Казалось, молодой человек наконец-то нашел свое призвание. «Я зажил здешней жизнью, спас большую часть своего ожидаемого наследства, и это занятие нравилось мне в течение двух лет из-за своей независимости; я никогда не переносил начальства. В процессе своей служебной деятельности — частью из-за справедливого отвращения к ее окостеневшим формам, частью, особенно в последнее время, из лени и духа противоречия — я исполнился такой ненавистью ко всему, что связано с бюрократией, что даже отверг приятную должность ландрата, которая была предложена мне здешними сословиями и которую в итоге занял мой брат», — писал он Шарлаху несколько лет спустя[58].
Однако Бисмарку с его неуемной энергией довольно быстро наскучила жизнь в остэльбском захолустье. Задача по налаживанию хозяйства была выполнена, а кропотливо работать над дальнейшим его развитием было уже не так интересно. Как и в студенческие годы, он нашел выход в буйных развлечениях, которые довольно быстро обеспечили ему в округе репутацию «бешеного Бисмарка» (tollen Bismarck), Среди владельцев соседних поместий в изобилии ходили истории о соблазненных им деревенских девушках, ночных скачках по чужим пшеничным полям, о том, как он разбудил знакомого, остановившегося переночевать в Книпхофе, выстрелом в потолок из пистолета… Отто старался не пропустить ни одной охоты, ни одного праздника, происходившего в округе. Однако это уже не могло удовлетворить его и лишь позволяло на какой-то момент заполнить внутреннюю пустоту.
В 1841 году Бисмарк получил чин секонд-лейтенанта ландвера — в прусской армии для этого было необходимо не только выполнение определенных требований, но и избрание нового товарища офицерами одного из полков. Год спустя он перешел из пехотного полка в уланский — кавалерия считалась более престижным родом войск, а молодой дворянин был великолепным наездником, — для чего на пару месяцев вновь надел мундир. Бисмарк с удовольствием вращался в кругу молодых офицеров, но никакой тяги к военной службе по-прежнему не испытывал; очевидно, «уланский эпизод» был лишь одним из способов развеяться. Среди всего прочего, на маневрах он спас тонущего конюха, за что получил медаль, долгое время остававшуюся единственной его наградой.
Впереди замаячил внутренний кризис. Бисмарк не нашел себя ни на государственной службе, ни в роли военного, теперь и сельская жизнь начинала ему надоедать. В 1841 году он вновь задумался о том, чтобы связать себя узами брака. На сей раз речь шла о дочери одной из местных помещиц, Оттилии фон Путткамер, в которую молодой человек серьезно влюбился. Сама девушка была не против, однако ее мать категорически воспротивилась перспективе иметь в зятьях «бешеного Бисмарка». Сначала она назначила потенциальному жениху годичный «испытательный срок», а весной 1842 года и вовсе заставила дочь написать лаконичный отказ. Неизвестно, насколько глубоки были чувства Отто, однако поражение в этом вопросе он воспринял весьма болезненно. Особенно возмутил его тот факт, что Оттилия недостаточно сильно любила его и склонилась перед волей матери. Бисмарк страдал от одиночества, он метался между желанием жениться, пусть даже без любви, и скептическим отношением к браку.
Чтобы немного развеяться и залечить сердечные раны, молодой помещик предпринял в июле — октябре 1842 года большое путешествие по Европе — в Великобританию, Францию, Швейцарию и Италию. В ходе этой поездки он подумывал не только о том, чтобы отправиться в Египет и Сирию (по тем временам места экстремального туризма), но даже о поступлении на английскую службу в Индии — однако, судя по всему, сам прекрасно понимал, что смена декораций не заполнит внутреннюю пустоту. Отто уже осознал, что спокойная жизнь сельского помещика его совершенно не удовлетворяет, что для самореализации ему необходимо нечто большее. Пока альтернатива отсутствовала, он продолжал развлекать себя всевозможными сомнительными выходками, которые только укрепляли его дурную репутацию среди соседей. Весьма показательна в этом отношении следующая история: в 1844 году, отправившись на ганноверский остров Нордерней на Северном море, Бисмарк отпустил себе бороду; после его возвращения среди местных крестьян ходила легенда, что ему запретили бриться, потому что он поспорил с ганноверским королем и спустил его с лестницы[59].
Душевный покой, к которому некогда стремился молодой дворянин, обернулся томительной скукой. Заранее известное, предопределенное до мелочей будущее владельца имения было тупиком. О том, какого размаха достиг внутренний кризис, терзавший Бисмарка, говорит его попытка весной 1844 года вернуться на государственную службу. Глава правительственного президиума Потсдама удовлетворил его просьбу с тем условием, что он «упорным прилежанием наверстает упущенное с момента увольнения со службы и сможет рассеять те предубеждения, которые, что не имеет смысла скрывать, возникают после ознакомления с личными делами, характеризующими его усердие на государственной службе в прежние годы»[60].
