бюджета.
Второе направление намечалось Бисмарком еще в 1860-е годы и являлось, по сути, очередным воплощением идеи союза между государством и простым народом. Теперь, однако, целевой аудиторией для него становились не крестьяне, арабочие — главная социальная базалевыхсил. В 1871 году Бисмарк в письме одному из коллег в прусском правительстве заявил о необходимости «реализовать те требования социалистов, которые представляются справедливыми»[703]. Однако сотрудничество с либералами, негативно относившимися к государственному патернализму, заставило временно отказаться от реализации этих планов.
После «внутриполитического поворота» канцлер вновь вернулся к своим проектам. В рамках борьбы против социал-демократии они приобретали особое значение: как писал Бисмарк императору, следует показать рабочим, что «государство приносит им не только обязанности и долги, но и права и преимущества»[704]. Развитая система защиты прав и социального страхования сделает их лояльными существующей системе. Необходимо «создать среди большой массы неимущих консервативное сознание, которое появится благодаря праву на пенсию», писал Бисмарк в конце 1880 года[705]. «Тот, у кого в старости будет пенсия, гораздо довольнее и с ним легче иметь дело», — заявлял он в беседе с Морицем Бушем