Она говорила все так же тихо, щурясь, точно стесняясь, что выдает свои тайны, и по-прежнему, как там, в Москве, в больнице, когда о н дал впервые знать, говорила не о себе, точно ее не существовало, не было вовсе, а о н е м, кто бился теперь в ней и кого она воспринимала уже не как живущего пока лишь в ее утробе, а в яви, рядом: у нее это утвердилось неодолимо. И вновь подивившись такой вере, сказав, что «все проблемы решать будем вечером», оставив ей свой служебный телефон «на всякий случай», Сергеев ушел.
Дежурная на выходе гостиницы с сердечной теплотой спросила:
— Ваша жена, Георгий Владимирович? Я поняла… Посмотрю, помогу.
— Спасибо. Я буду звонить.
Только теперь стало ясно, что кабинет Сергеева в сборно-щитовой казарме, приспособленной под штаб, тесен: приезжим не хватило места за столом, приглашенные руководители служб полигона входили со своими стульями, долго устраивались.
Наконец все расселись и утихомирились, лишь кое-кто вполголоса перекидывался фразами, да и то такое позволяли себе приезжие, полигонные же, поставив стулья и сев, умолкали сразу: столь большое скопление начальства действовало магически.
Янов, сидя за столом рядом с Сергеевым, усталый после полета — сумрачные тени легли под глазами, тяжело спустились веки, — побарабанил пальцами по кромке стола, негромко спросил:
— Ну что, товарищ Сергеев, все? Можно начинать? — И, отметив кивок Сергеева, сказал: — Тогда заслушаем начальника полигона о состоянии дел, потом… — Янов сделал паузу, повернул голову наискосок, к сидевшему через стол Умнову в белой рубашке, при галстуке, кивнул с достоинством и уважением: — Главный конструктор познакомит нас с перспективой по «Меркурию». Так, Сергей Александрович?
Подтолкнув неторопливо очки, Умнов проговорил:
— Так, по-моему.
Неизвестно в какой связи, уже раскрыв папку, в которой лежал доклад, Сергеев подумал: Умнов переоделся; там, на аэродроме, из самолета он вышел в полной форме — полковничьи погоны на кителе, слева три ряда новеньких планок, справа одиноко, но приметно золотилась медаль лауреата Государственной премии, оттиск лавровой ветви на круглом поле. Казалось, коротко мелькнувшая у Сергеева мысль передалась Янову — глаза, мерцавшие под низко приспущенными веками, слабо засветились, и, с живостью распрямляясь за столом, он сказал:
— Сергей Александрович в штатском одеянии, а так он человек военный, полковник, прошу это иметь в виду… Ему легче, он главный конструктор, ему можно и так, в рубашке, а нам нельзя. Преимущество для Шантарска серьезное!
— Но вы же знаете лучше меня, Дмитрий Николаевич, что дело не в форме, а в содержании. Не так ли? — сняв и протирая очки, проговорил Умнов. В тоне, в том, как он подчеркнул слова «форма» и «содержание», прозвучала мало скрытая ирония.
— Правда, правда! — подхватил согласно Янов. Он явно не хотел углублять этот разговор. — От нее никуда не уйдешь. Так что, начнем?
Доклад о состоянии дел читал полковник Валеев, Янов же, вздев очки, следил по экземпляру, лежавшему перед ним, и, казалось, был спокоен, и даже благодушен: не супил брови, ни разу не перебил начштаба. А когда Валеев закончил читать и подсобрал строго невысокую, обрубисто-полноватую фигуру: «Все, товарищ маршал», Янов медленно сказал:
— Ну что ж, спасибо. — И сразу оживленно пошевелил бровями: — Все согласны, товарищи, или есть дополнения? Давайте! Особенно прошу представителей полигона — как?
— Читали, обсуждали, товарищ маршал, — нарушил молчание Сергеев.
— Это хорошо, что коллективно… — оглядывая уже спокойно сидящих, сказал Янов. — Значит, дополнений, замечаний нет? — Выдержал паузу, потер привычно скобочку волос, усмехнулся, голос с глушинкой: — В двух случаях бывает… Или все верно, полное единодушие, или не так, но есть причины молчать… Что же — первое, второе?
На стульях задвигались, заулыбались — вопрос Янова внес оживление, сломил атмосферу строгости, чинности. Два-три голоса отозвались: «Согласны!», «Все верно в докладе», «Это бы реализовать!»
— Что ж. — Янов выпрямился неторопко за столом, обернулся к Сергееву. — Тогда уточним на месте! И строительство, и поставку оборудования, и быт. Вот покормите нас обедом и — по точкам. Там и жить…
— Будут вертолеты, Дмитрий Николаевич, можно возвращаться в жилгородок. — Сергеев сделал попытку скорректировать решение маршала.
Смешок Янова оказался коротким и глуховатым:
— Начальник полигона беспокоится — не устроено? И поглядим, в самый раз! Так что, по-полевому, все же военные. — И он прихлопнул ладонями по столу.
В конце, уже отпуская всех, попросил:
— Будут предложения — без церемоний, товарищи. Дело большое решаем, без коллективных усилий не сдвинуть.
Выходили из кабинета последними Янов, Сергеев, Умнов. Уже переступив порожек, маршал задержал шаг, дотронулся до локтя Сергеева, поглядел пристально и тепло.
