Тут затрубили в рога на стене. И сразу же тяжёлые створы городских ворот, взвизгнув, начали медленно растворяться наружу. Иван жадно взглянул туда, за ворота, и увидел неподвижно стоящих вдалеке людей, шатры, знамёна и стяги новгородские. Аж сердце сжалось и замерло, а потом забилось с силой, погнало кровь горячую по телу. Решимость переполнила Ивана. Он знал, что сейчас сделает.
Вместе с толпой разодетых горожан он, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не проявиться раньше времени, вышел из города. Толпа медленно направлялась к русскому войску, где можно было уже видеть сидящего перед самым большим шатром на стуле человека в нагруднике из блестящей меди. Это, конечно, был князь Владимир Мстиславич. Он ожидал ключей от города и выражений покорности от горожан.
Когда толпа приблизилась настолько, что Иван мог разглядеть снисходительную улыбку победителя на княжеском лице и на лицах стоящих рядом с ним бояр и воевод в доспехах, все вдруг разом остановились. Иван непонимающе оглянулся и понял, что к самому князю пойдут лишь несколько выборных городских старейшин с попом латинским и подарками. Остальные топтались на месте, тихо переговариваясь между собой.
Вот старейшины понесли свои подарки; самым первым шёл высокий седой старик, несущий ключ на подносе. Вот стихло окружение князя Владимира, проникнувшись торжественностью события.
И тут Иван отчаянно рванулся вперёд — ему пришлось сшибить с ног двоих-троих, которые мешали ему, — и что было сил понёсся к русским мимо старшего посольства.
— Братцы! Братцы! — кричал он как мог громко. — Не верьте им! Измена! Измена! — тут горло перехватило — не то от волнения, не то от быстрого бега — и слова больше не получались.
Он не видел, что делалось позади него. Смотрел на князя Владимира Мстиславича. Ноги отчего-то налились тяжестью, как во сне, когда бежишь куда-то, а они не слушаются. Но Иван всё же понимал, что движется, даже хватило сознания увидеть, как от русского стана к нему бегут навстречу. Сзади что-то кричали ему вслед. Краем глаза Иван заметил, что князь Владимир Мстиславич поднялся со своего стула. Кажется, заметил его.
Набежавший на Ивана огромный человек в кольчуге и остроконечном шлеме схватил его за плечо и дёрнул на себя.
— Ты кто такой? Где измена? Говори!
Жадно ловя воздух, Иван ничего не мог вымолвить, только показывал рукой туда, направо, где находились старые ворота. Русский нетерпеливо ждал, пока Иван отдышится, встряхивая его плечо, стиснутое железной хваткой. Через удушливую немоту наконец вырвались слова:
— Рыцари... там... ворота...
— Откуда знаешь? Сам, что ли, видел? — грозно рычал дружинник. — Да кто ты такой?
— Сам... видел... — хрипел Иван, бессознательно радуясь русской речи, русской силе, которая так больно делала плечу, русскому запаху, идущему от воина. — Они весь день вчера... копали там... измена...
— Ну, если врёшь... — Дружинник пристально вгляделся в плачущее лицо Ивана, но доканчивать угрозу почему-то не стал. Отпустил плечо. — Путило! Сотский! А ну бери своих и давай туда, к возам! Да скорее! — И Ивану: — Пойдём-ка со мной, юнош.
Может быть, он хотел отвести Ивана к шатрам, чтобы тот сам рассказал начальству (а то pi самому князю) о том, что затевают немцы, но тут от старых ворот донеслись протяжные звуки рогов и слитный вопль множества глоток. И тотчас же дружным рёвом откликнулся весь русский стан, и всё пришло в движение.
Русский воин, допрашивавший Ивана, бросил его и тоже побежал к стану. Кто-то подвёл ему коня, помог взобраться, он вытащил меч из ножен, поднял над головой и тяжело поскакал туда, где, судя по шуму, уже начиналось сражение с рыцарями барона Дитриха.
Иван посмотрел на городских послов. Те, что были попроще, бежали сейчас к воротам, створы которых поспешно закрывались, а передовые послы уже были окружены всадниками и сбиты в кучу как стадо. Возле русских шатров по-прежнему стояли стяги, шевелясь под еле слышным ветерком. Но ни князя, ни бояр возле них уже не было видно.
Иван вдруг обратил внимание на свою одежду. И с ожесточением принялся срывать с себя кафтан, снятый с убитого Яна. Нестерпимо вдруг захотелось быть там, вместе со всеми — если не самому биться (где уж безоружному и неумелому), то хоть поглядеть, как немцев лупить будут. Ох и достанется им сейчас, проклятым! В том, что рыцари барона Дитриха будут разбиты, Иван не сомневался. Не смогли они застать русское войско врасплох! Успел, предупредил! Радость и гордость переполняли душу. Вот это день! Может, Господь нарочно посылал Ивану такие испытания — чтобы тот оказался в немецком рабстве, испил до дна чашу унижений, а когда придёт срок, выполнил бы перед Русской землёю долг свой? Иван, едва ли не пьяный от свободы и счастья, теперь твёрдо верил в это.
Как и был, без кафтана, в нательной рубашке, он побежал туда, откуда слышался шум битвы. Бежал мимо обозов. Оттуда его окликали, но Иван не останавливался, спешил. Ещё несколько мгновений бега — и перед его глазами предстало восхитительное зрелище, которое он часто себе воображал, но даже думать не мог, что оно будет таким прекрасным.
