князя достаточно вескими. Потому что на данный момент ситуация складывалась таким образом: если Константин уходит из Ростова и становится великим князем, то Ростов отходит Георгию. В случае смерти Константина его брат становится великим князем владимирским, сохраняя при этом за собой и ростовский стол. Когда же Георгий отойдет в мир иной, то в стольном Владимире будет княжить следующий Всеволодович, а за сыновьями Георгия Ростов так и останется. Мощь Суздальской земли при таком раскладе значительно усилится, и все будет сделано по совести и справедливости. За одним исключением – дети Константина останутся без богатого удела.
Поэтому можно говорить о том, что, когда Константин потребовал себе Владимир и Ростов, то у него смешались в кучу интересы государственные и личные. Он вполне обоснованно считал, что под рукой великого князя должно быть достаточно сил, чтобы поддерживать порядок в Суздальской земле. Но при этом хотел и сам отхватить кусок пирога от наследия Всеволода Большое Гнездо. И как сын по отношению к отцу вел себя очень дерзко. В Московском летописном своде XV века, из которого мы узнаем о конфликте между Всеволодом и его наследником, есть информация о том, что после того, как Константин отклонил оба приглашения отца в стольный Владимир, в Ростове произошел большой пожар.
В Лаврентьевской летописи сообщается, что это бедствие случилось 15 мая, и в это время Константин находился в столице: «Константин же христолюбивый благоверный князь, сын Всеволода, был тогда во Владимире у отца» (с. 373). И уезжает он в Ростов только после того, как узнает о случившейся беде: «скоро приехал в Ростов». Ни о каком недопонимании между отцом и сыном пока речи нет. На мой взгляд, скорее всего, этот пожар, случился до того, как Всеволод объявил свою волю. В противном случае получается, что кто-то из двух летописцев слукавил. А так все становится логичным и объяснимым.
Свою версию развития событий приводит и В. Н. Татищев: «Константин тогда весьма болен был и, не могши сам к отцу ехать, послал к нему с прошением, чтоб не имел на него гнева за то, что он по крайней своей невозможности не может к нему приехать. И написал к нему о том весьма покорное прошение такими словами: „Отец предрагоценный и любезный, я покорно благодарствую, чем меня изволишь наделять, и прошу не возомнить на меня, чтоб я якобы тем вашим определением был недоволен. Только прошу не возбранить мне, сыну твоему, слово донести. Поскольку ты возлюбил меня, как старшего твоего сына, и хочешь меня на место свое старейшиною учинить, я пребуду по воле твоей. Но прошу, если честность твоя изволит, дать мне Ростов, как старейший град и престол во всей Белой Руси, и к тому Владимир. Или повелишь мне быть во Владимире, а Ростов ко Владимиру. И если тебе не противно, то прошу не презреть моления моего, я же, как скоро возможно, сам к вам поклон отдать буду“» (с. 641).
Что мы можем узнать из этого сообщения? Во-первых, то, что причиной неявки Константина к отцу была болезнь. Беда в том, что, если бы ростовский князь был тяжело болен, то Всеволод наверняка знал бы об этом и не стал посылать приглашение сыну второй раз. А узнать о том, что в действительности происходит с Константином, для великого князя было проще простого. Всеволод Большое Гнездо был одним из самых коварных и циничных правителей своего времени, и можно не сомневаться, что отец знал о том, что же в действительности происходит в ростовских княжеских хоромах. Поэтому и последовал новый вызов в столицу.
Второй момент. О таких важнейших делах, как перераспределение уделов, Константин буднично сообщает в письме. Как будто был уверен, что отец изначально оценит его мудрость и с радостью исполнит все капризы. Не факт, что и личная встреча, где Константин изложил бы Всеволоду все свои доводы и аргументы, дала бы положительный результат. Получается, что сын сознательно провоцировал отца. Но если исходить из того, что за молодым князем стояло местное боярство, то все понятно и логично.
Обратим внимание еще на такой момент. В Московском летописном своде конца XV века конкретно указано на то, что Константин «хотяше Володимиря к Ростову» (т. 25, с. 108), а не наоборот. Намерения Константина обозначены очень четко: «После смерти великого князя Всеволода Константин не захотел княжить во Владимире, но пожелал жить близ чудотворцев и церкви пречистой Богородицы в Ростове. Поэтому и захотел присоединить он Владимир к Ростову, а не Ростов к Владимиру, и замыслил, чтоб здесь был стол великокняжеский; но не допустила этого пречистая Богородица»[22] (Из Тверской летописи). Скорее всего, Татищев просто домыслил, когда говорил о том, что Константин был согласен на то, чтобы, при условии сохранения за ним двух важнейших городов Суздальской земли, столица осталась бы во Владимире. Однозначно, что ростовская элита ему бы это просто не позволила сделать.
