— Сент-Круа, вы видите то же, что и я?
— Да, господин герцог.
— Эти канальи разрушили ограду кладбища и стену вокруг церкви! Теперь нам придется атаковать их без прикрытия! Что скажете?
— Думаю, нам следует дождаться подхода войск Леграна и Карра-Сен-Сира, чтобы, по меньшей мере, иметь численное превосходство.
— К тому времени туман рассеется! Нет! Этот туман послужит нам защитой. Пусть дают сигнал к атаке!
Около тысячи невыспавшихся вольтижеров бросились к церкви, за ночь превращенной австрийцами в крепость. Они бежали в густом тумане с примкнутыми штыками, спотыкались о трупы и оступались, попадая в воронки от ядер. Австрийцы ждали эту атаку и встретили французов плотным огнем. Стреляли со всех сторон, даже с полусгоревшей колокольни. Солдаты один за другим падали на землю. В этот момент между могилами и обрушенной стеной появился австрийский майор верхом на лошади. В руке он держал флаг, обшитый золотой бахромой. Вокруг офицера тут же образовалась плотная группа. Прозвучал боевой клич, и австрийцы с ружьями наперевес помчались навстречу вольтижерам. В рукопашной схватке все средства хороши: одни орудовали ружьями, как дубиной; в руках других они превратились в косы или шпиговальные иглы. Люди с хриплым ревом выпускали друг другу кишки. Стоило кому-то упасть — и его тут же пригвождали к земле. Никто больше не обращал внимания на стоны раненых и предсмертные крики умирающих. Противники топтались по выпущенным кишкам, сталкивались, рвали друг друга ногтями, зубами и убивали, чтобы не быть убитыми.
Массена посмотрел на часы. От волнения Сент-Круа не находил себе места:
— Наши отступают, господин герцог!
Он махнул рукой в сторону откатывавшегося назад потрепанного отряда. Вольтижеры тащили на себе окровавленных раненых, и поддерживали тех, кто мог идти самостоятельно.
— Позвольте мне возглавить атаку, господин герцог! — настаивал Сент-Круа.
— Господин герцог, господин герцог! Отстаньте от меня с вашим «господин герцог»! Герцог чего, а? Итальянской деревушки? — оборвал адъютанта Массена, затем ехидно добавил: — Я же не называю вас без конца господином маркизом, милейший Сент-Круа!
Пальцы адъютанта сжали эфес шпаги с такой силой, что побелели. Его отец, действительно, был маркизом и при Людовике XVI возглавлял посольство в Константинополе, но юноша с обеспеченной дипломатической карьерой чувствовал склонность к военной жизни. Он очень рано оказался под началом у Талейрана и лишь позже, благодаря протекции, смог поступить на службу в один из полков, сформированных по распоряжению императора из выходцев старых аристократических семей и эмигрантов. Массена очень скоро заметил способного молодого офицера и забрал его к себе.
— Берегите нервы, если хотите командовать, Сент-Круа. Вы увидели сотню отступающих солдат? Я тоже.
— Я мог бы вернуть их в бой, если бы вы мне позволили!
— Я и сам мог бы сделать это, Сент-Круа.
Массена объяснил молодому полковнику, что в ожидании подкрепления стремится еще больше измотать австрийцев, и без того изнуренных почти сутками непрерывных боев. Пылкость и импульсивность двадцатисемилетнего офицера преобладали над его боевым опытом, однако он быстро учился. Сент-Круа испытывал настоящую тягу к славе. С раннего детства он был без ума от «Иллиады». Ему всегда хотелось быть таким, как Гектор, Приам, Ахилл, участвовать в их битвах у красновато-желтых стен Трои, когда сами боги приходили на помощь этим легендарным воинам — яростным, великолепным и стремительным, несмотря на тяжелые доспехи. Утром ему привиделся Ахилл в плаще из волчьей шкуры и шлеме, украшенном клыками дикого кабана, — величайший из героев, небылицы о котором так любила слушать Афина Паллада.
Сент-Круа услышал рокот барабанов и, обернувшись на звук, увидел, как из тумана появляются красные плюмажи киверов. Прибыли фузилеры генерала Карра-Сен-Сира.
Туман окутал Лежона плотным серым облаком, и это вызывало у полковника неприятное ощущение полной изоляции. Он больше не узнавал хорошо знакомой дороги от Лобау до Эсслинга: перед мордой лошади неожиданно возникали то деревья, то какие-то изгороди. И очень скоро Лежон понял, что заблудился. Он пустил лошадь шагом, внимательно прислушиваясь к каждому звуку. Непонятные шорохи, доносившиеся слева, со стороны невидимой в тумане равнины, насторожили его. Полковник осторожно вытащил из ножен шпагу и замер: неподалеку от него шевелилась какая-то темная расплывчатая масса. Ни на французскую, ни на немецкую речь она не отозвалась, и Лежон, отчаянно размахивая перед собой клинком, бросился в атаку. Но на поверку «неприятель» оказался большим кустом, и его ветки покачивались под порывами утреннего ветра.
Обсыпанный листьями и срубленными веточками, Лежон облегченно вздохнул, а заодно поблагодарил бога, что все произошло без свидетелей, и он не стал посмешищем в глазах посторонних. Полковник тронул лошадь и с обнаженной шпагой в руке поехал дальше. Неожиданно прямо перед ним в тумане тускло блеснул и тут же погас красный огонек. Сквозь прорехи в белесой пелене Лежон разглядел группу кирасир, затаптывавших бивачный костер.
