[13]....................................... явился Лукан на горячей лошади поразительной стати, но упрямой и носившей всадника по полю, куда ей вздумается; он учинил страшное побоище среди вражеской кавалерии. Блекмор, прославленный новый (но из наемников), стремясь прекратить это смертоубийство, дерзновенно выступил навстречу и могучею рукою метнул дрот, который, не долетев до цели, вонзился глубоко в землю. Тогда Лукан пустил в него копье, но незримо явился Эскулап и отвел острие в сторону. «Отважный новый, — сказал Лукан, — я разумею, что некое божество защищает тебя, ибо никогда доселе десница моя мне не изменяла. Но какой же смертный может тягаться с богом? А потому перестанем биться и обменяемся дарами». Лукан подарил тогда новому пару шпор, а Блекмор дал Лукану узду...............................................Раиса desunt[14].................................................... Крич; но богиня Глупость явила перед ним облако во образе Горация, вооруженного и на коне. Рад был витязь начать сражение с летучим противником, и с громкими воплями он преследовал тень, пока та наконец не привела его к мирному приюту отца его Оглби, который снял с него доспехи и предоставил ему отдохновение.
Затем Пиндар заколол ——, и ——, и Олдема, и ——, и Афру, легконогую амазонку; всячески избегая прямого пути, но кружась с невероятным проворством и прытью, он учинил ужасное побоище среди вражеской легкой кавалерии. Но тут его заметил Каули, чье великодушное сердце воспылало, и он устремился на лютого древнего, перенимая его умение, приемы и скачку, насколько это позволяли проворство коня и собственная сноровка. И когда оба витязя сблизились на расстояние трех дротов, Каули первый пустил копье, которое миновало Пиндара и, пролетев сквозь вражеские ряды, бессильно упало наземь. Тогда Пиндар метнул дрот столь великий и тяжкий, что едва ли дюжина витязей, какими они стали в наш развращенный век, смогли бы поднять его с земли; он же с легкостью пустил его своею верною десницей, и тот со свистом полетел по воздуху; едва ли новый избежал бы верной погибели, если бы, по счастью, не выставил щита, дарованного ему Венерой. И теперь оба героя обнажили свои мечи, однако новый был так поражен и расстроен, что даже не разумел, где находится. Щит выпал из его рук, трижды пускался он в бегство и трижды не мог убежать; наконец обернулся и, подняв руки, принял позу просителя. «Богоподобный Пиндар, — молвил несчастный, — пощади мою жизнь и прими от меня коня со всем оружием, помимо выкупа, какой дадут мои друзья, проведав, что я жив и пленен тобою». — «Пес, — ответствовал Пиндар, — да остается выкуп у твоих друзей, а тело твое станет добычею птиц небесных и зверей полевых». С этими словами он поднял меч свой и могучим ударом, которому меч подчинился, рассек надвое беднягу нового. Одна половина пала, содрогаясь, на землю, где в клочья ее разнесли конские копыта, другую же испуганный скакун понес по полю. Ее взяла Венера, семикратно омыла амброзией, затем трижды ударила веточкой амаранта, отчего кожа смягчилась и облекла плоть, а листы обратились в перья, сохранив притом былую позолоту; так явился голубь, которого она впрягла в свою колесницу[15]......
.......Hiatus valde deflendus in MS[16].
ЭПИЗОД БЕНТЛИ И УОТТОНА
День клонился к закату, и многочисленные силы новых подумывали уже об отступлении, когда из эскадрона тяжело вооруженной пехоты выступил вперед полководец по имени Бентли, безобразнейший из всех новых, высокий, но неказистый и непригожий, широкоплечий, но немощный и нескладный. Доспехи его были составлены из тысячи несообразных кусков, и, когда он шел, сухо громыхали, словно падали свинцовые листы, внезапно сорванные порывом ветра с крыши колокольни. Шлем его был из ржавого железа, а забрало из меди, которая под действием его ядовитого дыхания обратилась в купорос с добавлением желчи, явившейся из того же источника, так что, когда он гневался или трудился, видно было, как с его уст сочится чернильная жижа самого зловредного свойства. Правой рукой он сжимал цеп, а левой (дабы наверняка поразить противника) ухватил горшок, полный нечистот[17]; вот так, вооруженный до зубов, проследовал он медленной и тяжкой поступью туда, где предводители новых держали совет о важнейших делах; но едва он появился, как они начали хохотать над его кривою ногой и обвислым плечом, которых не только не скрывали его сапоги и доспехи, но, напротив, выставляли напоказ. Военачальники порешили воспользоваться его умением поносить всех и вся — даром, который, будучи управляем, нередко служил их делу великую службу, однако иной раз приносил больше вреда, чем пользы; ибо при малейшем оскорблении, а подчас и без оного, он мог, подобно раненому слону, обратиться против своих же вождей. Именно так в нынешних обстоятельствах был расположен Бентли, скорбевший, видя, как противник берет верх, и недовольный ничьим поведением, кроме своего собственного. И он кротко дал понять военачальникам новых, что с величайшим смирением считает их шайкой мошенников, и дурней, и сукиных детей, и проклятых трусов, и окаянных олухов, и невежественных щенков, и вздорных негодяев, что, будь он назначен военачальником, то давно бы уж разогнал этих наглых псов древних. «Вы, — сказал Бентли, — расселись тут, бездельники, но стоит мне или другому какому доблестному новому сразить врага, вы уже тут как тут, хватаете добычу. И я ни на шаг не сдвинусь навстречу противнику, пока вы не поклянетесь, что, кого бы я ни захватил или убил, его оружие бесспорно достанется мне»[18]. Едва лишь Бентли окончил речь, как Скалигер обратил на него сердитый взгляд. «Гнусный пустомеля, вообразивший себя витией, — сказал он, — в сквернословии твоем нет ни смысла, ни правды, ни разумения; зловредный твой нрав извращает природу; обретая познания, ты становишься дикарем, изучая человечество, —бесчеловечным, общаясь с поэтами, — низкопоклонником, неряхой и тупицей. Все искусства, просвещающие других людей, тебя делают грубым и упрямым; при дворе ты стал невежею, а светские беседы довершили обращение тебя в педанта. К тому же больший трус не отягчал еще армии. Но не унывай, даю тебе слово, что бы ты ни захватил, добыча твоя останется за тобою, хотя надеюсь, что прежде твой гнусный труп станет поживой коршунов и червей».