Опасения чиновника оказались не напрасными: не отслужив и двух месяцев, Бисмарк взял отпуск, из которого больше не вернулся. «Я больше не мог выдерживать одинокую жизнь сельского юнкера и сомневался, надо ли вернуться на государственную службу или отправиться в дальние странствия. Четыре месяца назад я снова пошел на административную работу, проработал шесть недель и нашел дела и людей столь же затхлыми и бесплодными, как и прежде» — так охарактеризовал эту интермедию сам Бисмарк[61]. Если положение самого маленького винтика в бюрократическом аппарате было невыносимым для вчерашнего студента, то можно себе представить, насколько тягостным оно выглядело в глазах полновластного хозяина поместья. Есть также основания предполагать, что финалом этой интермедии стал конфликт с начальством.
Бисмарк вернулся в Померанию, не имея четкой цели, не зная, как распорядиться собственной жизнью. «Скучаю так, что повеситься хочется, когда я тут один», — писал он отцу в октябре 1843 года из Книпхофа[62]. «Я безвольно плыву по течению жизни, не имея иного руля кроме минутных склонностей, и мне довольно безразлично, где меня выбросит на берег», — значится спустя год в другом его послании[63]. А в январе 1845 года в письме Шарлаху он прямо называл свою «болезнь» — «скука от всего окружающего, граничащая с усталостью от жизни»[64].
Важной отдушиной для Бисмарка оставалось чтение. Молодой помещик одно за другим буквально проглатывал произведения Уильяма Шекспира, Джона Гордона Байрона, Иоганна фон Гёте, Людвига Уланда, других знаменитых в свое время европейских писателей. К числу его любимцев относился Генрих Гейне, чья острая ирония весьма импонировала Бисмарку. Помимо художественной литературы, Бисмарка интересовали работы по экономике и сельскому хозяйству, географии и истории. Немецкая исследовательница Мария Фелинг, тщательно изучавшая источники представлений Бисмарка об истории, датирует период наиболее интенсивного чтения приблизительно 1842–1845 годами. По ее словам, в библиотеке будущего канцлера можно было встретить книги по истории «всех монархов и народов Европы»[65], а также множество рассказов о путешествиях. Свою методику чтения сам Бисмарк описывал так: «Я читаю сперва начало книги, потом конец, потом местами в середине. Если эти пробы оказываются успешными, я читаю книгу целиком, в противном случае откладываю ее в сторону»[66].
Самым близким Бисмарку человеком стала в это время его младшая сестра Мальвина. Родившаяся в 1827 году, она провела несколько лет в берлинских пансионах, прежде чем вернулась под родительский кров. Со старшим братом, с которым они до этого практически не виделись, Мальвина начала общаться в 13 лет. Они быстро нашли общий язык, поскольку были похожи характерами, да и интеллектом девушка не уступала Отто. Брат и сестра совместно вели хозяйство, напоминая временами супружескую чету. Отто играл роль покровителя и защитника, Мальвина заботилась о нем. Хотя совместное проживание продлилось не так уж долго — в октябре 1844 года семнадцатилетняя девушка вышла замуж за Оскара фон Арнима[67], друга молодости Бисмарка — сестра на всю жизнь осталась для «железного канцлера» одним из самых близких людей. Он очень тосковал в разлуке с ней и полушутя писал: «Как это неестественно и эгоистично, когда девушки, у которых есть холостые братья, вдруг выходят замуж»[68]. Отто и Мальвина с тех пор находились в постоянной переписке, причем Бисмарк обсуждал с сестрой, которой безоговорочно доверял, даже политические вопросы, прислушиваясь к ее мнению в государственных делах. Их душевная близость дополнялась и укреплялась постоянным интеллектуальным диалогом.
В январе 1845 года в письме Шарлаху Бисмарк так описывал свою жизнь; «Я сижу здесь, холостой, очень одинокий, мне 29 лет, и я вновь здоров физически, но довольно невосприимчив духовно, веду свои дела с пунктуальностью, но без особой страсти, пытаюсь сделать жизнь своих подданных приятнее и без злобы смотрю на то, как они обманывают меня. В первой половине дня я исполнен недовольства, после обеда полон благими чувствами. Мое окружение — это собаки, лошади и помещики, среди последних я пользуюсь некоторым уважением, поскольку легко могу прочесть письменный текст, одеваюсь по-человечески и при этом могу разделать дичь с аккуратностью мясника, спокойно и дерзко скачу верхом, курю совсем крепкие сигары и с доброжелательной холодностью сваливаю своих гостей под стол во время попоек. Сам я, к сожалению, не могу опьянеть, хотя вспоминаю это состояние как очень счастливое. Я функционирую почти как часовой механизм, не имея ни особых желаний, ни сожалений; весьма гармоничное и скучное состояние»