иться в этой несчастной толпе. Принимать смерть вместе со своими. Однако он был здесь, пока в безопасности.
От монгольского войска отделилось несколько всадников. Поговорив о чём-то, они дружно направились вверх по склону холма — в крепость, оставленную защитниками. Глядя на приближающуюся смерть, Иван пришёл в себя.
Он бегом пересёк внутреннее пространство, пролез между двумя возами — и оказался на противоположной стороне, над речкой Калкой, которая текла себе внизу так мирно, словно ничего и не случилось.
Иван ужом полез через дебри, вспоминая, как совсем ещё недавно он сам их тут устанавливал. Меч сильно мешал ему ползти, цепляясь за ветки, но оружия Иван не бросал, держась за него, как за последнее на всём свете родное существо. Сверху послышались чужие голоса, он замер. Заметили? Нет, кажется, не заметили, веток наплетено на колья было достаточно. Ну вот, сейчас будет обрыв. Прыгать нельзя — услышат.
Он кое-как сполз в воду, прижимаясь к камням, как лягушка. Спасибо тебе, Плоскинюшка, посоветовал, где спрятаться. Пожалуй, здесь, укрывшись в кустах под самым обрывом, можно было отсидеться. В любом другом месте непременно найдут.
Вода показалась Ивану ни холодной, ни тёплой, словно и не вода вовсе. Он проскользнул под берегом, добрался до зарослей кустарника, в несколько гребков достиг зелёного навеса над рекой, нырнул под него и ухватился за ольховый ствол. Теперь его не должно было быть видно ни с берега, ни с воды.
Монголы тем временем обыскивали окрестности. Несколько раз Иван слышал, как разговаривают прямо над его головой, потом камни посыпались сверху, но по голове не попали — голова была прикрыта древесным стволом, толстым, шершавым и изогнутым — за него было удобно держаться. Течение тут было слабым, а глубина у самой кромки воды — по грудь. Здесь Ивану предстояло провести какое-то время. Смиряться с мыслью о том, что все его товарищи мертвы, а он остался жить. И так, пока монголы не уйдут.
Хорошо бы на это время и вправду стать рыбой. Рыбы, говорят, не чувствуют жалости — ни к себе, ни к другим рыбам. Где глубже — там их дом. Знай себе плавают, пока не попадутся в рыбацкие сети.
Князь Даниил Романович, ускользнувший от погони, заметил, что ранен копьём в грудь только тогда, когда, мучимый жаждой, остановил коня возле ручья и, спешившись, стал черпать ладонью воду. Вода была красная, и, наклонившись над ручьём, Даниил увидел, что из его груди в воду падают кровавые капли. Он подозвал двух своих дружинников, пивших из ручья немного ниже по течению:
— Путята! Мирон! Пойдите-ка сюда, я вроде раненый. Перевяжите меня.
Дружинники сняли пробитый нагрудник, сняли тяжёлую от крови сорочку — спереди она была вся пропитана кровью и покрыта студенистыми чёрными сгустками. Сорочку прополоскали в чистой воде, разорвали на полосы и этим тряпьём кое-как перетянули князю грудь. Она сразу разболелась.
Даниил Романович осмотрелся. Немного с ним было войска, всего двенадцать человек. Не все и с оружием. Удивительно было, что они спаслись, как и он сам. Видно, монголов что-то отвлекло от погони. Уж не большое ли войско их остановило?
К вечеру князю Даниилу и его людям встретились ещё спасшиеся беглецы. Это были дружинники Олега Курского, едва сумевшие уйти из разбитого стана. Они- то и рассказали князю о том, что всё войско погибло, и монголы до сих пор продолжают рыскать по степи, разыскивая тех немногих, кому удалось вырваться из страшной бойни.
Даниил Романович сначала не поверил: как же так? Не может быть, чтобы так легко и быстро было уничтожено великое войско! Но потом отряду Даниила случайно встретился князь Владимир Рюрикович и подтвердил:
— Верно, князь Даниил, всех побили нас. Налетели шибко, когда никто и не ждал. И половцы проклятые виноваты — навели на стан погоню!
Ну, два князя — это уже совет. Стали думать, как быть дальше. Хотя чего тут думать? Решение можно было принять только одно: бежать к Днепру. Уходить за Днепр — и к своим.
Пока добирались до Днепра, к ним по пути приставали ещё ратники — и одиночные, и небольшими отрядиками. А на второй день встретили самого князя Мстислава Мстиславича Удалого. С ним был мечник Никита, от слабости еле державшийся в седле — ранен, голова рассечена, — и ещё десятка три воинов, тоже из разных полков.
Удалой далее вроде и не обрадовался, когда увидел зятя, которого мог считать погибшим.
— И ты здесь, князь Даниил? Повезло тебе, что живой остался, — как-то равнодушно произнёс он, разглядывая окровавленную перевязку на груди зятя.
Даниил Романович, в отличие от тестя, очень ему обрадовался. Хотя с болью отметил про себя, что Мстислав Мстиславич за эти два дня постарел словно на двадцать лет — глаза потухли, руки тряслись, на коне уж не сидел соколом, а горбился, как будто тяжело ему было голову держать.
