Битва колдуньи. Сага о мечах — страница 71 из 98

Фрейвид посмотрел на Хёрдис. Она сидела на полу в дальнем углу покоя, сложив на коленях связанные руки, и безучастно смотрела куда-то в пространство. Ее лицо было бледным и застывшим, как у мертвой. Хотелось думать, что и ее странная половинчатая улыбка, и злобный оскал умерли навсегда.

– Ты уверен, Фрейвид, что она не причинит зла своими глазами? – обеспокоенно спрашивал Эйвинд. Молодой хёльд впервые столкнулся с такой могущественной ведьмой и до сих пор не мог до конца оправиться от всего увиденного позавчера. – Может, зря ты велел снять повязку?

– Нет, можешь быть спокоен! – утешил Фрейвид и Эйвинда, и всех домочадцев Асгрима, бросивших дела, чтобы послушать его ответ. – Ее сила была в огниве, а без огнива она вполне безобидна. За все двадцать лет своей жизни, пока огниво не оказалось у нее в руках, она не причинила и сотой доли того вреда, что сумела сделать с ним.

– Ты так хорошо ее знаешь?

– Едва ли кто-нибудь знает ее лучше, чем я! – со скрытой горечью ответил Фрейвид. – Это наука и тебе: выбирай матерей своим детям, даже если это всего лишь дети рабыни!

Фрейвид ничего не добавил, и Эйвинд не решился расспрашивать. То, что ведьма оказалась дочерью Фрейвида, для всех было потрясением.

– Хорошо, что больше она не причинит никому вреда! – сказал Асгрим. Он считал, что в победе над ведьмой есть и его заслуга, и собирался гордиться этим еще много-много лет.

Фрейвид угрюмо кивнул. Да, однажды он уже так думал – когда оставил ведьму запертой в лодочном сарае, понадеявшись, что фьялли сами разделаются с ней. Лучше бы он тогда выполнил обещание, данное Хродмару и Моди, и сам утопил ее в омуте под Тюленьим камнем. Тогда она не мешала бы ему собирать войско и не поставила бы под угрозу успех всей этой войны. Войны, которую сама же развязала!

А вести о фьяллях никому не прибавляли бодрости. Дозорные отряды, гонцы, многочисленные беженцы каждый день приносили новости об их быстром продвижении на юг.

– Лучше всего то, что теперь мы наконец-то поедем к Березняку и больше не будем кружить возле Угольных Ям! – сказал Альрик. – Мне думается, люди уже заждались нас.

– Опять с утра проходили беженцы, я велела гнать их! – с неприязнью вставила хозяйка. За прошедшие дни она попривыкла к обществу таких знатных людей и часто встревала в беседу. Фрейвид презрительно покосился на нее, но хозяйке не запретишь говорить в собственном доме. – Мы не можем кормить всякую мимохожую сволочь! У нас нет жерновов Гротти, чтобы мололи нам счастье и богатство…

– Я бы на твоем месте, добрая женщина, подумал о том, что и вы, быть может, окажетесь беженцами! – с мягкой грустью произнес Альрик. – Фьялли идут на юг слишком быстро, а наше войско еще не собрано. Едва ли мы успеем остановить фьяллей до того, как они подойдут к вашей усадьбе.

Хозяйка застыла с открытым ртом: это не приходило ей в голову. Ей казалось, что раз в ее доме сидит сам хёвдинг, то никаких врагов здесь не может быть никогда.

– Битву нельзя откладывать! – горячо воскликнул Эйвинд. Он был не так самоуверен, чтобы поучать хёвдинга, но терпения сдерживать тревогу уже не хватало. – А не то Квиттинг придется не защищать, а отвоевывать обратно.

