В какой мере сам Бисмарк целенаправленно стремился к развязыванию конфликта с Австрией? На этот счет также существуют различные точки зрения. К примеру, современный биограф «железного канцлера» Кристоф Нонн утверждает, что в 1864 году Бисмарк «был далек от того, чтобы провоцировать вооруженный конфликт с Австрией (…) В основе своей он, как и Рехберг, мечтал о возвращении эпохи Священного Союза (…) В 1865 году он по-прежнему считал приоритетной задачей согласие и сотрудничество с Австрией»[302]. Представляется весьма сомнительным, что Бисмарк действительно желал возрождения Священного Союза, который намертво блокировал бы любое изменение баланса в пользу Пруссии. Он действительно держал открытыми несколько путей, среди которых был и путь сотрудничества с Австрией. Однако этот вариант подразумевал согласие Вены на прусскую гегемонию, как минимум, к северу от Майна. Бисмарк вряд ли строил себе иллюзии по поводу того, что австрийское руководство легко согласится на такие условия. Для Вены даже равноправие с Берлином означало бы серьезную потерю влияния и престижа. Именно поэтому Бисмарк еще в 1850-е годы писал о высокой вероятности — и даже неизбежности — столкновения двух германских держав.
Северные герцогства были в этом плане для главы прусского правительства поистине бесценным приобретением. Находясь в совместном владении двух великих держав, они предоставляли прекрасную возможность в любой момент как обострить отношения между ними, так и осуществить разрядку напряженности — в зависимости от того, что было выгоднее главе прусского правительства. Таким образом, в руках у него оказались все инструменты, необходимые для того, чтобы существенно продвинуть вперед решение германского вопроса.
События вокруг герцогств оказали серьезное влияние на положение внутри Пруссии. Как известно, военная победа способна вызвать весьма серьезные перемены в общественном мнении, особенно если сама война популярна. Кампания против Дании, посягнувшей на немецкие земли, пользовалась широкой поддержкой в обществе, а ее успешный итог значительно увеличил популярность ее инициаторов. Хотя противостояние правительства и нижней палаты парламента продолжалось, и либеральное большинство твердо стояло на позиции неприятия Бисмарка и его политики, первые трещины в едином фронте противников министра-президента не заставили себя долго ждать. Как сказал бы Черчилль, это было не начало конца, но определенно конец начала.
В первую очередь это коснулось тех деятелей «Национального союза», которые считали первоочередной задачей не демократизацию, а объединение Германии. Иоганн Микель, ставший впоследствии одним из самых близких соратников «железного канцлера», писал в эти дни: «Кто погубил австрийский проект реформ? Господин фон Бисмарк. Кто освободил Шлезвиг-Гольштейн? Господин фон Бисмарк. Вы можете быть уверены, что я далек от того, чтобы венчать лаврами министерство Бисмарка. Все, что делал здесь господин фон Бисмарк, он, возможно, делал против своей воли, но он сделал это в интересах Пруссии и одновременно Германии, потому что во всех крупных вопросах прусские и германские интересы совпадают»[303]. Совпадение прусских и германских интересов — та мысль, которую Бисмарк уже долгое время пытался внушить своим оппонентам. Либеральный историк и политик Теодор Моммзен, оставшийся на всю жизнь политическим противником Бисмарка, писал в те же месяцы о настроениях в палате депутатов: «Здесь сумасшествие вокруг Бисмарка нарастает с каждым днем. Уже никто не говорит и не размышляет о том, что справедливо и что соответствует прусским интересам, а лишь о том, что идет на пользу Бисмарку, а что нет, и тем самым мы поддерживаем его»[304].
Настроение и в парламенте, и в обществе постепенно стало меняться. Идея аннексии герцогств, постепенно приобретая все больше сторонников в прусском обществе, объективно работала на рост авторитета и влияния главы правительства. Бисмарк оказался прав — на внешнеполитическом поприще находился ключ к решению прусского «конституционного конфликта». Самый сложный год остался позади; впереди еще, однако, оставались весьма масштабные задачи, главной из которых по-прежнему являлось разрешение внутриполитического кризиса в Пруссии.
Осенью 1864 года Бисмарк отправился в Биарриц. Ему, как и два года назад, удалось встретиться там с семейством Орловых. «Я как во сне; передо мной море, надо мной Катя трудится над Бетховеном, а погода такая, какой у нас не было все лето» — писал он жене[305]. Казалось, волшебство позапрошлого лета вернулось. Бисмарк снова был счастлив и мог отдохнуть от своих тревог. Почти три недели пролетели незаметно. В следующем октябре глава прусского правительства снова приехал на тот же курорт, на сей раз с женой (здоровье которой требовало поправки) и дочерью. Однако Орловы, напуганные новостями об эпидемии холеры, не явились. После этого Бисмарк и Екатерина Орлова встречались и переписывались гораздо реже. Умерла она намного раньше своего «дяди» — в 1875 году, в возрасте всего лишь 35 лет.