Через день, когда до Днепра не так уж много бежать оставалось, Удалой чуть-чуть оправился, пришёл в себя.
— Я виноват, — печально говорил он зятю, ехавшему с ним рядом. — Погубил всю рать и себя погубил. Как же теперь? Что же делать-то теперь?
Даниил Романович, жалея тестя, понимал, каково у того было на душе. Славный победами князь Удалой, знаменитый на всю русскую землю, первый раз в жизни бежал с поля боя, трусливо бежал, спасаясь.
Опытнейший воин — отправился один искать противника, будто хвастаясь своей удалью, полетел навстречу монголам, которых надо было выслеживать, скрадывать со всей тщательностью, как ловец в лесу скрадывает чуткого и хитрого зверя! Погубил своим безрассудством всех.
Вместе с тем Даниил Романович не мог не признать и своей вины в случившемся. Ведь это они, молодые князья, громче всех подзадоривали Мстислава Мстиславича, и князь Даниил был среди них первым! Всё славы хотелось небывалой! Втайне рад был Даниил, когда разругались Мстислав Удалой и Мстислав Романович. Думал, надеялся, что тесть теперь не станет слушать стариков с их норовом и причудами! Примкнёт к молодым! Так оно и вышло.
Пока ехали до Днепра, разговаривали мало. Каждый был при своих мыслях. Разгром русского войска получился таким неожиданным и полным, что даже спустя три дня ещё не все опомнились — не укладывалось в головах.
Ехали, поглядывали назад: нет ли монгольской погони за плечами? Пронесло, Бог миловал. Наверное, монголы посчитали недостойным для себя гоняться за жалкими остатками русского войска и занялись сбором и дележом добычи.
Сколько же им, проклятым, всего досталось!
Но даже и то не беда, что имущество огромной русской рати взяли монголы. Теперь, когда войска того уже нет, вся русская земля лежала перед ними лёгкой добычей. И некому было её защищать. Неужели скоро придётся увидеть монгольские войска под Переяславлем, Черниговом, Киевом, Галичем?
На Днепре, там, где были оставлены ладьи и сторожевой отряд, Мстислав Мстиславич снова стал почти прежним — бодрым и деятельным. Перед ним вспыхнула новая задача: остановить чужеземное нашествие на рубежах Руси! Он уже мыслил, где станет набирать воинов, кого пригласит в союзники. Этим он словно ограждал себя от душевной боли, вытеснял её новыми заботами. Хотя и понимал, что набрать второе войско, пусть и не такое большое, как то, что погибло, ему уже никогда не удастся.
Сюда, к лодейной стоянке, стекались все, кто остался в живых и ушёл от погони. Для этих людей война была уже закончена, им хотелось поскорее домой. Удалой говорил с людьми о том, что пора собирать новое ополчение.
Ему не возражали. Но и горячей поддержки он не получал. Угасло что-то в людях.
Ужасались потерям, с горестью вспоминали погибших князей: Мстислава Черниговского с сыном, Святослава Яновского, Святослава Шумского, Изяслава Ингваревича, Юрия Несвижского. И многих других славных воинов, верных сынов отчизны.
О киевском князе Мстиславе Романовиче ещё никто ничего не знал. Вроде бы он так и остался в своём укреплении. Погиб, должно быть. Или до сих пор держится? Нет, точно погиб.
Подождав ещё день, Мстислав Мстиславич приказал перебираться через Днепр, а все лишние ладьи пожечь, порубить и отправить вниз по течению. Хоть рекою оборониться от монгола. Так и было сделано.
На том берегу все уцелевшие князья со своими людьми разошлись по домам. Больше дожидаться было некого, а вот с сообщением о победе вражеского войска нужно было поспешать.
Распрощавшись с бывшими товарищами, и Мстислав Мстиславич с Даниилом отправились домой — к Галичу.
А в это время на севере владимирское и суздальское войско, отправленное на подмогу союзной рати, ведомое молодым князем Василием Константиновичем (которого обычно называли Василько Ростовский), полным ходом спешило к югу — на помощь соотечественникам.
Князь Василько был человек с тонкой, чувствительной душою, унаследовавший от своего отца, великого князя Владимирского Константина Всеволодовича, все его лучшие качества: мягкость в обращении с людьми, доброе сердце, склонность к наукам, обострённое понимание справедливости. К сожалению, он получил от родителя ещё один дар — слабое здоровье, и эта не в добрый час приобретённая им болезненность тела сильно угнетала его, постоянно напоминала Василию, умевшему думать и предвидеть, о возможности скорой смерти. А значит, ему могло не хватить времени на то, чтобы исполнить свой долг перед русской землёй — так, как завещал ему отец великий князь Константин на своём смертном одре.
Мучительное желание совершить что-нибудь необыкновенное, что прославит его на века, всегда было в душе Василия Константиновича. Да, жизнь его складывалась удачно, он мог жить спокойно и в своё удовольствие под рукой родного дяди — великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. В землях ростовских был порядок, в последнее время никаких бедствий даже не случалось — ни засухи, ни моровой язвы, ни потопов, ни лихих половецких набегов. Не к чему было руку приложить, чтобы сердце возрадовалось. Оставалось только Богу молиться о ниспослании подвига и строить храмы и монастыри, совершая богоугодные дела.