В Ютландию устремились, в первую очередь, австрийские войска, пруссаки в большинстве своем остались блокировать Дюппель. 18 апреля укрепления были взяты штурмом — в первую очередь исходя из политических, а не военных соображений — однако датчанам удалось отступить через пролив на остров Альс. Ввиду господства на море датского флота патовая ситуация возвращалась.
В такой обстановке 25 апреля 1864 года в Лондоне открылась конференция по проблеме герцогств. 12 мая на театре боевых действий было заключено перемирие. На конференции прусская сторона предложила восстановить статус-кво — личную унию герцогств с Данией при сохранении их полной самостоятельности в остальном. Механизм «Европейского концерта» со скрипом попытался сработать; однако великие державы были далеки от согласия. Французское предложение, заключавшееся в том, чтобы провести в Шлезвиге и Гольштейне референдум, наткнулось на упорное сопротивление со стороны Австрии и России, не желавших лишний раз подкармливать гидру демократии. Все остальные планы раздела герцогств также не нашли единодушной поддержки участников конференции. Для Бисмарка стало очевидно, что ни Великобритания, ни Франция, ни Россия не готовы ввязываться в серьезный конфликт из-за возникшей проблемы. Единственный вариант, который находил общую поддержку — возврат к Лондонскому протоколу.
Однако парламент в Копенгагене, игравший в датской конституционной монархии весьма значительную роль, не мог согласиться на отступление в принципиальном вопросе. Не принимали датчане и различных вариантов компромисса, которые предлагали англичане и французы. Датская делегация в Лондоне отказалась вернуться к довоенному положению, поскольку это было бы воспринято в стране как явное поражение. Расчет датчан строился на том, что великие державы, в первую очередь Британия и Россия, не допустят отторжения герцогств. 25 июня конференция завершила свою работу, так и не придя ни к какому решению.
Необходим был поиск альтернативных вариантов. И в этот момент стал очевиден серьезный просчет австрийской дипломатии. Январское соглашение с Пруссией не включало в себя никаких договоренностей по поводу того, что делать с герцогствами в том случае, если Лондонский протокол канет в Лету. Конечно, наиболее подходящим для австрийцев было бы создание нового государства под скипетром Аугустенбурга. Формально Бисмарк не возражал, однако 1 июня, встретившись с принцем, выдвинул ему целый ряд условий, при которых Пруссия готова поддержать его кандидатуру на трон. Сюда входили создание консервативного министерства, организация прусской военно-морской базы в Киле, прусский гарнизон в крепости Рендсбург, вступление герцогств в Таможенный союз и подписание специальной военной конвенции, которая полностью подчиняла бы шлезвиг-гольштейнскую армию Берлину. Для Фридриха эти условия были, разумеется, неприемлемыми, поскольку они превращали его по сути в вассала Гогенцоллернов. Тем временем в Берлине — не без теневой поддержки со стороны правительства — активно обсуждались планы аннексии герцогств, приобретавшие с каждым днем все больше сторонников.
Как только умолкли дипломаты, заговорили пушки. 26 июня истек срок перемирия, и уже три дня спустя прусские войска успешно высадились на острове Альс. Даже самым упорным противникам уступок в датской столице стало ясно, что полное поражение и оккупация страны — лишь вопрос времени. Господство датского флота стало иллюзорным — в Северное море кружным путем прибыла из Средиземного мощная австрийская эскадра. 20 июля было заключено перемирие, 1 августа — подписан прелиминарный мир, а 30 октября в Вене заключен окончательный мирный договор. Согласно его условиям, король Дании полностью отказывался от своих прав на герцогства в пользу Пруссии и Австрии. Тем самым судьба герцогств перестала быть объектом международного урегулирования, превратившись в вопрос, касавшийся только Берлина и Вены.
Это была безусловная победа Бисмарка. Из всех возможных вариантов решения проблемы ему удалось добиться, пожалуй, наиболее выгодного. Северные герцогства формально находились в совместном владении обеих великих держав, однако в реальности позиции Пруссии уже в силу географического фактора были неизмеримо сильнее. Это значительно повышало шансы на аннексию Шлезвига и Гольштейна Берлином. Правда, для реализации такого замысла предстояло приложить еще немалые усилия. Как писал Бисмарк жене летом 1864 года, «во всех этих делах хорошо понимаешь, что ты можешь быть столь же умен как все мудрецы этого мира, и все же каждый шаг делаешь в неизвестность, словно ребенок»[298].
В конце августа Франц-Иосиф и австрийский министр иностранных дел граф Рехберг, который знал главу прусского правительства еще с франкфуртских времен, встретились с Вильгельмом и Бисмарком в Шёнбрунне. Предметом переговоров стало дальнейшее развитие австро-прусского взаимодействия. В Вене всерьез предполагали, что Бисмарк, опасаясь революции, наконец-то искренне встал на путь согласия с монархией Габсбургов. Предложение Рехберга заключалось в том, чтобы Пруссия получила оба северогерманских герцогства, поддержав Австрию при отвоевании Ломбардии у Италии. Такое решение поставило бы Берлин в зависимость от Вены и испортило бы франко-прусские отношения, поэтому Бисмарк с ходу отверг его. Другой вариант — уступить австрийцам в обмен на их права в герцогствах часть Силезии, к примеру, графство Глац — был категорически отвергнут Вильгельмом, заявившим, что Пруссия не готова отдать ни пяди своей земли.
