На холмах, прямо за крепостью, находится главная позиция французов. Кажется, наши войска намерены охватить их со всех сторон — они медленно, но безостановочно продвигают вперед линию огня своих орудий.
На нашей горке блестящее общество: король, Бисмарк, Мольтке, Роон, князья, принц Карл, высочества Кобургские и Веймарские, генералы, флигель-адъютанты, русский агент Кутузов, английский Валькер, все в полной форме и с биноклями. Король стоит, а канцлер занял место у полевой межи. По временам вблизи нас раздается также треск и шипение митральез. Я слышал, что король велел сказать, чтобы присутствующие не скучивались вместе; в противном случае французы могли заметить группу из крепости и открыть по нам огонь.
К часу дня линия нашего огня, охватывая большую часть неприятельского расположения, накрыла и высоты на противоположном конце города. Там взвивались белые облака порохового дыма и разорванные, неправильной формы облака от выстрелов шрапнелью. Канцлер сидел на стуле и внимательно изучал какой-то документ. Я спросил его, не хочет ли он закусить. Он отклонил мое предложение. „Я бы не прочь, но и у короля ничего нет с собой“, — пояснил он.
Между часом и двумя король, посмотрев несколько минут в бинокль, сказал: „Они сдвигают большую часть войск влево — мне кажется, они хотят прорваться там“. Вскоре в зрительную трубу стало видно, как левее леса и ущелья французская кавалерия несколько раз начинала атаку. На это наши отвечали беглым огнем. После того как атаки отбили, можно было и невооруженным глазом заметить, что при отступлении французов вся дорога усеяна трупами лошадей и телами в шинелях.
Сцена оживилась еще раз. Сперва в одном, потом в другом месте города показались два огромных белых облака — признак, что в двух местах начался пожар. И Байзелль еще горит — в прозрачном вечернем воздухе там от пожара поднимается громадный столб серого дыма. Красноватое вечернее освещение принимает все более интенсивный багровый цвет. Холмы, поля сражения, овраги, деревни, дома и башни крепости Кореи, разрушенный мост — все залито багровыми отблесками огня…
В четверть шестого баварский генерал Ботмер сообщает королю, что французы желают капитулировать. „Никто не может вести переговоров об этом, кроме меня. Скажите, что парламентер должен явиться ко мне“, — говорит король. Баварец спускается обратно в долину. Король беседует с Бисмарком, потом они подходят к кронпринцу, затем к ним присоединяются Мольтке и Роон.
Спустя некоторое время появляется прусский адъютант и рапортует, что потери наши невелики и только небольшой отряд французов проскользнул в лес по направлению к бельгийской границе, остальные отступили в Седан.
„А император?“ — спрашивает король.
„Это еще неизвестно“, — отвечает офицер.
В шесть часов является новый адъютант и докладывает, что император Луи-Наполеон находится в городе и немедленно пришлет парламентера.
„Однако результат прекрасный! — говорит король, обращаясь к окружающим. — И я благодарю тебя, что и ты этому содействовал“, — заявляет он кронпринцу и подает ему руку для поцелуя. Затем король протягивает руку Мольтке, тот тоже целует ее. Под конец подает руку канцлеру, и они некоторое время толкуют о чем-то вдвоем, что, кажется, не совсем нравится некоторым из их высочеств.
В половине седьмого, предшествуемый почетным эскортом из кирасиров, медленно въезжает на гору парламентер от Наполеона, французский генерал Рэйлль. За десять шагов перед королем он спешивается, идет к нему, снимает шапку и передает большой пакет с красной печатью. Генерал — пожилой человек среднего роста, худощавый, в черном сюртуке с аксельбантами и эполетами, в черном жилете, красных штанах и лакированных ботфортах. В руке у него не шпага, а тросточка. Все отступают на несколько шагов от короля, последний распечатывает письмо, читает и передает Бисмарку, Мольтке, кронпринцу и остальным лицам. Рэйлль стоит поодаль, потом вступает в разговор с прусскими генералами. Кронпринц, Мольтке и герцог Кобургский также вступают в разговор с французским генералом, а король тем временем держал совет с канцлером; последний поручил Гацфельду написать ответ на письмо императора. Через несколько минут письмо было готово. И король переписал его начисто, причем он сидел на стуле, а столом ему служил другой стул, который майор Альтен, стоя перед ним на одном колене, держал на другом.
Около семи часов вечера француз, в сопровождении офицера и трубача-улана с белым парламентерским флагом, отправился назад в Седан. Город горит теперь уже в трех местах и, судя по красному отблеску дыма, в Байзелле тоже еще не прекратился пожар. В остальном седанская трагедия кончилась, и ночь опустила свой занавес. Все начали разъезжаться по домам. Король уехал в Вандресс. Бисмарк и я отправились в деревню Доншери, куда мы прибыли уже ночью и разместились в доме доктора Жанжо…» (М. Буш. «Граф Бисмарк и его люди за время войны с Францией»).
11
Из хроники исторических событий
В битве при Седане французская армия потеряла всех солдат, участвовавших в сражении, и фактически лишилась вооруженных сил. В самом Седане спаслось 82 000 французских солдат. Победа при Седане открыла прусским войскам дорогу на Париж.
