Эркарт, казалось, почувствовал атмосферу в комнате. Он поставил поднос на стол и, не сказав ни слова, вышел. Едва дверь успела закрыться за ним, как Ребус спросил:
— Вы хотите сказать — вашу сестру?
— Именно. Моя сестра работала в этом борделе. Мне так сказали. Я думал, это шутка, грязная шутка. Или ловушка, чтобы заманить меня в бордель. Да, ловушка. Я долго думал, прежде чем пойти, но все же решился. Он говорил так уверенно.
— Кто?
— Звонивший. Были эти звонки…
Да, конечно, и Ребус собирался о них спросить.
— Пока звонок переводили ко мне в кабинет, на том конце трубку вешали. Но как-то вечером человек дождался меня и сказал: «Ваша сестра работает в борделе в Новом городе». Он назвал мне адрес и сказал, что если я приду туда в полночь, то как раз начнется ее… смена. — Слова давались ему с трудом, как еда не по вкусу на каком-нибудь банкете — выплюнуть нельзя, и приходится жевать, изо всех сил стараясь не проглотить… Наконец он проглотил. — Ну вот я и пошел. Звонивший сказал правду. Я пытался поговорить с ней, когда появилась полиция. Это и в самом деле оказалось ловушкой. Газетчики уже меня ждали…
Ребус вспомнил женщину на постели, как она дрыгала ногами в воздухе, как задирала футболку перед фотографами…
— Почему вы сразу этого не сказали, Грегор?
Джек резко засмеялся:
— Ситуация и без того была хуже некуда. Ко всему еще объявить, что у меня сестра проститутка?
— Тогда почему вы говорите мне это теперь?
Голос его прозвучал спокойно.
— У меня такое чувство, инспектор, что я слишком глубоко нырнул. И я делаю аварийный сброс, чтобы не пойти на дно.
— Вы должны были знать, сэр… Должны были сразу понять, что кто-то роет вам яму.
Джек улыбнулся:
— О да, я понял.
— Есть какие-нибудь идеи: кто? У вас есть враги?
Снова улыбка.
— Я член парламента, инспектор. Просто чудо, что у меня еще есть друзья.
— Да-да. Эта ваша «стая». А не мог ли кто-нибудь из них?..
— Инспектор, я голову себе над этим сломал, но ничего не надумал. — Он поднял взгляд на Ребуса. — Честное слово.
— И го`лоса по телефону вы не узнали?
— Он был приглушенный. Сипловатый. Вероятно, мужской. Но это вполне могла оказаться и женщина.
— Та-ак. А ваша сестра? Расскажите о ней.
Рассказ был короткий. Его сестра ушла из дома совсем девчонкой, и с тех пор никто больше о ней ничего не слышал. Доходили какие-то смутные слухи о том, что она уехала в Лондон, потом — что вышла замуж, и всё. А потом был этот телефонный звонок…
— Откуда звонивший мог узнать? Как можно было это обнаружить?
— Не знаю. Сам я никому о Гейл не рассказывал.
— Но ваши школьные приятели наверняка о ней знают.
— Кое-что знают, наверное. Хотя вряд ли кто-то из них ее помнит. Она на два года моложе.
— Думаете, она приехала сюда, чтобы отомстить?
Джек развел руками:
— Отомстить за что?
— Тогда из зависти.
— Почему же она не связалась со мной?
Это был хороший вопрос. Ребус сделал себе заметку на память — нужно связаться с ней. Может быть, она еще здесь.
— С тех пор вы о ней не слышали?
— Ни до, ни после.
— Зачем вы хотели увидеть ее, Грегор?
— Ну, во-первых, мне в самом деле было интересно. — Он замолчал.
— А во-вторых?
— Во-вторых… Не знаю, может быть, уговорить ее перестать заниматься тем, чем она занимается.
— Ради ее блага или ради вашего?
Джек улыбнулся:
— Разумеется. Вы правы. Такая сестра вредит имиджу члена парламента.
— Есть формы проституции и похуже, чем торговля телом.
Джек кивнул. На него эта фраза явно произвела впечатление.
— Очень глубокая мысль, инспектор. Могу ли я использовать ее в одной из своих речей? Хотя вряд ли я теперь буду произносить речи. Как ни верти, моя карьера покатилась под гору.
— Никогда нельзя сдаваться, сэр. Вспомните Роберта Брюса.[35]
— И паука, хотите вы сказать?[36] Ненавижу пауков. И Лиз тоже… — Он запнулся. — Ненавидела.
Ребус хотел продолжить разговор. С учетом того количества виски, которое выпил Джек, он мог вырубиться в любую минуту.
— Позвольте вас спросить о последней вечеринке в «Гнезде глухаря»?
— Что вы хотите знать?
— Для начала — кто там присутствовал.
Необходимость включить память, похоже, немного протрезвила Джека. Хотя он и не смог почти ничего добавить к тому, что уже сказал Барни Байерс. Вечер прошел за пьяными разговорами, утром пешком прогулялись до ближайшего холма, обедали в «Вересковом доме», а потом разъехались по домам. Единственное, о чем сожалел Джек, так это о том, что пригласил Хелен Грейг.
— Не думаю, что кто-то из нас предстал перед ней в достойном свете. Барни показывал слоника, ну, знаете…[37]
— Да, знаю.
— Хелен отнеслась к этому с юмором, но все же…
— Она милая девочка, верно?
— Моя мать хотела бы, чтобы я на такой женился.
Моя тоже, подумал Ребус. Виски развязало Джеку не только язык, но и прежний акцент. Внешний лоск сходил с него, а под ним все яснее проглядывала черная кость — типичный парень, каких можно встретить в Керколди, Левене, Метиле.
