Мстислав Мстиславич видел, что движется монгольский отряд гораздо медленнее, чем может двигаться. Это означало только одно: передовому отряду противника дана задача заманить русских подальше в степь.
И заманивали монголы искусно! Как только Мстислав Мстиславич, надрывая глотку, приказал Даниилу Романовичу и всему полку остановиться, убегающий отряд тоже замедлил движение и стал ловко разворачиваться, словно начиная новое нападение. Опять на русских, как дождь, посыпались тонкие злые стрелы, раня людей и коней.
Монголы будто дразнили: вот же мы, совсем близко, возьмите нас! И как ни остерегал Удалой зятя, как ни убеждал его во вражеской хитрости — Даниил Романович, горящий обидой и желанием немедленной схватки, не выдержал такого позорного стояния под дождём стрел. Он снова кинулся вперёд. И снова за ним пошёл весь полк!
А монголы, одновременно прекратив тратить стрелы, снова побежали прочь, оставаясь при этом в дразнящей близости.
Так повторилось ещё два или три раза. Наконец — то ли им надоело бегать, то ли стрелы кончились, то ли они уже заманили русских куда нужно — монголы вдруг разом повернули к речке, вошли в неё, через несколько мгновений оказались на том берегу, метнули напоследок стрелы в остановившийся в замешательстве русский полк и скрылись за холмом.
Опытный Мстислав Мстиславич, уже отчасти знакомый с таким чисто степным ведением боя, давно уже понял, что большая монгольская сила где-то неподалёку. Он сам подъехал к тому месту, где перебрался через реку монгольский отряд, — точно, здесь был брод, заранее ими разведанный. Через эту мель переехал речушку, осторожно поднялся по крутому взгорку. Глянул. Ничего, только уходящий вдаль отряд противника. Монголы шли спокойно, без суеты, словно уже успели забыть о русских, с которыми только что играли в догонялки.
Озадаченный, Мстислав Мстиславич спустился к реке и вернулся к своему полку.
И всё же эта стычка показалась ему не просто монгольской забавой. Хотя и напоминала таковую. В самом деле, монголы будто забавлялись с русскими, даже нанесли существенные потери (когда, проводив монголов взглядом, подсчитали, так просто опешили. Не потеряв ни одного человека, монголы вывели из строя человек тридцать ранеными, да убито было несколько, да из коней повыдёргивали множество стрел) и, натешившись, спокойно ушли к себе в степь. Но так они могли играть с русскими уже давно. Отчего же именно сегодня отважились? Похоже было на то, что час главной битвы всё-таки приближается.
Мстислав Мстиславич приказал полку возвращаться. Далеко, впрочем, ехать не пришлось, потому что войско уже подтягивалось к этому проклятому месту.
За долгие дни бесцельного хождения по степи большое войско расслабилось, потеряло боевой дух. Это Мстислав Удалой давно уже чувствовал, а теперь увидел со всей ясностью.
Многие из ратников стали думать, что никакой монгольской силы вообще больше не существует. Среди людей по этому поводу ходили всякие разговоры — ведь не заткнёшь же всем рты. Одна-единственная встреча Мстиславова отряда с монгольским становищем эти догадки только подтверждала. Почему избиваемым никто не пришёл на помощь? Ведь знали же монголы, что русские идут на них, должны были держаться кучно. Почему же за много дней пути степь пустая и даже следов не видно? Вот нынче встретил отряд Удалого и Даниила Романовича ещё одну горстку монголов, погонялся за ней — и упустил. Что же теперь — снова мотаться по степи в поисках следующей горстки? Не много ли чести?
Мстислав Мстиславич понял, что надо приготовить людей к сражению. Взбодрить князей и их сомневающееся воинство. Для этого ещё раз он велел разбить стан и собрать общий совет.
К вечеру этого дня совет княжеский собрался в большом шатре Мстислава Удалого. Кроме него никто не выступал, потому что сказать было нечего. Поэтому его слушали с большим вниманием, хоть и кривились некоторые недоверчиво, а Мстислав Романович даже и не глядел в сторону Удалого.
Тот предложил остановиться здесь, на берегах речушки. И не просто встать, а укрепиться в ожидании врага. Кстати, от половцев стало известно, что речка эта называется Калка. Так вот, Мстислав Мстиславич был убеждён, что за рекою Калкой, без всякого на этот раз сомнения, находится вся монгольская сила. Та, которую они давно ищут. И выход может быть один — всем становиться здесь уже окончательно. Именно вблизи этого места и произойдёт решающее сражение. Пока общее войско станет здесь обустраиваться, Мстислав Мстиславич с отрядом перейдёт речку и углубится в степь, искать вражескую силу. Как только она будет обнаружена — даст знать немедленно.
Это решение одобрено было без возражений. С Удалым в передовой отряд напросились молодые князья, каждый со своей отборной дружиной: и князь Курский Олег, и Мстислав Немой, и другие.
Отдельно высказался лишь киевский князь Мстислав Романович. Он объявил, что намерен устраиваться отдельно от общего войска. То есть встать неподалёку, над обрывистым берегом Калки, укрепить свой стан и внутри этой крепости ждать противника. Эта мысль настолько шла вразрез с общими устремлениями и в то же время была высказана так бесповоротно, что с Мстиславом Романовичем никто и спорить не стал. После чего, сочтя совет для себя законченным, киевский князь распрощался с остальными и покинул шатёр. На Мстислава Мстиславича он даже не взглянул.
