Насколько опасным может быть для небольшой страны даже короткий период стагнации, продемонстрировали Наполеоновские войны. Пруссия вступила в них последней из великих европейских держав, в 1806 году, когда усилившаяся Франция начала всерьез ущемлять ее интересы. В течение нескольких недель прусская армия, почивавшая на лаврах побед Фридриха Великого, была наголову разгромлена под Йеной и Ауэрштедтом, а сама страна оказалась под угрозой исчезновения с карты Европы. Хотя Гогенцоллернам удалось сохранить свой трон, по условиям Тильзитского мира 1807 года Пруссия потеряла значительные территории и скатилась до положения второразрядной державы, зависимой от Франции.
Реакцией на унижение стала серьезная модернизация государства. В течение нескольких лет было сделано больше, чем за все предыдущее столетие. Серия преобразований, проведенных в 1807–1814 годах, получила название «Прусских реформ». Они были связаны, в первую очередь, с именами государственных деятелей Карла фон Штейна и Карла Августа фон Гарденберга, а также генералов Шарнхорста и Гнейзенау (в военной сфере). Реформаторы освободили крестьян от остатков крепостной зависимости, создали прекрасную систему всеобщего образования, значительно улучшили городское управление, убрали многие преграды на пути дальнейшего экономического развития страны. Понятно, что все эти реформы были, в конечном счете, направлены на одну главную цель — сделать Пруссию конкурентоспособной в военном отношении.
Изображая из себя лояльного союзника наполеоновской Франции, прусская правящая элита на деле готовилась к новой схватке. Ждать оставалось недолго. В 1812 году прусские части вместе с Великой армией Наполеона вторглись в Россию. Действовали они самостоятельно на дальнем фланге и особого рвения не проявляли. А когда французский император с жалкими остатками некогда грозного войска откатился за Неман, смысла воевать с Россией и вовсе не стало. И прусский генерал Йорк — пока еще без официальной поддержки робкого короля Фридриха Вильгельма III — заключил с русскими 30 декабря Таурогенскую конвенцию о совместных действиях против Наполеона.
1813 год открыл эпоху возрождения Пруссии. Страна освободилась от французского ига, настало время национального подъема. Армия, в которую в течение года влилось 280 тысяч человек — около 6 % от всего населения страны — в кровавых битвах смыла недавний позор. Прусские войска внесли значительный вклад в победу над Наполеоном, окончательно одержанную к 1815 году.
В германском обществе, в первую очередь в образованных слоях, тем временем распространялись идеи национализма; все больше людей смотрели на Пруссию как на возможный центр, вокруг которого объединятся все немцы. Прусский король не лелеял таких надежд. Королевство Гогенцоллернов и без того вышло из войны со значительными приобретениями. Пруссия, во-первых, вернулась в число великих держав, вершивших судьбы Европы. Во-вторых, решениями Венского конгресса 1815 года Берлину была передана богатая и экономически развитая Рейнская область. Правда, в семье пяти великих держав (так называемой пентархии) Пруссия по-прежнему оставалась самой слабой.
Наполеоновским войнам пришел конец — и реформы начали постепенно сворачиваться. Согласно решениям Венского конгресса, на территории бывшей Священной римской империи германской нации был образован Германский союз — аморфное объединение почти четырех десятков государств, лидерство в котором прочно удерживала Австрия. Реакция торжествовала победу — наиболее зримым ее проявлением стали знаменитые Карлсбадские постановления 1819 года, которые вводили жесткий контроль над прессой, университетами и общественными организациями с целью не допустить распространения революционных идей. Пруссию тоже не обошли стороной эти перемены. Король полностью забыл свои недавние конституционные обещания. Реформаторы — как военные, так и гражданские — стремительно сходили с политической сцены.
Однако полностью вернуться в прошлый век было невозможно. Под внешне спокойной поверхностью, постепенно покрывавшейся ряской, ждали своего часа новые силы. Всплеск национализма, который Германия пережила в эпоху Освободительных войн, не прошел бесследно. Идея германского единства, соединившись с идеей конституционного правления, приобретала все большую популярность в немецком обществе, в первую очередь среди представителей интеллектуальной элиты и постепенно усиливавшей свои позиции торговой и промышленной буржуазии. Карлсбадские постановления могли затормозить, загнать вглубь, но не остановить этот процесс.
Несмотря на определенные усилия Гогенцоллернов по развитию промышленности, Пруссия начала XIX века оставалась преимущественно аграрной страной. В особенности это относилось к районам восточнее Эльбы, которые были в Средние века отвоеваны у славянских племен и заселены немецкими колонистами. Здесь преобладало крупное дворянское землевладение, владельцам поместий — юнкерам — принадлежали значительные административные и судебные полномочия. Дворяне играли большую роль в прусской армии и государственном механизме, являясь привилегированным сословием.