— Солдаты, — сказал он, — я должен попасть в Эсслинг, это приказ императора! Покажите мне кратчайший путь до деревни.
— Вы заехали слишком далеко на равнину, — отозвался капитан кирасир с черными от густой щетины щеками. — Я дам вам пару человек, они проведут вас. Мои люди найдут дорогу до Эсслинга даже с закрытыми глазами.
Неподалеку — не далее, чем в сотне метров, — несмотря на строгий приказ, все еще горели бивачные костры. Капитан Сен-Дидье застегнул ремень и крикнул:
— Брюней! Файоль! И ты, и вы двое! Сходите к тем дурням и передайте, чтоб погасили костры!
— Я поеду с ними, — сказал Лежон.
— Как вам будет угодно, господин полковник. Потом они проведут вас до Эсслинга... Файоль! Оденьте кирасу!
— Он считает себя неуязвимым, господин капитан, — сказал Брюней, вскакивая в седло.
— Хватит нести вздор! — буркнул Сен-Дидье и уже тише добавил, обращаясь к Лежону: — Я не могу на них сердиться, смерть нашего генерала потрясла всех...
Файоль застегнул кирасу, и теперь Лежон узнал его. С этим типом ему уже приходилось иметь дело, когда тот грабил дом Анны. Заученным движением кирасир подобрал свой карабин и вскочил в седло. Полковника он, похоже, так и не признал.
Шесть всадников зарысили в сторону ближайших бивачных костров. Но когда до них оставались считанные метры, и силуэты людей стали видны более отчетливо, французы остановились, как вкопанные, узнав коричневую форму австрийского ландвера. Несколько солдат ели из одного котелка тушеную фасоль, другие чистили ружья тряпками и смятыми в комок листьями. Завидев французских кавалеристов, австрийцы вскочили на ноги и подняли руки, уверенные в том, что их окружили превосходящие силы противника. Но прежде чем Лежон успел произнести хоть слово, Файоль с воплем бешенства пришпорил свою лошадь, и та одним прыжком оказалась среди австрийцев. Выстрелом из карабина кирасир вышиб мозги одному из них, а другому молниеносным ударом сабли отрубил поднятую руку.
— Остановите этого сумасшедшего! — скомандовал Лежон.
— Он мстит за нашего генерала, — с ангельской улыбкой ответил Брюней.
Полковник дал своей лошади шенкеля и в ту же секунду оказался позади Файоля, который уже взметнул вверх саблю, готовясь обрушить блеснувший клинок на лежащего на земле австрийца. В ожидании неминуемой гибели тот сжался в комок и закрыл голову руками, но в последний момент Лежон поймал запястье Файоля и ловким движением вывернул его. Они снова оказались лицом к лицу, как и прошлый раз. Файоль ощерился:
— Мы не на балу, полковник!
— Успокойся или я пристрелю тебя! —Лежон приставил ствол пистолета к горлу кирасира.
— Ты снова хочешь выбить мне зубы?
— Горю желанием.
— Не стесняйся, ты старший по званию!
— Идиот!
— Сейчас или потом, какая разница.
— Идиот!
Файоль рывком высвободил руку, и его лошадь отскочила в сторону. Тем временем кирасиры согнали своих беззащитных пленников в кучку. В сумятице троим австрийцам удалось сбежать, но остальные не сопротивлялись, похоже, их вполне устраивала перспектива избежать предстоящего сражения и отсидеться в плену.
— Что будем делать с этими красавцами, господин полковник? — спросил Брюней, уплетая фасоль из чужого котелка.
— Отведите их в штаб.
— А разве вас не надо провожать до деревни?
— Мне не нужен целый отряд, а он знает дорогу, — Лежон кивнул на Файоля, понуро сидевшего в седле.
Проводив взглядом кирасиров и их пленников, полковник поехал вслед за Файолем сквозь колышущиеся ленты тумана. У подножия холмов им встретились батальоны тиральеров Молодой гвардии[87]. С ружьями на ремне, в белых гетрах и киверах с высоким красно-белым плюмажем они выглядели безупречно. В полном молчании в сторону Мархфельдской равнины маршировала дивизия Германской армии{8}. Под щелканье кнутов катились артиллерийские упряжки с зарядными ящиками, артиллеристы в светло-синих мундирах с красными эполетами тащили на руках десятки пушек. Мимо них шли бесконечные колонны пехоты под командованием генералов Тарро и Клапареда. Файоль натянул поводья и остановился, чтобы пропустить конных егерей, шедших на соединение с кавалерией Бессьера. Туман постепенно рассеивался, и вдали уже можно было различить обугленные руины Эсслинга.
— Дальше я не поеду, господин офицер, — сказал Файоль, не глядя на Лежона.
— Спасибо. Вечером мы отпразднуем победу, я тебе обещаю.
— А мне-то что с того, я всего лишь пушечное мясо...
— Да будет тебе!
— Когда я вижу эту разрушенную деревню, мне становится не по себе.
— Боишься?
— Мой страх какой-то не такой, господин офицер. Это не то, чтобы страх, скорее, скверное предчувствие.
— Ты чем занимался раньше?