Это, в сочетании с приводившимися выше Д.С. Лихачевым известиями начала XI в. в Никоновской летописи об Александре Поповиче, позволило говорить о превращении нашего героя в былинную фигуру, широко популярную в тогдашнем фольклоре, но не имеющую ничего общего с исторической реальностью.
Эту мысль вроде бы подтверждала сделанная Б.М. Клоссом находка небольшого отрывка сказания об Александре Поповиче из компилятивного Троицкого летописца новгородского происхождения, датируемого концом 60-х годов XVI в.: «В лѣто 6717 [1209]. Князь Мстислав сяде во граде Галичи въ Полях, а под ним князеи 32 и вся Руская земля. А на Киеви князь Мъстислав, а воеводы оу него Дроздь да Волчи Хвостъ, и одоли Половец и Жомоть и Печениги, многи земли. Так и оу великого князя от[ъ]я землю по реку Почаину, отчину его. И князь великии Мстислав и вся земля Руская сташа на реки Почаине, и ту прииха к нему Олександръ Попович с Торопцем. И то слышав киевский князь, собра силу тяшку, Половец, Жомоть, Ляхи, Печенизи, и сташа в Полях. И рече Дрозду: еди, испытаи, есть ли князь великии на реки Почаинѣ. 53 И он рече: не иду, яз Дроздъ потка, а тамо есть Соловеи. И рече Волчи Хвостъ: и яз ихав испытаю. И пригна к рѣцѣ Почаинѣ, воскликне ратным гласом: черлен щит, ѣду сим. И то слыша Александръ, посла к нему с черленым щитом Торопца, на нем же написан лют змѣи. И пригна к нему, рече: человѣче, что хощеши оу щита сего? И он рече: яз хощу того, хто за ним издѣт. И Торопец пригна ко Александру, рече: тоби, господине, зовет. И Олександръ похватя щит, бысть за рекои и рече ему: от[ъ]еди. И тако борзо ся съихашася. И Александръ вырази воеводу из сѣдла и ступи ему на горло и обрати оружие свое, рече ему: чего хощеши? И он рече: господине, хощу живота. И Олександръ рече: иди, 3-жды погрузися в реки Почаинѣ да буди оу мене. И он погрузився и прииде к нему. И Олександръ рече: ѣдѣ ж къ своему князю, рци ему тако: Олександръ Попович велил тоби ступитися земли великого князя вотчине, или ся не сступишь и мы оу тебе возьмем же; да что ти отвѣчает и ты буди у мене, се ли не будешь и яз тебе среди полков наиду. И он пригна къ своему князю, исповѣда ему. И князь не сступися земли. И воевода опять пригна ко Александру, рече: князь не сступился земли. И он отпусти его. И великии князь и вся Руская земля бысть за рекои Почаинои. И Олександръ Попович наиха на вси полки и Половецки и победи я, Жомоть и Печенизи, и множество паде от руку его. И наиха на князя киевскаго со оружием, и он трижда паде пред Александром на земли, моляся ему. И он князя отпусти. Тако очисти землю великому князю, его отчину. Се бысть первая воина Олександра Поповича»[74].
Данный отрывок, по мнению Б.М. Клосса, изобилует анахронизмами и неточностями. Княжения Мстислава Мстиславича в Галиче и Мстислава Романовича в Киеве относятся не к 1209 г., а к более позднему времени, притом что эти князья не воевали между собой. В «Повести временных лет» под 984 г. упоминается воевода Волчий Хвост, живший в X в. при князе Владимире Святославиче[75]. Река Почайна не являлась пограничной, поскольку протекала в современном Киеве. Подобное вольное обращение с историческими фактами характерно для фольклорных произведений и свидетельствует о бытовании в XVI в. цикла сказаний об Александре Поповиче, большинство из которых до нас, по-видимому, не дошло.
Следующей ступенью эволюции нашего героя стала былина «Алеша и Тугарин», в которой он превратился в фольклорный персонаж.
Более поздние работы на эту тематику мало что добавили к взглядам Д.С. Лихачева о мифологичности фигуры Александра Поповича. Они были поддержаны С.М. Прохоровым, увидевшим явные параллели летописной повести о битве на Калке и былиной о «гибели» богатырей. И там и там действует некто по прозвищу Попович, при этом в летописи он назван Александром, а в былине народным именем Алеша[76].
С.В. Алексеев практически повторил выводы Ю.И. Смирнова и В.Г. Смолицкого, отметив, что на рубеже XV–XVI вв. происходит начало сближения исторических припоминаний о персонаже с образами русских былин. В Никоновской летописи Александр Попович впервые представлен и как современник князя Владимира, и как герой начала XIII в. В троицком «Сказании об Александре Поповиче» середины XVI в. он действует в столь же вневременном легендарном пространстве удельной Руси. К XVII в., когда впервые была сделана запись былинного сюжета об Алеше Поповиче и Тугарине Змеевиче, он окончательно преобразился в один из центральных былинных образов[77].
Но каким образом реальный Александр Попович, живший в начале XIII в., оказался связанным с былинной традицией? Чтобы понять это, необходимо напомнить, что историки Древней Руси всегда находились под влиянием окружающего их научного общества.
