остом католического Запада в борьбе против «схизматиков». С начала 1515 г. появилось большое количество поэтических произведений, посвященных триумфу Сигизмунда.[405] Известные в те годы литературные деятели — Ян Дантишек, Андрей Критский, Кшиштоф Сухтен и другие авторы — написали несколько поэтических произведений на тему «разгром московитов». Отдельным изданием архиепископ Ян Ласский издает в 1515 г. сборник «Песни о памятном поражении схизматиков московитов».[406] Но фактическая достоверность поэм, воспевающих победу над «схизматиками», гораздо слабее их литературно-художественной выразительности. Исключение составляет, пожалуй, ода 1515 г., которая была написана вскоре после Оршанской битвы.[407]
Распространение сведений о 80 000 разбитых схизматиках касалось только европейских стран. Своих восточных союзников Сигизмунд оповещал о победе без использования каких-либо цифр. Хвастливые речи о разгроме «80 000 московитов» могли вызвать насмешку у Гиреев, хорошо знавших вооруженные силы своих врагов. В послании от 18 ноября Махмет-Гирею Сигизмунд писал, что с Божьей помощью, «поразивши войска» неприятеля, литовские войска пошли под Смоленск «и весь тот край пустошили».[408] О победе сказано слишком лаконично, всего одной строчкой, а основная часть послания посвящена планам по совместным действиям против Василия III. О численности разбитого врага вообще не говорится.
Одновременно с этим посланием было составлено письмо Махмед Амину, казанскому хану. Сражение описано уже не одной, а несколькими строчками: «сами с ним велики ступны бой мели, и з Божеию помощью войско его все на голову есмо поразили», «замки наши… к нашой руке взяли». О трофеях сказано, что взяты в плен «и воеводы и князи и пановие его радныи», однако ни о численности разгромленного врага, ни о количестве убитых или захваченных в плен ничего не говорится.[409]
Особо следует сказать о пленных. Если в польских сочинениях фигурировали 1500–2000 пленников, то в беларусско-литовских летописях остались более скромные цифры. Так, «Хроника Литовская и Жмойтская» свидетельствует, что «детей боярских живых приведено личбою 596», по летописи Рачинского «жывых прыведено всих у личбе трыста осмдесят. Детеи бояръских тых всих по замкох литовских послано у везэне, а простых людей, которых жывых поимали, нельзе и выписати множества для», а Евреиновская летопись упоминает «детей 380 боярских много живых приведено всех в счете».[410] Из этого можно предположить, что в плен захвачено около 600 человек, из них 380 детей боярских, а остальные — боевые холопы.
Сохранившиеся списки «московских вязней» 1514–1538 гг. перечисляют еще меньше — не более двух сотен человек.[411] В любом случае ни о каких тысячах пленных речи быть не может. О 1500–2000 захваченных «вязней» писал в хвастливых посланиях ягеллонский Двор, и цифры эти не подтверждаются документальными источниками — актами Литовской Метрики.
Почти весь командный состав русской рати либо погиб, либо попал в плен. В «реестрах московских вязней» перечислены имена пленных воевод и князей: И. А. Челядин, М. И. Булгаков-Голица, И. Д. Пронский, И. С. Семейка-Ярославский, Д. Китаев-Новосельцев, И. Пупок-Колычев, предводитель мещерских татар Сивиндук-мурза, Борис и Петр Ромодановские, К. Д. Засекин, Петр и Семен Путятичи, Борис и Иван Стародубские, И. С. Селеховский и др. Горькую судьбу полона разделил вместе с товарищами отец будущего опричника А. Басманова — Данила Басман.
Пленные должны были стать орудием ягеллонской пропаганды. Закованных узников демонстрировали во Дворах европейских правителей. Несколько пленников Сигизмунд отправил в Венгрию, Венецию и Италию, где послы демонстрировали «доказательства победы над схизматиками».
Первая демонстрация происходила в столице ВКЛ. В тенденциозном труде С. Гурского имеется следующее свидетельство: «От неверных соседей прибыли в королевскую Вильну легаты крестоносцев из Пруссии и Ливонии, без иной большой причины, кроме как посмотреть на победоносное и триумфальное прибытие короля в город, где по порядку и в (большом) числе прошли их союзники из Москвы, все вожди войска, пленные в цепях и оковах. Прикрывая свое коварство, притворно и с неохотной душой они присоединились к поздравлениям с победой над московитами, поскольку счастье короля и поражение и оковы их союзников рвали им внутренности».[412]
Важно заметить, что сведения о битве власти Пруссии и Ливонии получали не только из хвалебных посланий польского короля и великого князя Литовского. Разведка у крестоносцев работала неплохо, поэтому первые известия о «большом сражении на Днепре» (в оригинале река названа Nepa — «an der Nepe» — А. Л.) дошли до динабургского комтура от Вильгельма Рингенсберга из Пскова в сентябре (письма датированы 16 и 17 сентября 1514 г.).[413] Сведения отражали слухи и сообщения, дошедшие с Оршанского поля до Пскова. В письмах был также приведен «список пленённых московитов» («Verzeichnis der gefangenen Moskowiter»).