– Недолго и до этого! – ответил Фрейвид. Из-за Хёрдис на душе у него было так мрачно, что любые беды казались вполне вероятными. – Разве можно ждать чего-то хорошего, если северяне разбегаются, как зайцы? Если бы Ингстейн Яблоня был достоин звания хёвдинга, то фьялли застряли бы на севере до самой Середины Лета! А где восточное войско? Что думает делать Хельги Птичий Нос? Нашему конунгу не из кого набирать войско!

– У нас и конунга-то нет… – проворчал себе под нос Эйвинд.

В глубине души он был уверен, что всему виной не эта ведьма, а плохая судьба Виги конунга. Удачливому конунгу и ведьма не помеха!

На дворе послышались голоса, шум, стук в ворота.

– Еще какой-то сброд! – ворчливо воскликнула хозяйка. – Сейчас я им покажу, как топтаться под чужими воротами!

Как видно, предостережение мудрого Альрика Сновидца пропало даром. Заранее придав лицу злобное выражение, хозяйка выбежала из дома.

Вернулась она на удивление быстро и была очень смирной. Злость на ее широком красном лице сменилась тревожной растерянностью.

– Там какие-то люди ищут хёвдинга! – опасливо доложила она. – Говорят, что они с Острого мыса, от…

– От Стюра конунга! – вместо нее закончил мужской голос от дверей.

Все в покое поднялись с мест. Фрейвид вгляделся в лицо вошедшего и узнал одного из людей Стюра конунга.

– Приветствую тебя, Фрейвид сын Арнора! – сказал ему тот.

– Привет и тебе, Хёгни Черника! – ответил ему Фрейвид. – Давно мы с тобой не виделись.

– Да, с самого осеннего тинга! – подтвердил Хёгни. – С того самого, откуда Стюр конунг уехал к слэттам. Может быть, тебе будет любопытно узнать, что он вернулся.

Никто не переспросил, никто не усомнился в его словах. В глубине души каждый этого ждал, и Фрейвид мог только пожалеть о том, что плохо рассчитал свои силы и оказался не так готов к возвращению Стюра, как надеялся.

– И я должен сказать тебе, что Стюр конунг не очень-то доволен тем, как ты распорядился в его отсутствие! – продолжал Хёгни. У него не было личной вражды к Фрейвиду, и он говорил спокойно, только передавая волю конунга. – Он был не рад узнать, что ты за глаза похоронил его и возвел на престол его сына, бывшего жениха твоей дочери. Он узнал обо всем этом от людей Хельги хёвдинга и сейчас именно его почитает своим лучшим другом.

– Так вот чем был занят Хельги Птичий Нос! – сказал Альрик. – Вот почему он не спешил собирать войско!

– Да, Хельги хёвдинг и весь Квиттингский восток предпочитают видеть Стюра конунга на вершине Престола Закона, – согласился Хёгни. – А Стюр конунг оттуда объявил тебя своим врагом.

– Вот как? – вымолвил наконец Фрейвид и почему-то посмотрел на Хёрдис.

Она по-прежнему безучастно сидела в своем углу и даже не повернула головы, как будто вовсе не слышала всего этого разговора. А Фрейвид сразу подумал о ней. Глупо было считать, что и в его раздоре с конунгом виновата она, но Фрейвид смутно подозревал, что так оно и есть.

– Да, – подтвердил Хёгни. – Конунг требует, чтобы ты приехал к нему на Острый мыс со всем тем войском, которое тебе удалось собрать, положил голову ему на колени и признал себя виновным. Он обещал помиловать всех, кто вместе с тобой признал конунгом его сына, и тебя, быть может, тоже.

– Меня! – Лицо Фрейвида медленно наливалось краской. Никогда он не мог и вообразить подобного унижения – отдать свою жизнь в чужие руки и беспомощно ждать пощады! – Меня помиловать! Я не знаю за собой никакой вины! – отрезал он. – Я хотел одного – чтобы у квиттов был конунг в той войне, которую нам приходится вести! И если конунг загостился за морем и не знает, что враги уже у порога, то я в этом не виноват!