В целом частная жизнь Бисмарков в этот период шла по накатанной колее. Иоганна выполняла свои обязанности жены министра-президента, ограничиваясь, однако, самым необходимым минимумом. Все попытки Мальвины придать ей светский лоск провалились. «Госпожа Бисмарк, немногим старше сорока, высокого роста, с темными волосами и красивыми карими глазами, одетая очень просто, встретила нас очень приветливо, — вспоминала молодая баронесса Шпитцемберг о своем знакомстве с семьей главы правительства летом 1863 года. — Она настолько проста и приятна в обращении, что мы вскоре почувствовали себя как дома. Позднее пришел ее муж, рослый, симпатичный мужчина с энергичным, почти упрямым выражением лица. Похоже, у них открытый дом»[306]. Баронесса вскоре вошла в число друзей дома Бисмарков.
В этом же доме постоянно бывал и Койделл, который стал сотрудником министерства иностранных дел. Иоганна просила его не обижаться на Бисмарка, даже если будут возникать конфликты по работе; деловые отношения не должны влиять на личные. «У него нет ни одного настоящего друга — я им всем не доверяю — в серьезной ситуации все, я убеждена, бросят его в беде. Но Вы, пожалуйста, не делайте этого, выдержите, даже если он временами будет казаться Вам недружелюбным»[307].
5 сентября 1863 года скончалась мать Иоганны. Отношения Бисмарка с тещей никогда не были безоблачными. Однажды она в запале заявила в его присутствии дочери, что она поступила бы лучше, выйдя замуж за свинопаса. Бисмарк отшутился, заявив, что эта карьера всегда открыта для него. Тем не менее, между тещей и зятем со временем сложились отношения, основанные на взаимном уважении. Когда ее не стало, Иоганна была безутешна. «Для меня это — не меньшая потеря, — писал Бисмарк Екатерине Орловой. — Я был привязан к своей теще более тесной внутренней связью, чем это обычно бывает»[308].
Здоровье самой Иоганны тоже временами оставляло желать лучшего. Она страдала от учащенного сердцебиения, бессонницы, отсутствия аппетита, обмороков. Жизнь с мужем, постоянно погруженным в высокую политику — не самая легкая участь. Бисмарк старался уделить ей максимум времени, испрашивал дополнительные дни отпуска, но надолго удалиться от дел он не в состоянии. Политическая борьба продолжалась и требовала максимум внимания.
Бисмарк по-прежнему много работал. Он стремился лично вникать во все дела. На предложение Койделла ограничиться только важнейшими вопросами глава правительства ответил: «Нет, если я не буду знакомиться со всеми приходящими бумагами, то потеряю представление о том, что происходит в стране»[309]. Такой стиль работы требовал максимально быстрого принятия решений; и еще много лет спустя его сотрудники удивлялись тому, как стремительно глава правительства мог ухватить суть сложного вопроса и вынести свой вердикт. Текущие дела улаживались моментально. Однако тяжелый груз все сильнее давил на Бисмарка, подрывая его здоровье. Он все чаще жаловался на головные боли, боли в лице и левой ноге. Даже некоторые из его сподвижников опасались, что он может не протянуть ближайшие пару лет.
По вечерам в особняке главы правительства собиралась небольшая компания, состоявшая главным образом из друзей семьи. «Чаще всего это были господин фон Арним с супругой и дочерью, Бланкенбург, граф Эберхард Штольберг с женой, молодой Айзендехер и господин фон Девитц-Мильцов, товарищ хозяина дома по геттингенскому студенческому корпусу, — вспоминал впоследствии Койделл. — Хозяин дома появлялся в одиннадцать на полчаса или час, съедал холодное блюдо и выпивал стакан пива или жирного молока. Чай или вино он по вечерам никогда не пил, чтобы не прогнать и без того тяжело шедший к нему сон. Он вел беседу весело, о политике не говорил или упоминал ее вскользь»[310].
Глава 9Гордиев узел
Результат Шлезвиг-гольштейнского кризиса обеспечил Бисмарку исходные позиции для решения как внешне-, так и внутриполитических проблем. Однако «конституционный конфликт» продолжался, и депутаты ландтага пока не горели желанием идти на уступки. Нужны были новые успехи.
Анализируя давно произошедшие события с позиции современного наблюдателя, легко поддаться искушению рассматривать их как точное исполнение заранее продуманного гениального плана. Вопрос, стремился ли Бисмарк изначально и сознательно к тому, что получилось в итоге, на самом деле является весьма сложным и спорным. Действительно ли он упрямо вел дело к войне, готовясь развязать ее в первый же удобный момент?