– Робб? – Едва ли она могла на это надеяться, но все же…
– Лорд Ренли! Лорд Ренли в своих зеленых доспехах, с мерцающими при свете пламени золотыми оленьими рогами! Лорд Ренли с длинным копьем в руке! Говорят, он убил в единоборстве сира Гайарда Морригена и еще дюжину знаменитых рыцарей. Это был Ренли, Ренли, Ренли! Ах, если бы мне снова стать рыцарем!
Дейенерис
Дени завтракала холодной похлебкой из креветок и хурмы, когда Ирри принесла ей квартийское платье из плотного шелка цвета слоновой кости, украшенное мелким жемчугом.
– Убери это, – сказала Дени. – Гавань не место для такого наряда.
Если молочные люди считают ее дикаркой, она будет одеваться по-дикарски. Дени отправилась на конюшню в выгоревших штанах из песочного шелка и травяных сандалиях. Ее маленькие груди свободно колыхались под расшитой дотракийской безрукавкой, на поясе из медальонов висел кривой кинжал. Чхику заплела ее на дотракийский лад, привесив к косе серебряный колокольчик.
– Но я не одержала никакой победы, – сказала служанке Дени.
– Ты сожгла мейег в их Дворце Праха и послала их души в ад, – возразила Чхику.
Это победа Дрогона, а не моя, хотела сказать Дени, но смолчала. Колокольчики в волосах обеспечат ей уважение дотракийцев. Позванивая, она села на свою серебристую кобылку, и ни она, ни сир Джорах, ни ее кровные всадники ни словом об этом не обмолвились. Охранять людей и драконов в ее отсутствие она оставила Ракхаро. Чхого и Агго сопровождали ее в порт.
Мраморные дворцы и ароматные сады остались позади – теперь они ехали через бедный квартал, где скромные кирпичные дома смотрели на улицу глухими стенами. Здесь было меньше лошадей и верблюдов, не говоря уж о паланкинах, зато улицы кишели детьми, нищими и тощими псами песочного цвета. Бледнокожие люди в пыльных полотняных балахонах провожали их взглядами с порогов. «Они знают, кто я, и не питают ко мне любви», – догадывалась Дени.
Сир Джорах предпочел бы усадить ее в носилки, укрыв за шелковыми занавесками, но она отказалась. Слишком долго Дени возлежала на атласных подушках, предоставляя волам возить ее туда-сюда. Сидя верхом, она хотя бы чувствовала, что куда-то едет.
Не по своей воле отправилась она в гавань. Ей снова приходилось спасаться бегством. Всю свою жизнь Дени только этим и занималась. Она пустилась бежать еще во чреве матери и с тех пор никогда не останавливалась. Как часто они с Визерисом убегали во мраке ночи, лишь на шаг опережая наемников узурпатора! Бежать или умереть – иного выбора не было. А теперь Ксаро узнал, что Пиат Прей собирает уцелевших колдунов, чтобы наслать на нее порчу.
Дени только посмеялась, когда он сказал ей об этом.
– Не ты ли говорил, что они точно престарелые солдаты, хвастающие былыми победами?
– Когда я это говорил, все так и было, – серьезно ответил Ксаро. – Но теперь я уже в этом не уверен. Говорят, что в доме Урратона Полуночника горят стеклянные свечи, которые не зажигались уже сто лет. Призрак-трава выросла в саду Сеана, призрачные черепахи переносят вести между не имеющими окон домами на Дороге Колдунов, и все городские крысы отгрызли себе хвосты. Жена Матоса Малларавана, который посмеялся над ветхими лохмотьями одного колдуна, лишилась рассудка и не желает одеваться вовсе. Даже от свежевыстиранного шелка отказывается, ей кажется, что по ней ползают насекомые. А слепой Сибассион, Пожиратель Глаз, прозрел снова, как уверяют его рабы. Чудеса, да и только, – вздохнул Ксаро. – Странные времена настали в Кварте – а странные времена дурно сказываются на торговле. Мне грустно это говорить, но тебе, пожалуй, лучше уехать. Совсем уехать – и чем скорее, тем лучше. – Ксаро успокаивающим жестом погладил ее пальцы. – Но тебе не обязательно ехать одной. Во Дворце Праха ты насмотрелась немало страшного, мне же снятся более светлые сны. Я вижу тебя на пышной постели, с ребенком у груди. Поплывем с тобой по Нефритовому морю и осуществим это на деле! Еще не поздно. Подари мне сына, о сладкая песня моего счастья!
(А заодно и дракона.)
– Я не пойду за тебя, Ксаро.
Его лицо сразу стало холодным.
– Тогда уезжай.
– Но куда?
– Как можно дальше.
Ну что ж, пожалуй, время и правда пришло. Ее кхаласар был рад случаю отдохнуть от лишений красной пустоши, но теперь, отдохнув и отъевшись, они начали отбиваться от рук. Дотракийцы не привыкли долго оставаться на одном месте. Они воинственный народ, не созданный для городов. Она и так уж слишком долго задержалась в Кварте, соблазнившись его удобствами и красотами. Но этот город обещал ей больше, чем мог дать, а после того дня, когда Дом Бессмертных исчез в клубах огня и дыма, перестал быть приветливым к ней. За одну ночь квартийцы вспомнили, что драконы могут быть опасны. Они не являлись больше к Дени, спеша принести ей свои дары. Турмалиновое Братство открыто ратовало за ее изгнание, а Гильдия торговцев пряностями – за ее смерть. Тринадцать не примыкали к ним только благодаря Ксаро.