Хёгни пожал плечами.

– Я передаю тебе слова и волю конунга, а свои оправдания ты перечислишь ему сам. А чтобы ты не упрямился, он велел передать тебе это.

С этими словами Хёгни вынул из-за пазухи маленький полотняный сверток, развернул его и поднял в руке что-то похожее на тонкую светлую змейку. Косичка из мягких светлых волос расплелась и запуталась за время поездки, блеск волос угас, как гаснет все, что было живым и стало мертвым.

– Это прядь волос твоей дочери, – пояснил Хёгни, видя, что Фрейвид застывшим взглядом смотрит на косичку и молчит. – Стюр конунг разорвал ее обручение с Виги ярлом. Он требует, чтобы ты приехал к нему не мешкая, иначе следом за прядью волос ты получишь голову твоей дочери.

– Она у конунга? – медленно выговорил Фрейвид.

Он никогда не задумывался о том, любит ли он свою дочь и насколько сильно любит, но привык считать Ингвиль своим главным сокровищем, гордостью, будущим рода. Еще мгновение назад он готов был сражаться, как дракон, но сейчас вдруг почувствовал слабость, словно эта косичка опутала его «боевыми оковами» и лишила воли к сопротивлению.

– Да, королева Далла привезла ее, – подтвердил Хёгни.

– Королева Далла! – опомнившись, с негодованием воскликнул Фрейвид. – Она тоже положила голову на колени Стюру? Она не меньше меня жаждала увидеть конунгом Виги! Ей очень хотелось сменить одного на другого!

– Это очень похоже на правду! – усмехнулся Хёгни. – И сам конунг об этом догадывается. Именно поэтому я посоветовал бы тебе не медлить с отъездом, если, конечно, ты примешь совет такого незначительного человека, как я.

– Он разорвал обручение! – возмущенно восклицал Фрейвид, почти не слушая. – Почему же он тогда не прислал мне назад то обручье, которым был скреплен сговор?! До моего золота много охотников! Я дал золотое обручье весом не меньше марки! Почему же Виги не вернул его?

– Об этом нужно спросить у самого Виги ярла, но он что-то не спешит ехать к отцу. Полагаю, что обручье осталось у него, потому что у конунга я его не видел и ничего о нем не было слышно. А Виги ярл остался где-то на полпути от озера Фрейра, видать, боится класть голову на колени Стюру конунга. С невестой своей он сумел расстаться, а вот обручья ему было жаль! Тебе лучше знать, насколько велико это сокровище!

И Хёгни опять слегка усмехнулся, отметив про себя, что невозвращение обручья встревожило Фрейвида хёвдинга даже больше, чем угроза жизни единственной дочери.

А Хёрдис вдруг встрепенулась, насторожилась, словно несколько последних слов были волшебным заклинанием, пробудившим ее от векового сна. Теперь уже никто на нее не смотрел, о ней забыл даже Фрейвид, но она внезапно все вспомнила – а главное, то, зачем вышла в этот поход. Дракон Судьбы! Ее золотое обручье, ее сокровище, единственной законной хозяйкой которого была она. Огнива она лишилась, но обручье могло бы вернуть ей все потерянное! Если бы только получить свободу и вновь отправиться на поиски… Что ей какой-то жалкий Виги ярл?

Что-то толкнуло ее изнутри, словно крохотный росток весной впервые попытался пробиться из земли к свету. Кровь быстрее побежала по жилам, Хёрдис стало тепло. Она пошевелилась, но тут же ощутила путы на руках и опять села, злобно закусив губу. Уснувшие было чувства – ярость и жажда борьбы – загорелись в ней снова и с каждым мгновением набирали силу. Но поверх них, как холодная волна, накатывалось бессильное отчаяние. Она была слаба и беспомощна, не могла избавиться даже от ремней на руках. Хёрдис кусала губы, и чуть ли не впервые в жизни ей хотелось плакать.