Вполне вероятно, именно здесь возникла та дилемма, которую Всеволод так и не смог разрешить. Ни владимирское боярство, ни духовенство, ни купечество, ни простые жители города никогда бы не согласились на то, чтобы потерять статус столицы и оказаться в подчиненном положении у Ростова. Это былая такая грозная сила, с которой был вынужден считаться даже князь. Поэтому Всеволод Большое Гнездо принял решение, которое показалось ему самым наилучшим. Оставив за Константином Ростов, он объявил своим наследником Георгия: «Князь же великы Всеволод созва всех бояр своих с городов и с волостей, епископа Иоанна, и игумены, и попы, и купце, и дворяны и вси люди, и да сыну своему Юрью Володимерь по собе, и води всех к кресту, и целоваша вси людие на Юрьи; приказа же ему и братью свою» (Московский летописный свод конца XV века, т. 25, с. 108). В «Летописце Переславля Суздальского» есть существенное дополнение о том, как Всеволод перед смертью наделил сыновей уделами: «большему Константину Ростов, а потом Гюргю Володимирь, а Ярославу Переяславль, Володимиру Гюргев, а меньшею Святослава и Иоанна вда Гюргю на руце, река: „Ты им буди в отца место“ (т. 41, с. 129). Два младших сына остались без уделов, и наделять их волостями должен был уже Георгий. Примечательно, что Переславль-Залесский Ярослав мог получить потому, что родился в этом городе, о чем содержится информация в „Летописце Переславля Суздальского“: „И тако седе Ярослав в Переяславли на столе, идеже родися“» (т. 41, с. 130).
Всеволод Большое Гнездо назначает своим наследником сына Георгия
Миниатюра Лицевого летописного свода XVI века
Столица признала Георгия, признали его старшинство и остальные братья, за исключением Константина. Всеволод поломал старый обычай, согласно которому власть переходит к старшему сыну, и этим создал прекрасный повод для грядущего кровопролития.
Константин не ожидал, что отец пойдет на столь радикальные меры. Шантажируя родителя, он увлекся и просто не до конца просчитал последствия своей авантюры. Еще больше Константина поразило то, что братья бесповоротно выполнили волю отца. Ладно, Георгий, ему удача сама пришла в руки, но остальные! Получалось, что, затеяв всю эту распрю с Всеволодом, Константин не приобрел ровным счетом ничего, зато потерял право на великое княжение и испортил отношения с родственниками.
В. Н. Татищев очень лояльно относится к Константину и стремится его всячески оправдать, возлагая вину за конфликт на Всеволода и Георгия. Описывая ситуацию, которая сложилась после того, как великий князь назначил своим наследником Георгия, историк сообщает следующее: «Константин, уведав то, весьма опечалился и хотел идти к отцу, но из-за болезни не мог, а к тому же бояре опасались, чтоб его отец, призвав, не принудил оное его определение утвердить, и ехать ему не советовали» (с. 642). Рассказав очередную сказку о болезни ростовского князя, Василий Никитич сам же себя и опроверг, назвав истинных виновников конфликта. Судя по всему, эти самые люди и в прошлом противились поездкам Константина к отцу.
Летописец оставил очень интересное наблюдение о реакции Константина на события в стольном Владимире: «Константин же слышев то и вздвиже брви собе с гневом на братию свою, паче же на Георгиа» (Московский летописный свод конца XV века, т. 25, с. 108). Однако ростовский князь мог сколько угодно хмурить брови, в данной ситуации это не интересовало никого и вряд ли что могло изменить. Отец решения не поменяет, а после его смерти Георгий власть не отдаст. И здесь у Константина был выбор – либо начать борьбу за великое княжение и ввергнуть Суздальскую землю в кровавую междоусобицу, либо смириться с существующим положением дел и всю жизнь оставаться на вторых ролях. Хотя с детства он привык считать себя везде первым. Но самое обидное было в том, что в эту ловушку Константин загнал себя сам. Воистину горе от ума!
Понимал ли Всеволод, что сотворил и чем все это может закончиться? Трудно сказать. Но одно можно утверждать наверняка – именно его мягкотелость в отношении Константина, и привела к жесточайшей усобице, перед которой померкла собственная борьба за великокняжеский стол. Не обязательно было предпринимать жестокие меры против личности Константина лишая старшего сына жизни или свободы. Достаточно было просто отстранить его власти. Так, как это сделает в отношении своего старшего сына внук Всеволода, Александр Невский.
Когда Василий посмеет выступить против отца, то Александр скрутит непокорного первенца в бараний рог, лишит всех прав на великое княжение и отправит жить в захолустье. Василий Александрович просто исчезнет из политической жизни Суздальской земли, как будто его и не было. Когда речь шла о благе страны, то Александру Ярославичу было абсолютно все равно, кто перед ним – друг или родственник. Если это было необходимо для дела, то князь был очень жесток, мог приказать и вздернуть повыше, и руки отрубить и глаза выколоть.
Всеволоду надо было лишить Константина удела за неповиновение отцу и великому князю. В этом случае страна не узнала бы ужасов братоубийственной войны, никогда бы не случился кошмар Липицы, а тысячи русских людей остались бы живыми.