В XIX в. ученый мир открыл для себя удивительный мир русских былин. Впервые термин «былины» был введен русским этнографом И.П. Сахаровым (1807–1863) в сборнике «Песни русского народа»[78]. По свидетельству современников, эта книга произвела необыкновенное впечатление на тогдашнее образованное общество и термин «былина» прочно закрепился в русском языке. Народное же название этих произведений — старина, старинушка, старинка. Именно это слово использовали сказители. Былины изначально создавались, чтобы их пели. В древности они исполнялись под аккомпанемент гуслей, но со временем эта традиция отошла в прошлое, и во времена, когда к ним обратились собиратели, былины напевались без музыкального сопровождения.
Массовое открытие былин произошло благодаря фольклористу П.Н. Рыбникову (1831–1885). Он происходил из московских купцов-старообрядцев, в 1854–1858 гг. был студентом историко-филологического факультета Московского университета, а после его окончания по рекомендации известного славянофила А.С. Хомякова (1804–1860) отправился в Черниговскую губернию для изучения раскола и записи песен. Там неожиданно он был арестован и сослан в начале марта 1859 г. в Петрозаводск, где в конце мая был определен в штат Олонецкой губернской канцелярии.
Тогда же П.Н. Рыбников, пользуясь своими служебными разъездами, стал собирать преимущественно в Заонежье и Каргополье былины и старины. В 1859 г. он лично записал 165 текстов на 50 сюжетов былин от тридцати народных сказителей. За одну поездку в мае — июне 1860 г. им были записаны 80 былин от крупнейших певцов того времени. В 1861 г. вышел первый том «Песен, собранных П.Н. Рыбниковым», за которым последовал второй[79].
Первым впечатлением ученого мира было изумление. Оказалось, что рядом с Санкт-Петербургом обнаружилась активно бытующая живая былинная традиция. Вместе с тем высказывалось и недоверие, памятуя известный случай, когда шотландский поэт XVIII в. Джеймс Макферсон «прославился» находкой поэм древнего сказителя Оссиана и «переведенных» им с гэльского языка, а на деле написанных им самим, что впоследствии вызвало грандиозный скандал.
Поэтому в третьем томе П.Н. Рыбников напечатал «Заметку собирателя», в которой подробно рассказал о своих странствиях по Олонецкому краю, как был открыт им былинный эпос, как он разыскивал певцов, которых перечислил поименно, с указанием их местожительства и прочего[80].
По следам П.Н. Рыбникова в апреле 1871 г. в Олонецкую губернию отправился ученый-славист А.Ф. Гильфердинг (1831–1872). За два месяца он прослушал 70 певцов и записал 318 былин (рукопись составила более 2000 страниц). Летом 1872 г. А.Ф. Гильфердинг снова поехал в Олонецкий край, но в пути тяжело заболел и скоропостижно скончался в Каргополе. На второй год после его смерти были опубликованы записанные им онежские былины[81]. А.Ф. Гильфердин-гом был впервые применен метод изучения репертуара отдельных сказителей. Былины располагались по сказителям, с предпосланными биографическими справками.
Благодаря П.Н. Рыбникову и А.Ф. Гильфердингу на Русском Севере был найден огромный пласт былин, рассказывающих о временах Древней Руси. На рубеже XIX–XX вв. последовал целый ряд экспедиций по собиранию былин на побережье Белого моря, Печорском крае и других отдаленных областях[82].
По поводу классификации былин в науке не существует единого мнения. Традиционно они разделяются на два больших цикла: киевский и новгородский. События былин киевского цикла приурочены к стольному городу Киеву и двору князя Владимира, былинный образ которого объединил воспоминания по меньшей мере о двух великих князьях: Владимире Святом (ок. 956—1015) и Владимире Мономахе (1053–1125). Среди героев этих былин — самые известные богатыри: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович.
Упоминание в былинах имен князя Владимира, русских богатырей привело к возникновению в отечественной фольклористике так называемой исторической школы, расцвет которой пришелся на 1890—1900-е годы. Ее представители в лице Л.Н. Майкова (1839–1900), Н.П. Дашкевича (1852–1908), В.Ф. Миллера (1848–1913), А.В. Маркова (1877–1917), С.К. Шамбинаго (1871–1948) и др. стремились установить связь былин и исторических песен с русской историей, пытаясь выявить особенности сохранения в фольклоре исторической памяти народа, сопоставляя фольклорных героев с лицами, упоминаемыми в летописях.
Главным доказательством реальности самого известного русского богатыря Ильи Муромца стала его гробница в Антониевой пещере Киево-Печерской лавры. Считается, что, получив в бою тяжелое ранение, он стал монахом под именем Илья. В 1643 г. Русская церковь причислила его к лику святых под именем преподобного Ильи Муромца. В 1988 г., в год тысячелетия Крещения Руси, Межведомственная комиссия Минздрава Украинской ССР даже провела экспертизу его мощей, показавшую, что преподобный имел рост 177 см (высокий для Средневековья) и был исключительно сильным человеком. Вместе с тем у него были обнаружены признаки заболевания позвоночника (былинный Илья до 33 лет не мог передвигаться) и следы от многочисленных ранений (костные мозоли на ребрах свидетельствовали, что они были сломаны, но потом зажили, как и переломанная ключица). Причиной смерти послужил, вероятно, удар острого орудия (копья или меча) в грудь, сквозь прикрывавшую ее левую руку. Смерть наступила в возрасте около 40–55 лет. Приглашенный из Москвы судмедэксперт С.А. Никитин по методу известного антрополога М.М. Герасимова (1907–1970) в