Возле изголовья лежанки он увидел высокого квитта, и это лицо показалось Хродмару смутно знакомым, напомнило Прибрежный Дом. Квитт тоже заметил Хродмара и оттолкнул ближайшую женщину. Толпа рассыпалась, будто ждала знака.
Не чувствуя под ногами пола, Хродмар шагнул к лежанке. Это была она, Ингвиль. И именно поэтому он не верил своим глазам. Она казалась видением, ожившей мечтой. Вот так, должно быть, Сигурд Убийца Дракона, преодолев огненную стену, взошел на вершину горы и увидел спящую валькирию, одетую в кольчугу. Хродмар столько раз видел Ингвиль в мечтах, столько раз представлял себе их новую встречу, что ее внезапное, ни на что не похожее появление изумило его. Ингвиль уже казалась ему плодом собственного тоскующего воображения, и он скорее удивился, что она существует на самом деле.
Не сводя глаз с лица Ингвиль, Хродмар встал на колени на приступку лежанки. Она не видела его, ее глаза были закрыты, лицо бледно, а дыхания совсем не было слышно. И Хродмару вдруг стало страшно. Она жива? Откроет ли она глаза, увидит ли его? Узнает ли? Он взял ее руку, и рука была холодна. На кончиках пальцев виднелись следы земли, и только сейчас Хродмар поверил, что это не видение.
– Она живая? – спросил он неведомо у кого.
– Да, она жива, – ответил квитт, и его голос показался Хродмару чудовищно равнодушным. – Но с ней дело плохо, Хродмар ярл. Она потеряла слишком много сил. Ее продуло самым холодным ветром, какой только есть в мирах и между мирами.
Не выпуская руки Ингвиль, Хродмар наконец поднял глаза на квитта.
– Как вы сюда попали? – растерянно спросил он, пытаясь припомнить имя этого человека. – Что случилось? Фенрир меня пожри…
– Я думаю, было бы хорошо, если бы ты, Хродмар ярл, вышел отсюда и выгнал всех твоих доблестных воинов, – ответил квитт. – Пусть женщины займутся госпожой и постараются найти знахарку. А я расскажу тебе обо всем, что ты хочешь знать. У меня много занятных новостей. Но давай поговорим в другом месте. А этой девушке нужно как можно скорее помочь. Иначе она достанется не Виги, не Аслаку Облако и не тебе, а только одной богине Гевьюн.
– Ну что, это та самая ведьма? – с любопытством спросил Колль из-за плеча Хродмара.
Услышав новости Одда, Торбранд конунг послал за всеми предводителями дружин. Новости стоили того, чтобы собрать людей на ночь глядя. Фрейвид хёвдинг убит, и убит самим Стюром!
– Теперь все войско западного побережья разбежится! – уверенно доказывал Моди ярл. – Все западные квитты смотрели на Фрейвида, как овцы на барана, что идет впереди отары! Теперь они остались все равно что без головы! Они не станут воевать, потому что не верят больше Стюру! Ведь он звал Фрейвида, чтобы помириться, а сам убил его! Это назовут недостойным поступком, обманом и предательством! В этом деле Стюр рассудил очень плохо!
– Да, вернее всего, западное войско разбежится! – соглашался с ним умный Альвор ярл. – Квитты не захотят воевать под стягом конунга, который может когда угодно обратить оружие против своих же людей.
Но куда они побегут, эти западные квитты? – восклицал Кольбейн ярл. – Они побегут домой! По своим усадьбам! Нам придется возле каждого двора стоять по три дня и терять людей, как и здесь! Нужно скорее идти вперед! Занять как можно больше земли, пока квитты не вернулись!
– Подумай, что тогда выйдет! – втолковывал ему Моди ярл. – Если мы пойдем вперед, квиттам придется и дальше отступать на юг.
– И пусть отступают!
