Всех раненых собрали в одно место и уложили под большими парусиновыми навесами вдоль повозок, поставленных рядами. Для сбора воды санитары повсюду расставили пустые бочки, из камыша устроили водостоки и по ним отводили воду, что скапливалась в тех местах, где намокшие тенты провисали, образуя глубокие карманы. Вонючий бульон из конины, которым кормили раненых, варили тайком, а отходы — головы и кости — прятали в деревянных чанах, откуда их таскали военнопленные, согнанные на дальнюю, песчаную оконечность острова. Время от времени кто-нибудь из санитаров обходил лежащие тела и, заметив умершего, равнодушно оттаскивал его к реке и сталкивал в воду.
Тем временем, отход войск с левого берега Дуная продолжался. Залитые ливнем, факелы уже давно не горели, но Массена своего поста не покидал. Выпрямившись во весь рост и расправив плечи, он стоял по щиколотку в жидкой грязи. С надвинутой на глаза треуголки струями стекала вода, но маршал продолжал лично следить за тем, чтобы армия, доверенная ему императором, благополучно покинула левый берег и укрылась в лесах на острове Лобау.
— Осталась только Старая гвардия, господин герцог, — доложил Сент-Круа. Намокшие перья на его треуголке обвисли и имели жалкий вид, но он не обращал на это никакого внимания.
— До рассвета еще есть время, мы справились.
— Ну, вот и последние...
Во главе батальона серых теней, завернутых в тяжелые, пропитанные водой шинели, ехал генерал Дорсенн. Солдаты месили жидкую грязь и старались не поскользнуться, спускаясь к мосту, при этом они держали строй и старались идти в ногу. Мокрые полотнища знамен обвисли на древках. Кларнетисты негромко играли императорский марш, но барабанщики молчали — они берегли свои инструменты от дождя, укрыв их под толстыми кожаными фартуками. Дорсенн остановился перед Массеной, и Сент-Круа был вынужден помочь ему спешиться — из-за ранения в голову генерал был очень слаб. Чтобы остановить кровь, при перевязке его белоснежные перчатки наложили на рану вместо тампона и привязали галуном, оторванным от мундира.
— Всего лишь осколок, — слабо улыбнулся генерал.
— Поторопитесь в госпиталь для осмотра! — рявкнул Массена. — Мы потеряли Ланна, д’Эспаня, Сент-Илера. Довольно с нас смертей!
— Только после того, как пройдут мои гренадеры и егеря.
— Упрямый осел!
— Господин маршал, я не имею права потерять сознание до окончания последнего акта. Это послужит плохим примером.
Массена взял его под руку, и они замерли, глядя, как мимо них парадным строем проходили гренадеры и ряд за рядом вступали на шаткую переправу, переброшенную через беспокойный Дунай.
— Я привел назад больше половины, — горько заметил Дорсенн.
— Сент-Круа! — обратился Массена к своему адъютанту. — Прошу вас лично проводить генерала к доктору Иванну.
— Или к Ларрею, — сказал Дорсенн, белый как полотно от потери крови.
— Ни в коем случае! Ларрей способен ампутировать вам голову! Он, как доктор Гийотен[99], отрезает все, что считает лишним...
На этой шутливой ноте разговор был закончен, и Дорсенн в сопровождении Сент-Круа отправился на остров. Массена обернулся к своим офицерам:
— Ваш черед, господа. Я следом.
Офицеры уже ступили на остров, когда в окрестностях Асперна громыхнули пушки. Массена ухмыльнулся:
— А вот и наши плуты проснулись!
Впрочем, стрельба на этом закончилась. Австрийские артиллеристы просто разрядили свои пушки, пальнув разок в сторону покинутого бивака. Эрцгерцог не знал истинных размеров ущерба, нанесенного большому мосту. Он опасался, что саперы противника быстро восстановят его, и к французам подойдет подкрепление, как это произошло накануне. Встревоженный и неуверенный, Карл отвел большую часть своих войск на старые позиции. Он даже не помышлял о дальнейшем наступлении. Его армия истекала кровью.
В полном одиночестве маршал Массена ступил на мокрый настил моста и медленно, не оборачиваясь, перешел на остров. Последним. А саперы уже готовились к разборке переправы. Их длинные, узкие тележки без бортов предназначались для погрузки понтонов, необходимых для восстановления большого наплавного моста на другой стороне острова Лобау. В шесть часов утра сражение при Эсслинге закончилось. На окрестных полях полегло более сорока тысяч человек.
ГЛАВА СЕДЬМАЯПосле бойни
Два дня на острове Лобау стоили полковнику Лежону двух лет жизни. Он с нетерпением ожидал завершения работ по восстановлению моста, а с тех пор, как войска барона Гиллера вошли в брошенные деревни, опасался возможных бомбардировок острова. Австрийцы занялись укреплением береговой черты и, несомненно, планировали разместить на новых позициях свои артиллерийские батареи. Лежон пил дождевую воду, отведал даже бульона из конины (Массена находил его отменным), но ни на миг не переставал думать о мадемуазель Краусс. Он еще не знал о ее бегстве.
