ией Центра и тем более демонстрировать какую-либо зависимость от нее.
«Смягчающие» и «примирительные» законы позволили церковной жизни войти в нормальное русло, а ранее преследуемым священникам вернуться к исполнению своих обязанностей. Параллельно постепенно налаживались отношения с Ватиканом. В 1885 году Бисмарк попросил Льва ХШ выступить арбитром в колониальном споре между Испанией и Германией. Благодарный папа наградил его высшей наградой Святого престола — Верховным орденом Христа, с которым канцлер неизменно появлялся там, где мог встретить депутатов-католиков. Вскоре понтифик уже настоятельно советовал лидерам Партии Центра более конструктивно подходить к вопросам сотрудничества с правительством. В ответ Бисмарк рассыпался в комплиментах. «Я считаю папу более дружественным Германии, чем Партию Центра. Папа — мудрый, умеренный и миролюбивый человек. Вопрос, можно ли сказать это о большинстве членов Рейхстага, я оставляю открытым», — заявил канцлер в апреле 1886 года[735]. Поддержка Партии Центра требовалась ему для очередной крупной внутриполитической кампании. Она была связана с военным законопроектом и проходила на фоне резкого обострения внешнеполитической ситуации.
Несмотря на все успехи первой половины 1880-х годов, Бисмарку так и не удалось создать устойчивую конструкцию, обеспечивавшую нужное Германии положение дел в Европе. Хрупкость его построениям придавала сама суть германской политики. Бисмарк по-прежнему предпочитал сталкивать между собой другие державы, не позволяя огню их конфликтов ни угаснуть, ни разгореться в пламя полноценной войны. Особенно хорошо для этого, с его точки зрения, подходил Восточный вопрос, где у самой Германии не имелось жизненных интересов. Это было балансирование на грани, и, как любое подобное, оно не могло принести долговременной стабильности. Не только условия, но и методы германской внешней политики заставляли «железного канцлера» выступать в роли дипломатического жонглера. В 1887 году его сын Герберт писал послу в Лондон: «По мнению Его Светлости, большая война, которая охватила бы всю Европу, стала бы всеобщим бедствием. Не важно, чем она закончится, все ее участники понесут большой ущерб»[736]. Бисмарк вынужден был постоянно лавировать, активно использовать все мыслимые возможности, создавать хитроумные комбинации, чтобы добиться сохранения хрупкого равновесия. Получившийся результат в итоге напоминал постоянно усложнявшийся карточный домик.
В апреле 1885 года глава французского правительства Жюль Ферри вынужденно ушел в отставку. На смену ему пришел республиканец Анри Бриссон, убежденный противник любого примирения с Германией. В отношения двух соседей вернулась прежняя напряженность. А в сентябре того же года разразился очередной кризис на Балканах. В Восточной Румелии — южной части Болгарии, оставшейся по решению Берлинского конгресса в составе Османской империи, — вспыхнуло восстание, итогом которого стало объединение страны. Это вызвало резкую негативную реакцию России, отношения которой с Болгарским княжеством оставляли в последнее время желать лучшего. Князь Александр Баттенберг, отпрыск морганатического брака принца Александра Гессен-Дармштадтского, предпочитал ориентироваться на Австро-Венгрию и сумел навлечь на себя ненависть своего кузена — российского императора Александра III. Поэтому в Петербурге не желали объединения Болгарии, опасаясь, что новое государство станет сателлитом Вены. Российская дипломатия призвала страны, участвовавшие в Берлинском конгрессе, выступить в защиту прав Турции, однако не добилась ровным счетом никакого успеха.
Все это в очередной раз вызвало серьезное обострение отношений между Россией и Австро-Венгрией. Бисмарк в течение некоторого времени пытался выступать посредником между обеими сторонами, однако довольно быстро оставил эту безнадежную затею. Кроме того, нагнетание напряженности позволяло ему повлиять на предстоявшие выборы в Рейхстаг. Поэтому, когда российские дипломаты осенью 1886 года начали зондировать почву по поводу возможного сближения Берлина и Петербурга за счет Вены, ответ «железного канцлера» оказался достаточно жестким: «Если мы останемся нейтральными в нежелательной для нас войне между двумя нашими друзьями, мы подвергаемся опасности, что впоследствии оба станут нашими противниками. […] Судьба Болгарии и Восточный вопрос в целом по-прежнему не являются для нас причиной войны. Однако наша заинтересованность в сохранении Австрии и хороших отношений с ней достаточно велика для того, чтобы толкнуть нас против нашей воли в войну, если австрийская монархия окажется под серьезной угрозой»[737]. Одновременно Бисмарк оказывал давление на Вену, предупреждая, что не поддержит наступательную политику Австрии. Все это сопровождалось ожесточенной кампанией в прессе всех заинтересованных сторон: газеты кричали о приближающейся войне.
