10 мая 1871 года последовал окончательный мирный договор, заключенный во Франкфурте-на-Майне. К этому моменту, однако, мысли Бисмарка гораздо больше занимали вопросы, связанные с внутренним развитием новой империи, канцлером которой он стал.
В 1871 году завершился важный период в судьбе и деятельности Бисмарка. Задача, которую впоследствии назовут делом его жизни — решение германского вопроса — была выполнена. В истории Германии, да и всей Европы открылась новая глава. Можно спорить о том, в какой степени германское единство стало его детищем, однако заслуга «железного канцлера» в том, что оно было достигнуто, бесспорна. Еще большее влияние он оказал на то, как и в какой форме было выковано это единство. Именно 1871 год, венчавший целую эпоху в жизни Бисмарка, обеспечил ему место в истории.
Заслуги паладина были по достоинству оценены и монархом. 21 марта ему был дарован титул князя. А в июне 1871 года Бисмарку было подарено имение Фридрихсру к юго-востоку от Гамбурга, которое по своей территории было еще больше, чем Варцин. Таким образом, канцлер, и без того обеспеченный человек, оказался в числе самых крупных землевладельцев Пруссии. На территории имения находилась значительная часть самого крупного сохранившегося на севере Германии лесного массива — так называемого Саксонского леса. Ее площадь составляла около 30 тысяч моргенов. Именно поэтому Бисмарка в конце жизни часто называли «старцем из Саксонского леса».
Усадебный дом представлял собой слегка перестроенную трехэтажную гостиницу. На дворец она, мягко говоря, не тянула, однако идею строительства нового зданию Бисмарк отверг; по его мнению, оно продлилось бы слишком долго, а провести последние годы жизни рядом со стройплощадкой было не лучшей перспективой. В конечном счете, здание оказалось вполне удобным, пусть и неказистым внешне. Самое главное его преимущество с точки зрения Бисмарка заключалось в том, что из окон были видны лесные просторы. Правда, в конечном счете дом пришлось обнести высокой оградой, которая призвана была защитить покой канцлера от любопытных посетителей, которые в изобилии прибывали сюда из расположенного неподалеку Гамбурга.
Успешное окончание войны, как и следовало ожидать, оказало благоприятное влияние на здоровье Бисмарка. Как записала в марте 1871 года в своем дневнике баронесса Шпитцемберг, он «выглядел очень хорошо и свежо, только его усы, похоже, поседели»[445].
По словам Эберхарда Кольба, «Бисмарк в возрасте 56 лет находился на вершине своей политической карьеры; в Германии и далеко за ее пределами он окончательно был признан выдающимся европейским государственным деятелем»[446]. Однако о том, чтобы почивать на лаврах, речь не шла. Ему еще предстояло много лет напряженной деятельности.
Глава 12«Внутреннее основание Империи»
1871 год открыл новую эпоху не только в истории Германии, но и в биографии Бисмарка. Отныне он возглавлял правительство самой сильной из великих европейских держав. За его плечами был внушительный опыт и непререкаемый авторитет как внутри, так и за пределами страны. Тем не менее, ситуация не располагала к тому, чтобы спокойно наслаждаться жизнью.
В какой-то степени Бисмарку после объединения страны предстояла задача даже более сложная, чем в предшествующие годы. Формально империя была создана, однако впереди была титаническая работа по формированию ее основ. Бисмарку предстояло укрепить власть старой прусской элиты, одновременно приспособив существующую систему к требованиям времени.
Конституция Германской империи была принята 14 апреля 1871 года. Фактически в своих основных чертах она повторяла конституцию Северогерманского союза. Империя формально являлась союзом германских государств, которые и выступали в роли источника суверенитета. Федеративная структура позволяла укрепить доминирование Пруссии и ограничить власть общенационального парламента.
Главной задачей конституции стало, с одной стороны, обеспечить Германии возможность дальнейшего экономического и социального развития, а с другой, сохранить традиционалистские властные структуры, которые существовали в Пруссии. Словно следуя рецепту Талейрана, основной закон государства был кратким и темным. В нем существовало огромное количество лакун, умолчаний и расплывчатых формулировок. Наследник прусского престола кронпринц Фридрих Вильгельм называл ее «тщательно прилаженным хаосом»[447]. Историк Вольфганг Моммзен говорил о «системе непринятых решений»[448].