— А вы можете не ездить… — Кивнул неопределенно, за дверь. — Там ведь вот-вот… Не ошибаюсь?
— Нет еще. В случае чего поставят в известность.
— Ну, глядите.
Непоседливость, энергия маршала удивили в эти дни всех: в самый полуденный зной он не укрывался, не прятался, хотя в сборно-щитовых гостиницах ему готовили комнатку, а на самых дальних точках, где еще только затевалось строительство и площадки походили на хаотические склады материалов и оборудования, ставили палатки. Он недовольно супился, брюзжал точно бы про себя, замыкался даже, когда видел заторы в строительстве, беспорядок в поставках аппаратуры, материалов, въедливо допытывался у осунувшегося, вконец уставшего Шубина, сыпал вопросами — что, как, почему, — однако обращался с ним уважительно: знал его многие годы и, верно, видел теперешнее его состояние. Но нет-нет да и прорывалось у Янова горькое:
— Казармы, клуб, гостиницы — по старинке! Нельзя же так! Скоро придут бригады наладчиков, инженеры промышленности, военные испытатели, а мы их так встретим. Да еще отрываем от семей. И куда? В какие условия?.. Не-ет, спасибо не скажут!
Совсем темнел задубелым, обожженным лицом Шубин, но желтоватые воспаленные глаза загорались сквозь застарелую усталость огнем:
— Доказывал! Проекты старые…
— Буду Военному совету докладывать, министру. Пока можно — поправить надо! — Янов молчал и из-под век взглядывал на Сергеева. — А вы скромничаете? В докладе-то не крик, а так — шепоток, а? Вот что выходит…
Случалось, будто он ловил себя на мысли — не прав, а возможно, хотел больше утвердиться, — и делал шаг к Умнову:
— Вы-то как считаете, Сергей Александрович? Можно так? Ультрасовременная система «Меркурий» — и допотопный быт?
— Можно, но плохо.
— Вот-вот!
Но когда Янов по ходу знакомства с полигоном видел хоть малые успехи, прорисовывавшиеся контуры комплекса, когда останавливался в испытательных корпусах перед смонтированными блоками, то веселел, оживлялся, отирал клетчатым платком потное лицо, живо обходил линейки аппаратуры, заглядывал в переплетение проводов, расспрашивал, восклицал: «Знаете ли, отрадно, отрадно!»
Высокие гости пять дней объезжали площадки, скрупулезно, досконально обследуя и выявляя все, и в конце концов оказалось, что доклад, сделанный Сергеевым в первый день, не только не завышал запросов и потребностей, но по многим пунктам был даже скромнее выводов группы Янова. В день отъезда, прямо там, на самой дальней точке, куда экипаж подал Ил-14, Янов, перелистав исчерченный пометками экземпляр доклада, передавая его Сергееву, сказал:
— Высылайте срочно. Решать надо многое, и как можно быстрее. Желаю успехов, Георгий Владимирович, привет и добрые пожелания супруге. — Брови его медленно свелись и разошлись над переносицей, отгоняя какую-то заботу, он взглянул с прищуром, теплея. — Сына, наверное, ждете, как все отцы?
— Не-ет, — протянул от неожиданности Сергеев и спохватился: Янов может не понять, что в сущности Сергееву все равно, сын или дочь, заботы у него другие, пояснил: — Я буду рад и дочери, а вот у Лидии Ксаверьевны — у нее все решено: сын, и только. — И после паузы, поскольку Янов, как бы о чем-то догадываясь, продолжал смотреть на него, Сергеев сказал: — Случай особый, товарищ маршал… Хотел, чтоб побыла в Москве, под наблюдением врачей. Здесь же пока врачи и учителя — наша мечта.
Янов опустил в задумчивости голову, будто чувствовал себя виноватым, что затронул эту тему, выдавил:
— Понимаю вас… — Вскинул голову, будто к нему пришло какое-то внезапное решение, сказал: — Словом, скорее присылайте доклад.
…После отъезда военных во главе с Яновым представители промышленности еще остались, оставался и главный конструктор Умнов; два дня уточнялись планы и детали поставки оборудования и монтажа опытного образца «Меркурия», и Сергеев, сам внимательно вникая во все, привлекая ко всему своих помощников, понял за эти дни, что горячее время не за горами, что не будет гладенькой последовательности: строить площадки, монтировать, отлаживать экспериментальный и опытный образцы — все придется делать одновременно. В этом своем выводе он укрепился окончательно, когда Умнов, отвечая на какой-то вопрос замминистра Бородина, сказал:
— По моим наметкам, через месяц переселюсь сюда, на полигон, стану здесь жить… Надеюсь, Георгий Владимирович не прогонит?
Сергеев тогда тоже пошутил:
— Чего желать лучшего, если главный конструктор рядом? А дом ваш готов, вы его за эти дни обжили, Сергей Александрович.
Крутой поворот в делах даже нравился Сергееву: столь плотный и объемный план, выработанный в эти дни и включавший в себя целый комплекс разнообразных мер, больших и малых, связанных между собой, переплетенных, точно сложная вязь, не оставлял никаких сомнений в том, что выполнить его не просто и не легко. Но подобные сложности, когда надо выкладываться до конца, делать почти невозможное, его не смущали и не пугали — важно, чтоб нигде не тормозилось, чтоб все шло без сбоев, тем более — без срывов. Его, Сергеева, задача — отстроить, отладить до предельной четкости весь механизм полигона.