– Мы будем прямо-таки прижимать их к Острому мысу, то есть сами толкнем в объятия Стюра конунга! Западным квиттам не останется ничего другого, кроме как принести Стюру обеты верности! А он не так глуп, как нам хотелось бы, хотя и носит прозвище Метельный Великан! Он примет их всех! И его войско возрастет на… тысячи на две, пожалуй… Сколько тут можно набрать?
– И все это войско будет собрано в один мощный кулак! – подхватил Альвор ярл. – Разве нам это надо? Да пусть они все бегут по домам, а мы будем разбивать их поодиночке! Конечно, так мы пойдем чуть медленнее, но зато гораздо вернее! Не зря говорят: тот, кто едет тихо, тоже добирается до цели!
– Наш конунг не из тех, кто любит ездить тихо!
Торбранд конунг слушал горячий спор своих людей, покусывая соломинку и переводя оживленный, лукавый взгляд с одного на другого. Вести этого сумасшедшего квитта можно было истолковать по-разному, но фьяллям они в любом случае пойдут на пользу. Насколько прав был Стюр в своем недоверии к Фрейвиду Огниво – неизвестно, но с его смертью другие знатные квитты будут настороже и не один раз подумают, прежде чем доверить Стюру конунгу свою судьбу.
– Я рад, что моя дружина так высоко ценит мою доблесть! – весело сказал Торбранд, когда ярлы воззвали к нему за решением. – Но и мой разум не ставит слишком низко. Не стоит лезть на дерево за птицей, которая сама вот-вот упадет. Мы не станем торопиться и не побежим к Острому мысу, как будто нам больше негде ночевать. Пусть западные квитты вернутся по домам, мы не будем насильно толкать их в объятия Стюра, раз уж его любовь им не нравится. Кто-то наверняка уйдет вглубь страны, к Медному Лесу. Но большого войска, способного остановить нас, квитты не соберут никогда! А ты что скажешь, Хродмар ярл? Ты у нас лучший знаток Медного Леса!
Торбранд конунг с улыбкой огляделся, но Хродмара не нашел. Его просто здесь не было.
В то время как конунг на совете с дружиной решал дальнейшую судьбу всей войны, его доблестный любимец сидел на полу под дверью девичьей, бок о бок с тем самым гостем, которого Колль прозвал Сумасшедшим Квиттом и подарил чистую рубашку, поскольку у того ничего с собой не было[38]. Они сидели здесь уже полдня. Среди беженцев отыскалась одна рабыня, понимающая в лечении, рослая и сильная женщина средних лет по имени Хрефна. Уже считая себя пленницей, она спокойно ожидала, пока ее снова продадут, и вдруг молодой фьялленландский ярл, судя по его лицу, близко знакомый с самой Хель, вытащил ее из дома, обещал осыпать серебром и отпустить на свободу, если она спасет девушку, которая больна неизвестно чем, но может умереть.
Может умереть! Услышав об этом, Хродмар даже перестал волноваться. Он не слышал биения собственного сердца, как будто оно остановилось. До этого он то и дело задавал Одду какие-то вопросы, выспрашивая подробности об Ингвиль и ее жизни за это время, но тут же забывал ответы и спрашивал снова.
– Уймись, Хродмар ярл! – наконец сказал ему Одд. – Все это неважно. Если она выживет, то все расскажет тебе сама. А если не выживет, то все это не имеет значения. Она сумела попасть сюда, потому что любила тебя. И если эта любовь превысит ее силы, Ингвиль умрет. Вот и все, что я могу тебе сказать.
И Хродмар замолчал. Тупо глядя в стену узкого перехода перед собой, он ничего не видел и не слышал. Ему приходили на ум смутные воспоминания о его болезни, когда он лежал в плену «гнилой смерти» и не отличал ночь от дня. Она спасла его, его богиня Эйр, которая теперь грозит уйти от него навсегда.
Скрипнула дверь покоя, в сени выглянула Хрефна. Хродмар и Одд повернулись к ней.