В эпоху, когда на гребне европейского Просвещения начали распространяться идеи народного суверенитета и парламентского правления, юнкеры воспринимали себя как главную опору трона. В то же время поддержка, которую дворяне оказывали королю, была совсем не безоговорочной. В их менталитете сохранилось многое от феодальных времен, когда каждый землевладелец был полновластным хозяином поместья и с большой неохотой допускал вмешательство центральной власти в свои дела. «Император располагает абсолютной властью, пока исполняет нашу волю» — эта старая немецкая поговорка как нельзя лучше отражает менталитет старого прусского дворянства. Сочетание верности короне и готовности защищать собственные интересы, доходившей до откровенного фрондерства, было характерной чертой остэльбского юнкерства.
Однако государственный аппарат в XVIII веке был немыслим без трудолюбивых, полностью преданных монарху профессиональных чиновников. Юнкеры в силу названного выше обстоятельства не всегда годились на эту роль, к тому же подавляющее большинство из них предпочитало делать военную карьеру или управлять собственными владениями. Сидеть в кабинете над грудой пыльных бумаг считалось не слишком достойным занятием для человека, чьи предки являлись практически неограниченными феодальными властителями. Именно поэтому в прусском государстве все большее значение приобретали выходцы из буржуазных слоев, которые формировали потомственную бюрократию. Их доля была велика и среди представителей свободных профессий и технической интеллигенции, от которой в возрастающей степени зависела мощь государства. Многие из них впоследствии получали дворянские титулы.
Крылатой стала фраза о том, что опорой прусского короля являются два войска — стоящая под ружьем армия солдат и сидящая в кабинетах армия чиновников. Это были не только профессиональные, но во и многом социальные группы, игравшие доминирующую роль в Пруссии рубежа XVIII–XIX веков — консервативное остэльбское юнкерство и просвещенная бюрократия, многие представители которой прекрасно обходились без приставки «фон» к своей фамилии.
Знакомство с главными опорами монархии Гогенцоллернов носит в рамках этой книги далеко не случайный характер. Дело в том, что семья, в которой появился на свет будущий «железный канцлер», была воплощением союза этих двух социальных групп.
Разветвленный род Бисмарков впервые упоминается в письменных источниках в XIII веке. С тех пор он принадлежал к числу наиболее влиятельных дворянских семей Старой Марки — исторической территории у берегов Эльбы, расположенной на севере современной федеральной земли Саксония-Ангальт. Старую Марку иногда называют «колыбелью прусского государства», поэтому неудивительно, что многие представители рода Бисмарков отличились на службе династии Гогенцоллернов. В первую очередь речь шла об офицерской карьере — прадед «железного канцлера» сражался на полях Войны из испанское наследство и Северной войны, дед участвовал в Семилетней войне.
Отец, Карл Вильгельм Фердинанд фон Бисмарк, появился на свет в 1771 году и, казалось, должен был последовать примеру своих предков. Действительно, в двенадцатилетнем возрасте он был зачислен в кавалерийский полк, однако уже в 23 года в звании риттмейстера покинул службу и отправился в свои владения, ядром которых было поместье Шёнхаузен на восточном берегу Эльбы. Уже этот поступок многое говорит о Фердинанде. Не слишком образованный, лишенный честолюбивых помыслов, добродушный, спокойный и уравновешенный, он предпочитал размеренный покой деревенской жизни городской сутолоке и армейской дисциплине. Некоторые современные историки называют его воплощением прусского помещика, знавшего винный погреб в своем доме гораздо лучше, чем библиотеку[7].
Когда Фердинанду было 34 года, он женился на Луизе Вильгельмине Менкен, которой на тот момент исполнилось всего шестнадцать. Вильгельмина была противоположностью мужа и по социальному происхождению, и по личным качествам. Семейство Менкенов не имело ни дворянских титулов, ни богатой родословной и проявило себя, в первую очередь, на ниве наук и государственной службы. Отец Вильгельмины, Анастасиус Людвиг Менкен, был личным советником Фридриха II и убежденным сторонником либеральных реформ. Он играл весьма значительную роль во внутренней политике Пруссии второй половины XVIII века, и только сравнительно ранняя смерть помешала ему стать политиком первой величины. Свои прогрессивные для того времени взгляды он передал и дочери, которая, оставшись без отцовской поддержки, была вынуждена выйти замуж за провинциального юнкера.
Мать Отто фон Бисмарка была интеллектуально одаренной, образованной и амбициозной женщиной, которую, в отличие от мужа, совершенно не радовала сельская идиллия. Она выросла в большом городе и с удовольствием провела бы там всю жизнь. Но судьба распорядилась иначе; видимо, во многом поэтому ее живой и подвижный характер стал со временем приобретать черты болезненной истеричности. «Она не была приятной женщиной; очень умная, но очень жесткая» — вспоминала много лет спустя одна из ее знакомых