12
Дипломатической почтой:
Срочно, специальным курьером
ФРАНЦИЯ, ШТАБ ПРУССКОЙ АРМИИ, ГЕНЕРАЛУ ОТТО ФОН БИСМАРКУ
«Моя жена и ее родители покорнейше просят Вас принять меры к защите их имения в Фонтебло, которое лежит на пути Вашей армии к Парижу. Письмо Катарины прилагаю. Преданный Вам князь Орлов, распоряжением императора Александра Второго временно назначен российскимпосланником в Париже и послом в Лондоне».
13
Франция. Доншери. 2 сентября 1870 г.
Allegretto! Ее тело так трепетало и билось в его руках, как это не снилось ни Шопену, ни даже Бетховену в его 17-й сонате! А ее горловой, с хрипотцой и страстью крик: «Нет! Все! Хватит! Я умираю! Все! Перестань!..»… и ее секущие воздух волосы… и испуганно расширенные озера глаз, выдававшие горячечное помутнение разума… и хватающие воздух губы… — Господи! Да все это вызывало в нем только одно чувство — ликующее напряжение эрекции! Еще! И еще! И еще!!!
Гремели на стыках колеса поезда, яростно гудел паровоз, и жаркое, как паровозная топка, устье ее плоти вдруг мощными кольцами страсти ухватило его так, что от невиданного прежде и даже немыслимого райского наслаждения у него самого пресеклось дыхание и спина вздыбилась мощной аркой, подняв на себе ее легкое и мятущееся тело. Еще! Еще!!! Ну, еще чуть-чуть!..
Но, Боже, что это за стук и чей это голос? Нет, это не колеса поезда, летящего в рай, и это не ее умоляющий крик, а…
«Ранним утром, около шести часов, меня разбудили тяжелые шаги. Я услышал, как Энгель, слуга Бисмарка, постучался к нему и сказал: „Ваше превосходительство, ваше превосходительство! Какой-то французский генерал ждет вас у дверей, я не пойму, что ему нужно“. Потом мне послышалось, что министр быстро поднялся и через окошко обменялся несколькими короткими фразами с французом — это был снова генерал Рейлль. Результат разговора был таков, что министр быстро оделся и, не дожидаясь завтрака, несмотря на то что он не ел ничего со вчерашнего дня, сел на лошадь и быстро ускакал…» (М. Буш. «Граф Бисмарк и его люди за время войны с Францией»).
14
«Второго сентября утром в шесть часов перед моей квартирой в Доншери появился генерал Рейлль и объявил моему слуге, что французский император желает говорить со мной. Я тотчас оделся и, неумытый, в пыли, как был в старой фуражке и больших смазанных сапогах, поскакал в Седан, где, как полагал, находится Наполеон…»
Гремя стальными подковами, большая рыжая лошадь Бисмарка тяжелым галопом неслась по каменистой дороге, рассекая широкой грудью серый и клочковатый французский туман. А где-то рядом, в разрывах утреннего тумана еще летел его незавершенный сон, его Вайнхаймский поезд в рай, и за окном, мокрым от дождя, его любимая Кэтти, откинувшись на сиденье, металась и трепетала всем своим разгоряченным телом…
«…Я встретил императора во Френуа, за три километра от Доншери, на шоссе. Он ехал в пароконной коляске с тремя офицерами, а трое других сопровождали его верхом. Из них мне были известны только четверо: Рейлль, Костельно, Москова и Вобер. Я взялся за свой револьвер, и глаза императора остановились на нем в течение нескольких секунд. Я поздоровался с ним по-военному, а император снял фуражку; сопровождавшие его офицеры последовали данному им примеру, после этого и я снял шапку, хотя это и противно моему военному регламенту. „Couvrezvous donc“, — сказал он мне. Я обходился с ним так, как если бы он был в Сен-Клу, и спросил не будет ли от него каких приказаний. Наполеон осведомился, может ли он поговорить с королем. Я объяснил, что это неисполнимо в данную минуту, так как его величество имеет квартиру в двух милях отсюда. Мне не хотелось сводить его с королем раньше, чем мы решим с ним вопрос о капитуляции. Затем он спросил, где ему остановиться, и заявил, что не может возвратиться в Седан, где его ждут неприятности. Город полон пьяных солдат, присутствие которых очень тягостно для жителей. Я предложил ему свою квартиру в Доншери. Он согласился на это, но, проехав шагов двести, велел спросить, не может ли он остановиться в домике, который встретился нам тут. Я послал туда моего двоюродного брата, который, между тем, подъехал к нам; когда брат вернулся, я сообщил императору, что там очень бедное помещение. „Это ничего“, — отвечал он.
Видя, что он ходит взад и вперед и не находит, вероятно, лестницы к дому, я подошел и поднялся с ним на первый этаж, и мы вошли в маленькую комнату в одно окошко. Это была лучшая комната в доме, но и в ней мы нашли лишь простой сосновый стол и пару деревянных стульев.
Здесь у меня был разговор с императором, продолжавшийся около трех четвертей часа. Он сначала жаловался на несчастную войну, которую вовсе не желал, а вынужден был объявить ее под давлением общественного мнения. Я возразил ему, что и у нас никто не желал войны, а всего менее король. Потом разговор перешел на настоящее положение вещей. Он желал прежде всего снисходительных условий капитуляции. Я объяснил ему, что не могу входить в такие переговоры, где выступают на первый план чисто военные вопросы, которые должен решать Мольтке. Затем мы заговорили о мире. Я заметил ему, что мы намерены настаивать на наших требованиях относительно полной капитуляции Седанской армии. Мольтке, которого я известил о случившемся, явился к нам и заявил, что он поддерживает мое мнение; вскоре он отправился к королю передать обо всем происходящем.