После его ухода неожиданно возник ещё один весьма существенный вопрос: куда девать половцев? Сажать их здесь, рядом со своими станами, никому не хотелось. И без того уже много ссор с ними было. Из опыта этого похода многие узнали, что половцы, находясь бок о бок с русскими, быстро теряют прежнюю почтительность, наглеют и просто тащат всё, что попадётся им на глаза. Понятно, что народ дикий и к воровству привычный, но люди уже много раз жаловались, кое-где и до драк доходило. Нельзя, чтобы в войске междоусобицы начинались.
Оба хана, Котян и Бастый, присутствовавшие на совете, обиженно вскинулись и подняли настоящий лай. Им, оказывается, раньше и в голову не приходило, что их люди могут своим поведением кого-то задевать. А если что-то и взяли у русских, так ведь для надобности.
— Ты сам вор! — кричал Котян Ингварю Луцкому, потому что тот сидел от хана подальше, чем другие. — Покажи, что я у тебя украл! Всё врёшь!
— Русский всегда нас не любил! — кричал Бастый. — Погаными называит! — и перешёл затем на скороговорку своего родного языка. Ругался, наверное.
Князь Ингварь какое-то время с изумлением смотрел на разбушевавшегося Котяна, потом медленно начал подниматься на ноги, вытаскивая нож из сапога. В него сразу вцепилось несколько рук, усадили обратно. Мстислав Мстиславич увидел, что сейчас здесь может начаться резня, и чем это может обернуться для войска — лучше себе и не представлять. Он подскочил к Бастыю, со всего размаха залепил ему рот ладонью и, крепко тряхнув, усадил на место. Затем грозно придвинулся к оторопевшему тестю. Котян сразу заткнулся сам и уселся, словно ничего и не было.
— Я, пожалуй, вот как решу, — сказал, отдышавшись после приступа ярости, Мстислав Мстиславич. — Обоих вас, ханы, с начальства снимаю. И ставлю над вами своего человека. Кого — позже скажу. Но чтоб его слушались, иначе!.. Забыли, зачем мы здесь?
Он сжал кулак и погрозил притихшим половцам. Оба хана, хоть и без большой охоты, но согласились, понимая, что продолжать ссору с русскими сейчас было бы неразумно.
На этом совет был закончен.
Неожиданная эта свара не на шутку обеспокоила Мстислава Мстиславича. Она грозила подорвать остатки доверия, которое в таком большом войске было необходимо. Но мысль о том, что над половцами нужно поставить своего человека, высказанная Мстиславом Мстиславичем в запальчивости, нравилась ему всё больше. Теперь главное было — выбрать такого человека, чтобы его начальство было принято половецким полком безоговорочно. Своего близкого человека, мечника Никиту, можно было бы поставить на это место, и он справился бы, но уж очень не хотелось отпускать его от себя. Привык в бою полагаться на верного Никиту, который защищает спину.
Чем больше думал Удалой, тем прочнее он утверждался в убеждении: сотник Олёшка Микулич — вот тот человек, что сможет взять расхлябанную толпу половцев в свои крепкие руки. Олёшка был огромного роста, необычайной силы и нрав имел крутой. Он был смоленский, из дружины Владимира Рюриковича, и с князем предстоял большой разговор: Мстислав Мстиславич не был уверен, что князь Владимир отдаст лучшего своего воина, когда решающая битва уже близко. Не говоря о том, что сам Олёшка мог заартачиться и отказаться покидать свою сотню. Князь Удалой, хоть и был главным в войске, но приказывать сотнику всё же не мог.
Тем же вечером с князем Владимиром Рюриковичем состоялся разговор. Как и ожидал Мстислав Мстиславич, князь Владимир без восторга отнёсся к такому предложению. Его всё же удалось убедить, что это нужно для общего дела, посулив притом добрую часть половецкой добычи. Позвали в шатёр самого Микулича. Тот пришёл, отвесил князьям поклон и встал возле полстницы, слегка пригибаясь — шатёр для его роста был слишком низок.
— А чего же? — сказал он после небольшого раздумья. — Возьму. Они, княже, у меня не забалуются. Я их знаю, собачьих детей. Ты меня только сведи к ним да огласи, князь Мстислав, а дальше я уж сам.
Видно было, что для Микулича такое предложение, сделанное самим Мстиславом Удалым, было лестно. Смоленский-то князь уж сколько лет держал его в сотниках, никак не повышая. А тут — сразу в воеводы, что ли? Правда, начальствовать предстояло над ненадёжными половцами. Но это Олёшка вообще не считал за трудность.
После этого разговора на душе у Мстислава Мстиславича стало полегче. Он тут же сходил с Микуличем в половецкий стан и представил половцам нового начальника, при всех назвав его воеводой. Олёшке назначение было по сердцу, и он сразу принялся наводить свой железный порядок. И первым делом заставил новых подчинённых разом укладываться спать, чтобы хорошенько отдохнули перед завтрашним днём.