Имперский канцлер занимал в этой системе ключевое место. Он был единственным общеимперским министром. Один из специалистов по государственному праву того времени называл его «основанием, началом и концом всей исполнительной власти»[449]. Канцлер руководил пока еще небольшим административным аппаратом германского государства. Все распоряжения монарха для вступления в силу должны были получить его подпись. Именно он представлял правительственную политику перед парламентом — рейхстагом. Фактически канцлер становился едва ли не единственным посредником, связующим звеном между различными центрами силы — монархом, бундесратом, рейхстагом. Далеко не случайно исследователи говорят о его должности как о «ключевой позиции в конституционной действительности Второй империи»[450]. Положение Бисмарка укрепляло и то, что он сохранил в своих руках должности министра-президента и министра иностранных дел Пруссии.
Власть «железного канцлера», как это часто бывает, значительно усиливалась благодаря его личной харизме. Многие современники воспринимали его как абсолютного властителя Германии, по воле которого происходит все в стране. «Было время, когда никто в Германии не взял бы на себя смелость сказать, как далеко простирается его воля» — писал либерал Людвиг Бамбергер. «Все зависит от Бисмарка, никогда ни у кого не было более единоличной власти» — констатировал посол Швейнитц. Американский дипломат Джон Кессон называл Бисмарка «в принципе всемогущим диктатором». Политик Фридрих Капп заявлял: «Для Бисмарка существует лишь одна форма правления: он сам»[451]. Естественно, все это было преувеличением реальных возможностей канцлера. Однако сам факт, что современники воспринимали его таким образом, помогал Бисмарку проводить в жизнь свою волю.
Правда, была у имперского канцлера и своеобразная «ахиллесова пята»: его назначение и смещение всецело зависело от воли монарха. Пока на престоле находился престарелый Вильгельм I, не мысливший своего правления без верного паладина, Бисмарк пользовался практически безусловной поддержкой трона. Император нередко спорил с канцлером по различным вопросам, но в большинстве случаев в конечном счете уступал. Говорят, однажды в беседе с одним из своих приближенных Вильгельм I горько вздохнул и признался: «Нелегко быть императором при таком канцлере»[452]. Однако с началом правления другого монарха ситуация могла измениться. Получалось, что без согласия рейхстага канцлер не мог успешно проводить свою политику, но в то же время его положение зависело от доверия монарха. Глава правительства в любом конфликте рисковал оказаться между двух огней, между молотом и наковальней. Однако эта опасность в полной мере проявила себя уже при преемниках Бисмарка.
В любом случае, говорить о «диктатуре бонапартистского типа»[453] в отношении «железного канцлера» не совсем верно. Даже Ганс-Ульрих Велер, отстаивавший в свое время применение подобного термина, со временем отдал предпочтение концепции «харизматичного правления» Бисмарка[454]. Еще одним распространенным и не очень точным понятием еще в конце XIX века стала «диктатура канцлера» — термин, который встречается в историографии вплоть до сегодняшнего дня.
Отсутствие реальной правительственной ответственности имело еще одно неприятное для канцлера последствие: представленные в парламенте партии были лишены стимула к формированию устойчивого большинства, образованию коалиций и достижению компромиссов. А большинство было необходимо канцлеру для того, чтобы законодательный процесс шел в соответствии с его пожеланиями. С этой проблемой Бисмарк боролся на протяжении следующих двух десятилетий и, в конечном счете, потерпел поражение.
Роль рейхстага в системе государственных институтов была достаточно ограниченной. Вне сферы его влияния находились армия, внешняя политика и бюрократический аппарат. Однако говорить, подобно некоторым историкам, о «завуалированной форме монархического абсолютизма»[455] было бы неправильно. Без согласия парламента не мог вступить в силу ни один закон, он располагал и бюджетным правом, которое порой становилось серьезным аргументом в политической борьбе. Более того, влияние рейхстага со временем росло за счет того, что парламентские дебаты находились в центре внимания германского общества. Постепенно он стал восприниматься как один из центральных органов власти, форум нации. И монарх, и канцлер были вынуждены сотрудничать с рейхстагом и искать с ним компромиссы.
В рейхстаге в начале 1870-х годов было представлено около десятка политических сил, не считая независимых депутатов. Мажоритарная система — каждый кандидат должен был получить большинство в одном из избирательных округов, партийных списков не существовало — благоприятствовала политическим силам, имевшим четкую региональную привязку. Все представленные в рейхстаге партии и группы можно условно разделить на четыре лагеря.