— Сожалею, полковник, но в Вене больше не осталось лодок. Ни одной! Австрийцы не так просты, как кажется! Большую часть того, что может плавать, они потопили или спустили вниз по течению до Пресбурга, чтобы не оставлять нам. Разумно, не так ли? Они не хотят нас видеть на левом берегу Дуная!
Дарю взял Лежона под руку и повел в свой кабинет, заставленный ящиками и мебелью. Треуголку с кокардой он ловко бросил на стол, засыпанный служебными бумагами, огляделся и, грозно рявкнув на двух помощников, к несчастью своему задремавших на рабочих местах, выгнал их вон. Как опытный комедиант, он тут же сменил тон и с напускным изнеможением в голосе произнес:
— Какой беспорядок, полковник, какой бардак! Дела идут из рук вон плохо! Проблемы нарастают, как снежный ком! Эта чертова блокада лишь вредит нам, вы уж мне поверьте!
Три года назад император решил изолировать Англию, перекрыв доступ ее товарам на материк, но это не помешало контрабандистам: солдатские шинели шились из сукна, сотканного в Лидсе, башмаки тачались в Нортгемптоне. Англия продолжала доминировать в мировой торговле, а имперская Европа обрекала себя на автаркию[15]: внезапно с прилавков исчезал сахар или вдруг пропадало индиго — текстильщикам нечем было красить в синий цвет ткань, из которой шились мундиры для военных. Дарю жаловался:
— Наши солдаты одеваются лишь бы как, в тряпье, что находят в деревнях или подбирают на поле боя. На что это похоже, а? На труппу бродячих комедиантов-оборванцев, вот на что! На них серые австрийские мундиры, и вы знаете, что происходит? Нет, не знаете? Я вам скажу, полковник, я скажу... — он шумно вздохнул. — Даже при легком ранении на светлой ткани расползается хорошо заметное кровавое пятно. Простая царапина выглядит так, будто вы получили удар штыком в живот, а кровь деморализует окружающих, сеет среди них страх, парализует! — И тут Дарю заговорил тоном торговца одеждой: — Тогда как на ткани красивого темно-синего цвета эти скверные пятна не бросаются в глаза и, следовательно, не так пугают людей...
Граф опустился в кресло рококо, жалобно заскрипевшее под его весом, и развернул штабную карту.
— Его величество желает выращивать вайду[16] в районе Тулузы, Альби, Флоренции... — продолжал он. — Что ж, раньше она росла там отменно, но у нас нет времени! Кстати, вы видели наших рекрутов? Они служат всего второй год, а выглядят, как ветераны! За нас воюют переодетые дети, полковник...— Дарю взглянул на карту и снова сменил тон: — Где вы хотите строить свой мост?
Лежон указал на остров Лобау. Дарю вздохнул еще громче, чем прежде:
— Хорошо, мы этим займемся, полковник.
— Безотлагательно?
— В кратчайшие сроки.
— Нужны также канаты, цепи...
— С этим проще. Кстати, готов поспорить, что у вас с утра маковой росинки во рту не было.
— Вы правы, граф.
— Тогда попробуйте стряпню моих поваров. Сегодня у них рагу из белок, впрочем, они готовили его вчера, и будут готовить завтра. Получилось, должен признать, совсем недурно, немного напоминает кролика, к тому же белок в парке так много! Когда они закончатся, будем жрать тигров и кенгуру из дворцового зверинца! Для наших пресыщенных желудков это обещает новые ощущения... Отправляйтесь к интенданту Бейлю, он сидит этажом ниже, как раз под моим кабинетом, а я вас покину: госпиталя еще не готовы, поставки фуража затягиваются, а тут еще ваши чертовы лодки... Ба, как говорил поэт Гораций, милейший Гораций: «Кто обдумал жизнь, не боится горя»[17].
— И последнее, граф.
— Говорите.
— Ходят слухи, что генуэзцы...
— О, нет! Полковник! Не дурите мне голову этими пресловутыми миллионами! Вы уже третий, кого Массена отправил ко мне за сведениями о них! Вот все, что я нашел, если не считать пушек в Арсенале...
Ударом ноги, обутой в башмак с пряжкой, Дарю опрокинул деревянный ящик. По полу рассыпались австрийские флорины.
— Перед вами плоды кропотливой работы господина Савари[18], — пояснил он. — Это фальшивки. Я рассчитываюсь ими со своими местными поставщиками. Можете взять себе пару пачек.
— Анри!
— Луи-Франсуа!
Луи-Франсуа Лежон и Анри Бейль[19] — тогда он еще не звался Стендалем — знали друг друга с раннего детства, лет с девяти. Когда-то на почтовой станции в Милане они подрались из-за дерзкой итальянской красотки, Лежон тогда взял верх, и втайне Анри был этим доволен: он предпочитал незавершенность, но как восприняла бы ее изумительная красавица из Ломбардии? Он считал себя некрасивым, и это обстоятельство заставляло его робеть несмотря на зеленый мундир 6-го драгунского полка и каску с султаном и тюрбаном из кожи ящериц. Позже они встретились в Париже на лотерее в Пале-Рояле и вместе отправились на бульвары к Вери, чтобы под золочеными канделябрами отведать свежих устриц по десять су за дюжину. Лежон угощал. Анри — к тому времени он уже не служил в армии, и в карманах у него гулял ветер — воспользовался случаем и заказал себе пулярку. Лежон готовился к отъезду в свой полк, расквартированный в Голландии; Анри представлял себя плантатором в Луизиане, банкиром или популярным драматургом, которому повезло с актрисами...