Но куда же им деваться? Сир Джорах предлагал отправиться еще дальше на восток, где их не достанут ее враги из Семи Королевств. Ее кровные всадники с большей охотой вернулись бы в свое великое травяное море, даже если для этого требовалось снова пересечь красную пустошь. Сама Дени носилась с мыслью осесть в Ваэс Толорро, пока ее драконы не подрастут и не окрепнут, но ее одолевали сомнения. Каждый из этих путей казался неверным – и даже когда она решила, куда ехать, оставалось неясным, как они туда доберутся.
Она знала, что Ксаро Ксоан Даксос ей больше не помощник. Несмотря на все свои уверения в преданности, он вел свою игру, мало чем отличаясь от Пиата Прея. В ту ночь, когда он велел ей уезжать, она попросила его о последней услуге.
– Что тебе нужно – войско? – спросил он. – Горшок золота? Корабль?
Дени вспыхнула – она терпеть не могла просить.
– Да. Корабль.
Глаза Ксаро сверкнули, как дорогие камни у него в носу.
– Я торговый человек, кхалиси. Быть может, мы перейдем от подарков к сделкам? В обмен на одного из своих драконов ты получишь десять лучших кораблей моей флотилии. Одно твое слово – и бери их.
– Нет, – ответила она.
– Не такое слово желал я от тебя услышать, – огорчился Ксаро.
– Это все равно что предложить матери продать одного из ее детей.
– Что ж тут такого? Еще родит. Матери продают своих детей ежедневно.
– Только не Матерь Драконов.
– Даже за двадцать кораблей?
– Даже за сто.
Углы его рта опустились.
– Столько у меня нет. Но ведь у тебя три дракона. Уступи мне одного, и у тебя останутся целых два – и тридцать кораблей в придачу.
С тридцатью кораблями она могла бы высадить небольшое войско на берегу Вестероса, но у нее нет войска, даже маленького.
– Сколько у тебя всего кораблей, Ксаро?
– Восемьдесят три, не считая увеселительной барки.
– А у твоих собратьев из числа Тринадцати?
– На всех наберется около тысячи.
– А у Гильдии и Турмалинового Братства?
– Сущие пустяки. Они не в счет.
– Все равно скажи.
– У Гильдии тысяча двести или тысяча триста, у Братства не более восьмисот.
– А если взять асшайцев, браавосцев, жителей Летних островов, иббенийцев – всех, кто плавает по великому соленому морю, – каково общее количество их кораблей?
– Оно очень велико, – раздраженно бросил он. – Почему ты спрашиваешь?
– Пытаюсь установить цену для одного из трех живых драконов, единственных в мире, – ласково улыбнулась Дени. – Мне кажется, что треть всех существующих на свете кораблей будет в самый раз.
Слезы потекли у Ксаро по щекам, по обе стороны от украшенного драгоценностями носа.
– Говорил я тебе – не ходи во Дворец Праха! Как раз этого я и боялся. Нашептывания колдунов сделали тебя безумной, как жену Малларавана. Треть всех кораблей мира! У меня нет слов.
С тех пор они не виделись. Сенешаль Ксаро передавал ей послания – еще холоднее его последних слов. Она должна покинуть его дом. Больше он не намерен кормить ее и ее людей. Он требует возвращения своих подарков, которые она принимала, подавая ему ложные надежды. Дени утешалась тем, что у нее хватило ума не выйти за него замуж.
Колдуны говорили о трех изменах – одна из-за крови, одна из-за золота, одна из-за любви. Первая – это, конечно, Мирри Маз Дуур, убившая кхала Дрого и ее народившегося сына, чтобы отомстить за свой народ. Быть может, вторая и третья – это Пиат Прей и Ксаро Ксоан Даксос? Но Пиат Прей действовал не ради золота, а Ксаро никогда ее не любил.
Улицы становились все более малолюдными – теперь по бокам тянулись угрюмые каменные склады. Агго ехал впереди нее, Чхого позади, сир Джорах сбоку. Под звяканье колокольчика мысли Дени вновь вернулись во Дворец Праха – так язык возвращается на место отсутствующего зуба. Дитя троих, называли они ее… дочь смерти… истребительница лжи… невеста огня. И все время – число «три». Три огня, три скакуна, три измены.
– Ибо три головы у дракона, – вздохнула она. – Ты понимаешь, что это значит, Джорах?
– Эмблема дома Таргариенов – это трехглавый дракон, красный на черном поле.
– Я знаю – но ведь трехглавых драконов не бывает.
– Три головы – это Эйегон и его сестры.
– Висенья и Рейенис, – вспомнила она. – Я происхожу от Эйегона и Рейенис через их сына Эйениса и их внука Джейехейриса.
– Из синих губ можно услышать только ложь – разве не так говорил Ксаро? Зачем вдумываться в то, что нашептали вам колдуны? Теперь вы знаете, что они хотели одного: высосать из вас жизнь.
– Может быть. Но я видела такие вещи…
– Мертвеца на носу корабля, голубую розу, кровавый пир… но какой в этом смысл, кхалиси? Еще вы упоминали о скоморошьем драконе – что это за дракон такой?
– Тряпичный, на палках. С такими сражаются герои в скоморошьих представлениях.
Сир Джорах нахмурился, но Дени продолжала гнуть свое:
– «Его гимн – песнь льда и огня» – сказал мой брат. Я уверена, это был он.