— Эта вечеринка состоялась недели две назад?
— Три. Мы вернулись, провели здесь пять дней, когда Лиз решила, что ей нужно развеяться. Собрала чемодан — и привет. Тогда я и видел ее в последний раз…
Он поднял кулак и обрушил его на мягкую обивку дивана, почти беззвучно и не оставив следов.
— За что они меня? Я лучший член парламента, какой когда-либо был в этом округе. Не верьте мне на слово, поговорите с людьми. Зайдите в шахтерскую деревню, на ферму, на завод, посетите какое-нибудь занюханное чаепитие вечерком. Они все говорят: молодец, Грегор, продолжай в том же духе. — Он снова поднялся на ноги. Ноги оставались на месте, но его пошатывало. — Продолжай в том же духе! А кто-нибудь знает, как это трудно? Это чертовски тяжелая работа, можете мне поверить. — Голос его постепенно становился все громче. — Я ради них надрываюсь! А теперь кто-то там, наверху, пытается погубить мою жизнь. Почему меня? Почему меня? Лиз и меня… Лиз…
Эркарт два раза постучал, прежде чем просунуть голову в дверь.
— Все в порядке?
Джек натужно улыбнулся:
— В полном, Иэн. Подслушиваешь под дверью? Отлично! Мы и хотели, чтобы ты ни слова не пропустил, верно?
Эркарт стрельнул взглядом в сторону Ребуса, и тот кивнул: мол, все в порядке, в самом деле в порядке. Эркарт закрыл за собой дверь. Грегор Джек рухнул на диван.
— Все, к чему я прикасаюсь, рассыпается в прах, — сказал он, потирая ладонью лицо. — Иэн хороший друг…
Ах да, друзья.
— Насколько я знаю, — сказал Ребус, — вы получали не только анонимные звонки.
— Что?
— Кто-то мне говорил и о письмах.
— Что?.. Ах да! Письма. Подметные письма.
— Они все еще у вас?
Джек покачал головой:
— Не имело смысла их хранить.
— Вы кому-нибудь их показывали?
— Не имело смысла их читать.
— А что именно в них было написано, мистер Джек?
— Грегор, — напомнил ему Джек. — Пожалуйста, называйте меня Грегор. Что в них было написано? Чушь. Наглая ложь. Бред.
— Я так не думаю.
— Что?
— Кто-то мне говорил, что вы всем запретили их распечатывать. Тот человек думал, что это могли быть любовные письма.
— Любовные письма?! — взвился Джек.
— Я тоже так не считаю. Но я вот что не могу понять: как Иэн Эркарт или кто-то другой могли знать, какие письма вручать вам нераспечатанными? По почерку? Тут почерковед нужен, разве нет? Значит, по почтовой марке. По наличию чего-то на конверте. Я вам скажу, откуда приходили эти письма, мистер Джек. Они приходили из Датила. От вашего старого приятеля Эндрю Макмиллана. И они не были бредовыми, верно? Они не были чушью, наглой ложью. В них была просьба попытаться изменить что-то в системе особых больниц. Верно я говорю?
Джек сел и принялся разглядывать свой стакан, недовольно сложив губы, как ребенок, которого застали за постыдным занятием.
— Разве не так?
Джек коротко кивнул. Ребус тоже кивнул. Неприлично иметь сестру-проститутку. Но еще неприличнее иметь школьного друга-убийцу, так? К тому же еще и психа. Грегор Джек трудился как проклятый, создавая себе публичный имидж, а потом как вдвойне проклятый, чтобы его сохранить. Носился туда-сюда со своей глупой искренней улыбкой и рукопожатиями, соизмеряя их силу с местом и временем. Работал как проклятый в своем округе, работал как проклятый на публику. А личная жизнь… Да, Ребус не хотел бы с ним поменяться личной жизнью. Не жизнь, а катастрофа. Тем более катастрофичная, что он пытался это скрыть. У него не скелеты в шкафу, у него там крематорий.
— Хотел, чтобы я развернул кампанию, — пробормотал Джек. — Но я никак не мог. Почему вы начинаете этот крестовый поход, мистер Джек? Чтобы помочь старому другу. А что это за друг, мистер Джек? Тот, который отрезал голову собственной жене. А теперь прошу меня извинить. Да, и не забудьте проголосовать за меня на следующих выборах… — Он засмеялся пьяным завывающим смехом, безумным, плачущим смехом. Наконец он все же расплакался, слезы потекли по его щекам, падали в стакан, который он по-прежнему держал в руке.
— Грегор, — тихо сказал Ребус.
Он позвал его еще раз. Еще и еще. Тихо, еле слышно. Джек шмыгнул носом, глотая слезы, и посмотрел на него мутным взглядом.
— Грегор, — сказал Ребус, — вы убили свою жену?
Джек отер слезы рукавом рубашки, шмыгнул носом, снова вытер глаза и отрицательно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Нет, я не убивал жену.
Нет, ее убил Уильям Гласс. Он убил женщину под Дин-Бриджем, и он же убил Элизабет Джек.
Ребус пропустил всю эту шумиху. Он вернулся в город, ничего об этом не зная. Поднялся по ступенькам участка на Грейт-Лондон-роуд, ни о чем не догадываясь. И вошел в здание под раздраженные возмущенные крики. Господи Иисусе, что тут происходит? Неужели участок решили оставить в покое? Неужели не будет переезда на Сент-Леонардс. Значит, если он не забыл свой обет, то должен переехать к Пейшенс Эйткен. Но нет, это не имело никакого отношения ни к дальнейшему существованию участка, ни к превращению его в прах. Причиной шумихи был Уиль