И вот они снова встретились в окрестностях Вены, на этот раз по делам службы. Для одного эта встреча стала сюрпризом, для другого нет: в том, что Лежон стал полковником, не было ничего удивительного — он избрал карьеру военного и настойчиво шел по своей стезе, но Анри? В то время он был двадцатишестилетним молодым человеком с жирноватой блестящей кожей, тонкогубым ртом и карими миндалевидными глазами, зачесанные назад волосы непослушно топорщились над высоким лбом. Не скрывая удивления, Лежон спросил давнего приятеля, что тот делает в кабинете интендантской службы.
— Ах, Луи-Франсуа! Чтобы быть счастливым, я должен жить в гуще великих событий!
— В роли армейского интенданта?
— Помощника, всего лишь помощника.
— Однако Дарю отправил меня к интенданту Бейлю.
— Граф слишком добр ко мне, возможно, он неважно себя чувствует.
Дарю был невысокого мнения об Анри, постоянно упрекал его в несобранности, держал в ежовых рукавицах и давал скучные, неинтересные поручения.
— Что от меня требуется? — спросил Бейль у своего друга, обрадованный встречей и в то же время обеспокоенный возможной просьбой.
— О, ничего особенного! Ты должен угостить меня порцией рагу из белки под соусом за счет графа Дарю.
— Боже мой! Ты действительно хочешь попробовать это?
— Нет.
Анри застегнул синий фрак, схватил со стола треуголку с трехцветной кокардой и, пользуясь представившимся случаем удрать со службы, выскочил из кабинета. Проходя через соседнюю залу, он предупредил секретарей и служащих, что сегодня его уже не будет. Те не стали задавать лишних вопросов, посчитав присутствие штабного офицера достаточно веской причиной. Уже во дворе Лежон спросил:
— Ты ладишь с этими бумагомараками?
— Что ты, Луи-Франсуа! Я тебя умоляю. Все они — грубияны, интриганы, глупцы и ничтожества...
— Рассказывай.
— Куда мы направляемся?
— Я реквизировал дом в старом городе и живу там с Перигором.
— Хорошо, едем, если тебя не смущает мое гражданское платье и лошадь: сразу предупреждаю, это настоящий першерон.
По дороге на конюшни друзья оживленно беседовали, больше говорил, конечно, Анри. Нет, он не отказался от театра, при любом удобном случае, даже в карете, изучал Шекспира, Гоцци[20]и Кребильона-сына[21], но писанием пьес на жизнь не заработаешь, а он не хотел сидеть на шее у семьи. Пришлось просить покровительства у графа Дарю, их дальнего родственника. После службы в императорском интендантстве Анри рассчитывал получить место младшего служащего в Государственном совете, что само по себе не было профессией, а, скорее, ступенькой к более серьезным должностям и, прежде всего, к ренте. Недавно он приехал из Германии, где делил свое время между исполнением служебных обязанностей, оперным театром, охотой и молоденькими барышнями.
— В Брунсвике я избавился от своей робости и пристрастился к охоте, — с улыбкой сообщил он.
— Ты хорошо стреляешь?
— На моей первой охоте на уток я добыл двух ворон!
— А как насчет австрийцев?
— По большому счету, я еще не нюхал пороха, Луи-Франсуа. К сражению под Йеной я опоздал на несколько дней. Недалеко от Нойбурга мне показалось, что я слышу канонаду, но это была гроза.
Тем не менее, Анри проехал через мост перед Эберсбергом[22], когда городок уже догорал. Его карета катилась по обезображенным трупам, давя колесами выпущенные кишки, но, чтобы не потерять самообладания и выглядеть непринужденно, он продолжал болтать, несмотря на непреодолимые позывы к рвоте.
Войдя в конюшню интендантства, Лежон огляделся и воскликнул:
— Это и есть твоя лошадь, Анри?
— Да, та самая, которую мне предоставили, я тебя предупреждал.
— Ты был прав, ей не хватает только плуга!
Нимало не заботясь различием в костюмах и лошадях, приятели поскакали в Вену, крепостные стены которой и высокий шпиль собора святого Стефана виднелись издалека.
Вену окружали два пояса укреплений. Первый представлял собой простой земляной вал, насыпанный вокруг густонаселенных пригородов, где вплотную лепились друг к другу низкие дома с красными черепичными крышами; второй окружал старый город крепостным рвом и мощной каменной стеной с бастионами, казематами, крытыми галереями. Но поскольку венцы больше не опасались ни турок, ни венгерских бунтовщиков, вдоль фортификаций, как грибы после дождя, выросли всевозможные лавки и постоялые дворы, склоны насыпей были засажены деревьями, и среди них пролегли бульвары для гуляний.