Как только мост починили, полковник добился разрешения вернуться в Вену. Отвалив кучу денег за гусарскую лошадь, он помчался на Йордангассе, но там его ждали лишь горечь и разочарование. Лежон был вне себя от ярости, не помогли даже заранее подготовленные, отшлифованные фразы, которыми Анри рассчитывал смягчить предсказуемую вспышку гнева своего друга. Ничего не вышло. Лежон ворвался в комнату Анны — «вероломной, лживой, жеманной чертовки» и, обвиняя ее во всех грехах, принялся потрошить гардероб своей бывшей возлюбленной. Он в бешенстве рвал в клочки изящные платья, топтал их ногами и кричал об измене. Сама мысль о том, что его обвели вокруг пальца, сделали посмешищем, была для него просто невыносима. Уничтожив содержимое трех сундуков и нескольких платяных шкафов, Лежон устроил костер из своих набросков — Анри удалось спасти лишь один — потом, не раздеваясь, бросился на кровать и устремил неподвижный взгляд в крашеный потолок. В таком состоянии он оставался несколько часов кряду. Обеспокоенный Анри воспользовался визитом доктора Карино и попросил его заглянуть к полковнику. Но Лежон выставил врача за дверь:
— Моя болезнь, сударь, вашими снадобьями не лечится!
Что касается Анри, то он продолжал глотать лекарства, и на фоне расстройства Лежона быстро шел на поправку: чужая боль иногда заставляет забыть свою собственную, к тому же, как известно, тело восстанавливается быстрее, чем душа.
Возвращение Перигора тоже пришлось как нельзя кстати. Он снова обосновался в розовом доме на Йордангассе вместе со своим толстым слугой и сундуком с туалетными принадлежностями, в котором можно было найти все: от приспособления для чистки языка до румян.
Перигор и Анри прикладывали неимоверные усилия, чтобы поднять настроение своему другу: пытались затащить его в Оперу, в книжных лавках выискивали редкие издания о венецианских художниках. За приличное вознаграждение Перигор заполучил на вечер одного из поваров Шенбруннского замка, и тот приготовил такое божественное рагу, что устоять перед ним было невозможно, но Лежон устоял. У него пропал аппетит, он потерял интерес к музыке, книгам, театру. Он отказывался от посещений кабаре, прогулок в садах Пратера, осмотра зверинца. Его не прельстило даже мороженое в кафе на Бастионе.
Однажды утром Перигор и Анри с решительным видом вошли к нему в комнату.
— Друг мой, — заявил Перигор, — мы забираем вас в Баден.
— Зачем?
— Чтобы проветрить вас, немного развлечь и заставить смотреть на жизнь по-новому.
— Эдмон, не смешите меня! Кстати, что это за духи, которыми вы пользуетесь?
— Вам не нравится? Представьте себе, дамы от них без ума. Они летят на этот запах, как мухи на мед. Могу достать вам флакончик.
— Послушайте, оставьте меня в покое!
— Ну, уж нет! — рассердился Анри. — Третий день ты ходишь букой, и твое поведение нас беспокоит!
— Я никого не беспокою, меня вообще больше нет.
— Довольно, Луи-Франсуа! — оборвал его Перигор. — Завтра мы отправляемся в Баден.
— Счастливого пути! — проворчал Лежон.
— Вместе с вами.
— Нет. Кроме того, завтра мы должны участвовать в субботнем параде в Шенбруннском замке.
—Я разговаривал о вас с маршалом Бертье, — заметил Перигор, — и он поручил мне отвезти вас в Баден ради вашего же здоровья.
— Что вы ему сказали?
— Правду.
— Ненормальный!
— Это вы ненормальный, Луи-Франсуа. Соблаговолите выполнять приказ.
Идея отправиться на воды в Баден возникла у Анри, а он позаимствовал ее у барона Пейрюса, кассира императорского казначейства. Тот как-то рассказывал ему о своей поездке в эту долину, расположенную в четырех милях от Вены, где за пачку флоринов он снимал целый дом. Воды? Да, вместе с двумя десятками других особ он барахтался в сосновых ушатах с минеральной водой. Вместе с мужчинами купались и молоденькие девицы в полупрозрачных рубашках. Одного их вида было достаточно, чтобы поставить на ноги безнадежно больного. Если Лежон присмотрит себе какую-нибудь юную австриячку, то быстро поправится...
Доктор Корвизар[100] — представительный мужчина с зачесанными назад седыми вьющимися волосами и высоким лбом устроился за письменным столом Наполеона.
— Вернулась ваша старая экзема, сир.
— На шее?
— Из-за этого не стоило вызывать меня из Парижа.
— Немецкие врачи никуда не годятся!
— Я напишу состав нашей обычной мази для аптекарей вашего величества...
— Пишите, Корвизар, пишите!
Пока император с помощью слуг одевался, доктор Корвизар писал рецепт мази, которая обычно помогала Наполеону при вспышках экземы: пятнадцать граммов порошка из сабадиллы, девяносто граммов оливкового масла и девяносто граммов чистого спирта. Мазь действовала безотказно еще со времен Консулата.
— Месье Констан?
Камердинер беззвучно возник на пороге Лакового кабинета и с поклоном объявил:
— Его превосходительство князь Невшательский...
— Пусть войдет, если у него хорошие новости. Если плохие, то пусть проваливает! От плохих известий у меня начинается экзема, не так ли, Корвизар?