Несмотря на широкую пропаганду «оршанского триумфа», отношения России и Тевтонского Ордена не претерпели существенных изменений в 1514–1515 гг., и в дальнейшем значительно укрепились.[414]
На страницах ряда современных периодических изданий и брошюр можно встретить утверждение, что якобы государь Василий Иванович, бессильный наказать виновных воевод, не пожелал выкупа, предоставив им гнить в литовских тюрьмах.[415] Это опять-таки не более чем миф — достаточно посмотреть записи переговоров 1522–1538 гг., чтобы убедиться в том, что российская дипломатическая служба прикладывала немало усилий для выкупа, обмена или облегчения условий содержания пленников. «И Жигимонт бы и ныне учинил по тому,… — говорили послы, — и свободу бы им учинил, тягость бы с них всю велел снятии». На переговорах многократно — вплоть до 1540-х гг. — русские предлагали произвести обмен по принципу «всех на всех» («пленных свободити и отпустити»[416]), т. е. огромный полон, захваченный в ходе рейдов по Литве обменять на воевод и детей боярских, пленённых у Орши. Однако король «Жигимонт» своего согласия не дал…
Участь пленников не была завидной. Главный воевода Иван Андреевич Челядин «в Литве главу свою положил» так же, как и многие другие «вязни». Князь М. И. Булгаков-Голица пережил всех своих соратников, с которыми сражался на поле под Оршей. Ему удалось в конце жизни выбраться в Россию. В темнице и заточении он находился целых 38 лет (с 1514 по 1552 г.) и был выпущен на волю уже глубоким стариком. Последние годы жизни князь Михаил провел в Троице-Сергиевой Лавре, — он принял схиму с именем Иона. Скончался он в августе 1554 г. и был похоронен у северной стороны в Троицком соборе.
Больше повезло некоторым рядовым воинам — за ними следили не так пристально, хотя условия содержания многих пленных были ужасными (например: «а оброку им там ничого не дают, толко што сами про Бог што выпросятъ, по месту ходять»). Кое-кого удалось обменять в ходе переговоров 1520–1530-х гг., кое-кому удалось убежать из плена (например: «два москвитины втекли на… конех сее зимы… звали тых москвич Теготси Федоров сын Забелин, а другии Белик Негодяев»[417]).
Когда посол Сигизмунда к Папе Римскому, участник битвы Николай Вольский проезжал через цесарские владения, на него напали неизвестные лица и отбили пленных. Появились сообщения, что нападение было организовано по приказу императора Максимилиана или Тевтонского магистра. Освобождённые из неволи вскоре были возвращены через Любек в Москву.[418]
Тем не менее, считается, что потрясённый поражением союзников-«московитов» император Максимилиан стал искать примирения с Сигизмундом и отказался подписать договор с Василием Иоанновичем, и широкая коалиция против Сигизмунда таким образом распалась. Подобные утверждения нашли своё место в ряде работ.[419] Но анализ хода дипломатических переговоров 1513–1514 гг. позволяет пересмотреть эту точку зрения.
Твердая позиция великого князя в отношении Смоленска, несмотря на два неудавшихся похода на этот город, заставила европейских правителей в поисках союзника обратить свои взоры на Восток. Для налаживания отношений с Москвой император Максимилиан помогал Василию Иоанновичу в поисках грамотных военных специалистов. В 1513 г. из Любека он приказал направить в «Московию» военных специалистов.[420]
По мере того, как Россия прилагала усилия в борьбе за Смоленск, император задумал включить последнюю в план создания антиягеллонской коалиции, в которую могли войти, помимо Империи, — Тевтонский орден, Дания, Бранденбург, Валахия и Саксония. Советник Георг Шнитценпаумер фон Зоннег был послан императором в Кенигсберг и Москву для заключения союзнического договора. В инструкциях послу от 11 августа 1513 г. предписывалось склонить великого князя к заключению коалиции против Польши и к отправлению с этой целью особого посольства в Данию, «куда со своей стороны снарядили бы подобные же посольства император и его предполагаемые союзники, условившись предварительно с великим князем и между собою относительно времени проектируемого конгресса»