Иди сюда, ярл! – сказала знахарка. – Я пропела над ней все заклинания, которые только могут помочь. Я вижу возле нее добрых дис, но они пока слишком слабы – весна еще впереди. Дисы сказали, что если она не очнется сейчас, то не доживет до рассвета.
Поднявшись, Хродмар вошел вслед за женщиной в покой и приблизился к лежанке.
– Одна диса стояла вот здесь, в изголовье, а вторая вон там! – Хрефна показала на другой конец ложа. – Это означает, что у нее две дороги: к смерти и к жизни. Лучше было бы, если бы обе дисы стояли в головах, но если бы обе были в ногах, это было бы гораздо хуже! Они сказали, что она потеряла слишком много сил, когда шла через Ничто. Огонь ее сердца почти весь выгорел. Если он не сумеет разгореться вновь, она погибнет.
Хродмар пытался слушать, но не мог сосредоточиться: бледное неподвижное лицо Ингвиль не оставляло места в сознании ни для чего больше. Огонь ее сердца почти выгорел! Он погаснет – и она умрет! Здесь не помогут травы, а заклятий знахарки оказалось мало, чтобы раздуть его вновь.
– Огню ее сердца нужно помочь, – тихо сказал Одд. – И ты можешь это сделать, Хродмар ярл, если она в тебе не ошиблась.
– Я? – Хродмар растерянно посмотрел на него. – Я не знаю никаких заклятий…
– Она шла к тебе. Дай ей понять, что она дошла. Что ты рядом с ней.
Шла к тебе… Хродмар встал на колени возле головы Ингвиль, чтобы быть поближе к ней. Он не слышал ее дыхания, не видел ее глаз, которые вспоминал так часто все эти долгие месяцы, и в воспоминаниях они были живыми. Он привык считать ее недостижимо далекой, да и теперь она казалась далекой, а то, что лежало здесь, было лишь оболочкой, жилищем духа, покинутым и почти остывшим.
Видя перед собой бесчувственное тело невесты, Хродмар осознал, что может никогда больше не увидеться с ней. Она не откроет глаз, взгляд которых вернул его к жизни в те дни, когда он едва оправлялся от болезни, от отчаяния и не мог привыкнуть к своему новому лицу. Не увидит его. Он мог протянуть руку и коснуться Ингвиль, но был даже дальше от нее, чем когда он находился во Фьялленланде, а она – у себя дома. Безжалостная великанша Хель, которая столько раз протягивала к нему руки, хочет взять у него нечто более дорогое, чем сама жизнь. Его грызла болезнь, жег огонь, топило морское чудовище, топтал великан, но он из всех испытаний вышел почти невредимым, ибо надежда на встречу с Ингвиль придавала ему сил, упорства, воли к жизни. Но если она, его солнечная богиня, покинет его, то зачем ему самому жить? Для кого? Для чего он тогда спасался от Хель? Неужели для того, чтобы похоронить ее?
Хродмар вспомнил Ингвиль такой, какой увидел ее в день Середины Лета, когда впервые вышел на свет после болезни и почувствовал себя заново рожденным. Она стояла на большом валуне, протянув руки к солнцу, как валькирия, прилетевшая на лебединых крыльях. И как сердце его забилось при виде нее сильнее и радостнее, как ему захотелось жить, и в уме сами сложились те строчки, которые он потом рассказывал ей, замирая от счастья, угадывая ответ на свою радость в ее глазах… «Я все жду, когда же из этих кеннингов сложится хоть один стих, а он все никак не приходит, – сказал он ей тогда, желая высказать этим, что никогда еще не складывал стихов о женщине, потому что никому не отдавал своей любви. – Как ты думаешь – придет когда-нибудь?» «Можно ли мне будет сложить стих о тебе и не оскорбит ли тебя это? Примешь ли ты мою любовь?» – хотел он спросить этим самым, и она ответила тогда: «Придет когда-нибудь».