Старые ворота уже закрылись изнутри. Возле них несколько русских всадников звонко бились с небольшой кучкой немцев; те сопротивлялись недолго, вдруг, как по приказу, побросали оружие, подняли руки. Сдавались. Остальные по всему полю перед воротами — кто лежал, кто сидел на земле с поднятыми руками, кого уже гнали, связав верёвкой, к обозам. Быстро управились. Надменные Дитриховы рыцари, воины великого Ордена Ливонского, они были теперь сами рабы — те, кто так любил других удерживать в рабстве. Ничего, что Ивану не удалось посмотреть на сражение. Главное, что он увидел плоды русского ратного труда.
А русских-то! Русских сколько было вокруг! И каждого обнять хотелось, поговорить с каждым, поклониться в ноги. Иван поворачивал то к одному, то к другому смеющееся своё лицо — отвык смеяться, забыл, как это делается, но тут почему-то быстро вспомнил.
— Юнош, эй! Погоди-ка!
К нему подъезжал давешний дружинник, смотрел сверху, улыбался в ответ.
— Ну, спаси Бог! — крикнул он. — Выручил, молодец. Засели бы они в обозах — трудно бы нам пришлось. Да кто ты таков? Сам русский, что ли?
Он ехал в сторону шатров, а Иван, взявшись за стремя, шёл рядом с ним и торопливо, с пятого на десятое старался рассказать всю свою жизнь за последние годы.
— Ай правда новгородец ты? — недоверчиво спросил дружинник. — А тут все, почитай, новгородцы. Гляди — может, кого встретишь знакомого? Сам-то где жил в Новгороде?
Иван принялся говорить про Новгород.
— Власий! — вдруг позвал дружинник, отвлёкшись от Ивана и глядя куда-то в обозы. — Пойди к нам, вот я тебе земляка нашёл!
Тут же, слегка косолапя, но бодро, подбежал невысокого роста мужичок с седоватой бородой и хитрым прищуром.
— Возьми-ка его, Власий, — дружинник сверху погладил Ивана по голове, отчего тот едва не расплакался снова, — одень получше да накорми. Его, может, князь к себе потребует. То есть как это — зачем? За наградой! Тебя, милый, как звать? Иван? Нечастое имечко! Слышь, Власий! Если б не этот юнош, нас бы здорово покусали нынче псы немецкие!
Ивану вдруг показалось чем-то отдалённо знакомым лицо этого мужичка. И словно откуда-то из детства это знакомство происходило, из тёплого и родного мира, где были и мамка, и отец, и две сестрёнки только-только народились и лежали в люльке, как два свёрточка, а в доме пахло тёплым хлебом и кислым молоком. Подмигнув Ивану, дружинник уехал, а Власий остался стоять, глядя на Ивана с сомнением.
— Ты чей будешь? На Софийской стороне проживал?
— Демьяна кузнеца я сын, — ответил Иван, уже понимая, что именно поэтому мужичок его сейчас и вспомнит. Многие Демьяна знали.
Так и получилось. Знавал Власий отца, и в доме у них бывал, и Иванку малого качал на ноге, угощал его пряником. Только давно. Дивясь, как на чудо заморское, оглядывал со всех сторон:
— Ну и дела! Вот так удивление! Демьяна сын? А я ведь рядом с отцом-то твоим был в том походе, когда убило его. Ох, Господи... Вот бы посмотрел он на тебя нынче! Ну, пойдём, пойдём к обозу, тут и без нас управятся.
Иван ещё раз оглянулся на город. Главные ворота так и не успели закрыться, и через них русское войско спокойно, без суеты и спешки, входило внутрь.
Глава 18
Полностью разбить рыцарское войско сразу не удалось. Барон Дитрих с епископом и почти сотней рыцарей Ордена сумели уйти от погони и укрыться в Оденпском замке — твердыне неприступной. К несчастью для Дитриха, в столь хорошо укреплённом укрытии не было припасено достаточно еды — такова была цена беспечности немцев, уверенных, что они утвердились в этом крае навсегда и замок для обороны им больше не понадобится.
Всё же они продержались целый месяц, страдая от голода и жажды. Чтобы рыцари не могли черпать воду из рва, опоясывавшего подошву замка, князь Владимир распорядился побросать в ров все мёртвые немецкие тела, что остались от неудачной вылазки. При сильной жаре вода во рву быстро протухла и сделалась ядовитой.
Всё это время Иван прожил при обозе, в подсобниках у Власия, который был не ратный человек, а служил по хозяйству. Его делом была военная добыча, и в собирании её проходило время Ивана. Вместе с Власием он ходил по городу, чувствуя себя едва ли не старожилом и хозяином здешних мест. Немецкое добро понемногу заполняло возы, находившиеся под попечительством Власия, и он был доволен. Впрочем, добыча здесь оказалась ещё богаче, чем он ожидал.
К счастью — и для Власия, и для себя — Иван, хоть и опьянённый переменой, что произошла с ним в тот день, догадался вспомнить про свою «фрау», оставленную в заброшенной конюшне. Он хотел побежать туда скорее и выпустить её на волю, о чём и сказал Власию. Но вышло не так, как Иван себе представлял, а гораздо лучше.
Власий отправился в город вместе с Иваном освобождать связанную женщину. Повсюду уже были свои, так что добрались до конюшни без помех. «Фрау» всё так же валялась связанная, не сделав, похоже, ни одной попытки выпутаться. Только раскрыла испуганные глаза, увидев, что её суженый привёл с собою ещё кого-то, и замычала сквозь кляп.