Впрочем, прусский министр-президент в ходе переговоров дал понять, что Пруссия готова сотрудничать с Австрией. Сам он в своих воспоминаниях рассказывал об этом так: «В ходе этого совещания я сказал австрийскому императору: „Будучи призваны историей действовать на политическом поприще сообща, мы устраиваем наши обоюдные династические и политические дела лучше, если держимся вместе и становимся во главе Германии, что нам будет всегда удаваться, пока мы едины. Если Пруссия и Австрия поставят себе задачей защищать не только свои общие интересы, но и взаимно поощрять интересы друг друга, в таком случае союз обеих великих немецких держав может достигнуть большого влияния и значения не только в Германии, но и в Европе. (…) Мне представляется, что выгодные результаты дружбы немецких великих держав не исчерпываются гольштейнским вопросом; если сейчас эти выгоды находятся далеко за пределами сферы австрийских интересов, то в другой раз они могут оказаться значительно ближе, и Австрии было бы полезно проявить на этот раз щедрость и предупредительность по отношению к Пруссии“. Мне казалось, что нарисованная мною перспектива произвела некоторое впечатление на императора Франца-Иосифа. Он говорил, правда, что, учитывая общественное мнение в Австрии, трудно выйти из создавшегося положения без всякого возмещения, в то время как Пруссия делает такое крупное приобретение, как Шлезвиг-Гольштейн; закончил он, однако, вопросом, действительно ли мы твердо решили требовать эти владения и присоединить их. У меня создалось впечатление, что он все же не считал невозможным отказаться, в нашу пользу от притязаний на земли, уступленные Данией, если бы в дальнейшем ему были обеспечены виды на прочную солидарность с Пруссией и на поддержку с ее стороны подобных же стремлений Австрии»[299].
Фактически Бисмарк предлагал Австрии союз, намекая на прусскую поддержку при отвоевании Веной областей Северной Италии, потерянных в 1859 году. Он не хотел разрыва политического сотрудничества с дунайской монархией в тот момент, когда на экономическом фронте между ними продолжалось серьезное противостояние. Весной-летом 1864 года развернулся очередной акт борьбы Вены за вступление в Таможенный союз. Эта попытка была отражена. Прусским представителям удалось под угрозой роспуска существующего экономического блока заставить малые и средние германские государства отступить по всей линии. В конце 1864 года удалось подписать обновленный договор о Таможенном союзе, оставив Австрию за рамками объединения. Бавария и Вюртемберг, изначально выступавшие в роли верных союзников монархии Габсбургов, также пошли на это решение, объективно отвечавшее их экономическим интересам. Лидирующую роль в этих процессах, как и в 1850-е годы, играло прусское министерство торговли. Отношение Бисмарка к торговому договору с Австрией было более неоднозначным, однако в данном случае он принял точку зрения Дельбрюка.
Своим доброжелательным выступлением в Шёнбрунне Бисмарк пытался не в последнюю очередь подсластить австрийцам пилюлю поражения в таможенном вопросе. На какое-то время это удалось. «Политическая часть встречи завершилась весьма удовлетворительно и укрепила наш благодатный альянс» — писал Франц-Иосиф матери[300]. Однако вскоре стало очевидно, что Бисмарк переиграл австрийских политиков. Союз с Пруссией из желательной комбинации превратился в вынужденную — как писал в октябре австрийский император, «к сожалению, союз с Пруссией является в сложившейся ситуации единственно правильным, и нужно продолжить прилагать усилия к тому, чтобы сохранить Пруссию на верном пути»[301]. Выступавший за сотрудничество двух держав Рехберг был отправлен в отставку. Венские политики все больше склонялись к конфронтационному курсу.
Здесь необходимо остановиться на одном достаточно важном моменте. Уже после смерти Бисмарка историки самых разных направлений — от восторженных почитателей до радикальных критиков «железного канцлера» — любили изображать вооруженные конфликты с Данией, а затем Австрией и Францией результатом едва ли не единоличных усилий главы прусского правительства. Бисмарк при таком раскладе оказывался либо гениальным стратегом, сумевшим загнать противников в ловушку, либо воинственным злодеем, раз за разом нарушавшим мир и спокойствие в Европе. При этом совершенно упускалось из виду то обстоятельство, что противники Пруссии вовсе не были невинными жертвами гениального политика. И в Копенгагене, и в Вене, и в Париже политическая элита, каждая в свой черед, также взяла курс на конфронтацию и внесла как минимум равноценный с Берлином вклад в развязывание вооруженного конфликта. Это в полной мере касается и политики австрийского кабинета после отставки Рехберга.