Бентли не посмел отвечать, но, задыхаясь от злобы и ярости, удалился в твердой решимости совершить необыкновенный великий подвиг. Помощником и спутником он избрал своего любимца Уоттона, и они решили хитростью или исподтишка вторгнуться в какой-нибудь незащищенный край армии древних. Поход свой они начали по трупам убитых друзей, затем обошли справа свои войска, затем поворотили на север, пока не достигли могилы Альдрованди, которую миновали со стороны заходящего солнца. И так, объятые страхом, приблизились они к передовой страже противника, озираясь в поисках лагеря раненых или отставших воинов, спящих без оружия вдали от остальных. Как две Дворняги, побуждаемые врожденным прожорством и домашней нуждой, сходятся парой, хотя и с опаской, чтобы ночью забраться в овчарню богатого скотовода; поджав хвосты и высунув языки, крадутся они тихо и медленно, а тем временем бдящая луна в зените изливает на их виновные головы отвесные лучи; и не смеют они залаять, хоть и дразнит их ее сияющий лик, то отраженный в луже, то стоящий на небосводе, но одна из них озирает окрестность, а другая рыщет по равнине, не найдется ли неподалеку от стада какая-нибудь полуободранная туша, оставленная пресытившимися волками или зловещими воронами. Вот так с не меньшим страхом и предосторожностью продвигалась вперед эта любезная пара любящих друзей, когда вдруг они приметили вдали свисающие с дуба блестящие доспехи двух воинов и рядом на земле самих владельцев, объятых глубоким сном. Друзья бросили жребий, и осуществлять это предприятие выпало на долю Бентли; он двинулся вперед, имея в авангарде Смятение и Изумление, тогда как Ужас и Боязнь сопровождали его с тыла. Приблизившись, он узрел крепко спящих двух героев армии древних, Фаларида и Эзопа. Бентли охотно разделался бы с обоими и, подкравшись поближе, было уже нацелил свой цеп в грудь Фаларида; но тут вмешалась богиня Боязнь, она схватила ледяными руками нового и оттащила его от опасности, каковую предвидела; ибо обоим уснувшим героям случилось в тот самый миг повернуться, хоть крепко они спали и видели сны. Фалариду как раз в эту минуту снилось, что некий дряннейший поэтишка сочинил на него пасквиль, а он засунул его в раскаленного быка, где тот ревел благим матом[19]; а Эзопу снилось, что он и другие вожди древних лежат на земле и дикий осел, сорвавшись с привязи, скачет вокруг, топча их и лягая, и гадит им на лица. Бентли же, оставив спящих героев, схватил доспехи обоих и ретировался в поисках своего милого Уоттона.
Тем временем тот давно уже блуждал, стараясь отыскать какое-нибудь дело, пока наконец не достиг небольшого ручейка, который струился из близлежащего родника, именуемого на языке смертных Геликоном. Тут он остановился и, терзаемый жаждою, вознамерился утолить ее этой прозрачною влагой. Трижды пытался он зачерпнуть воду своими нечестивыми дланями и поднести ее ко рту, и трижды протекала она сквозь пальцы. Тогда он лег ничком, но едва лишь уста его лобызнули кристальную влагу, как явился Аполлон и перегородил щитом русло, так что новый лакал одну лишь грязь. Ибо, хотя ни один родник на земле не сравнится чистотою своей с Геликоном, дно его покрыто толстым слоем ила и грязи; так испросил Аполлон у Юпитера в наказание тем, кто смеет коснуться его нечистыми губами, а всем другим в поучение — дабы не черпали слишком глубоко или вдали от верховья.