Возобновление Союза трех императоров стало в такой обстановке невозможным. В Петербурге не желали и слышать ни о каком соглашении с Австрией. Одна из конструкций, обеспечивавших доминирующее положение и безопасность Германии в Европе, рухнула. Параллельно во второй половине 1880-х годов интенсифицировались российско-французские контакты, заинтересованность в которых демонстрировали обе стороны. Ситуация принимала неблагоприятный для Берлина оборот. При этом Германия вопреки воле Бисмарка едва не оказалась вовлечена в болгарские дела. Речь шла о проекте брака между князем Александром Баттенбергом и принцессой Викторией, дочерью кронпринца Фридриха Вильгельма. Супруга последнего, кронпринцесса Виктория, прилагала массу усилий, чтобы устроить таким путем счастье собственной дочери. Бисмарк же видел в проекте «болгарского брака» большую опасность для российско-германских отношений и всеми силами воспротивился его заключению. «Прусско-болгарская свадьба, — писал он императору, — была бы той точкой, в которой наша политика отошла бы от своего прежнего пути с весьма опасными для себя последствиями»[738]. В конечном счете канцлер смог одержать верх.
Одновременно обострились германо-французские отношения. «Попытку придать французской политике иную направленность, нежели антигерманская, я вынужден считать неудавшейся», — писал Бисмарк монарху в октябре 1885 года[739]. Он вновь сделал ставку на сближение с Лондоном в ущерб Парижу. Той же осенью парламентские выборы во Франции укрепили позиции партий, выступавших за непримиримую вражду с Германией, В январе 1886 года французским военным министром стал популярный дивизионный генерал Жорж Буланже, открыто призывавший к реваншу и использовавший всю свою власть и влияние для того, чтобы ускорить подготовку армии к войне.
«Двойной кризис» 1886 года на западном и восточном направлениях германской политики спровоцировал серьезный конфликт «железного канцлера» с военным руководством, на сей раз в лице генерал-квартирмейстера прусского Генерального штаба графа Альфреда фон Валь-дерзее, заместителя и самого вероятного преемника престарелого графа фон Мольтке. Получив эту должность в 1882 году, Вальдерзее сразу же стал претендовать на серьезное влияние в политических вопросах. Он горячо выступал за скорейшую превентивную войну, считая столкновение с Россией и Францией неизбежным. При этом Вальдерзее питал к политическому руководству страны гораздо меньше пиетета, чем сам Мольтке, разделяя распространенный среди его коллег взгляд, что «государственная власть может лишь создать для нации наиболее благоприятную с военно-стратегической точки зрения исходную позицию, поскольку последнее слово все равно скажут мечи»[740]. Естественно, вскоре он вступил в конфликт с Бисмарком, изначально симпатизировавшим ему. Уже в 1886 году пути двух деятелей окончательно разошлись. Обуздать горячие головы в Генеральном штабе стоило Бисмарку немалых усилий.
Справедливости ради следует отметить, что канцлер со своей стороны тоже активно вмешивался в чисто военные вопросы. В первую очередь это касалось сюжетов, находившихся в сфере компетенции военного министерства — например, закупки новых образцов вооружений. Выше уже говорилось о роли, сыгранной Бисмарком в принятии на вооружение крупповского полевого орудия С/73 в начале 1870-х годов. Теперь он активно требовал от военного министерства скорейшего принятия на вооружение боеприпасов с бездымным порохом, созданным частной компанией, а также разработки соответствующей новой малокалиберной пехотной винтовки (будущая Gewehr 88). Высказывал Бисмарк свое мнение и в вопросах стратегического планирования; так, в конце 1887 года он заявлял, что в случае войны на два фронта германская армия не сможет начать масштабного наступления на востоке до разгрома Франции[741].
Пиком кризиса в германо-французских отношениях стал произошедший в апреле 1887 года «инцидент Шнебеле». Это была целенаправленная провокация, в ходе которой французского пограничного чиновника эльзасца Гийома Шнебеле заманили на немецкую территорию и там арестовали. В принципе подобные инциденты нередко случались в отношениях двух далеко не дружественных держав, однако момент благоприятствовал тому, чтобы пресса по обе стороны границы раздула случившееся до невероятных размеров. Буланже требовал предъявления Германии ультиматума и мобилизации французской армии. Однако до войны дело не хотели доводить ни в Париже, ни в Берлине. По личному распоряжению Бисмарка Шнебеле был выпущен на свободу, а в конце мая Буланже ушел в отставку.
В том же 1887 году «железному канцлеру» удалось добиться двух серьезных внешнеполитических успехов. Первым из них стало образованием так называемой Средиземноморской антанты в составе Великобритании, Италии и Австро-Венгрии. Стороны подписали соглашение, в соответствии с которым обязывались поддерживать существующее статус-кво в бассейне Средиземного моря. Кроме того, договор включал в себя гарантии целостности Турции, которая не должна была никому передавать своих прав на Болгарию. Защита целостности и независимости Османской империи должна была о