«никогда не помышляли об исполнении данных обязательств, и по достижению цели тотчас же отрекались от заверений в вечной дружбе с государем, “варваром и схизматиком ”».[435]
Есть еще одно темное пятно в исследовании «Оршанского триумфа» — это реакция русской посольской службы на заявления ягеллонских дипломатов в столицах европейских государств, а также в Бахчисарае и Стамбуле. Связи с большинством европейских Дворов отсутствовали, кроме того, посольские книги за 1514–1515 г. уцелели фрагментарно, поэтому мы не можем узнать, как русские послы объясняли поражение под Оршей.
В коротких справках, составленных дьяками Посольского приказа, о «Великой битве» можно встретить маленькую заметку: «А бой был государевым людем под Оршею в том же году вскоре на тех же днех, как Смоленёск взят…».[436]
Сражение обошли молчанием или описали лишь короткими рассказами русские официальные летописи. Интересно было бы отметить фрагмент псковских летописей «об Оршанском побоище». Историками и филологами неоднократно проводилась параллель между псковским текстом и эпическим произведением XII в. «Слово о полку Игореве»: «И возкричаша и возопиша жены оршанки на троубы московскиа, и слышиша бытии стукоу и грому великому и межу москвич и Литвою. И удариша москвичи на Литву, руския князи и бояре з дивными оудалъцы роускими сыновами на сильную рать литовскую, и треснули копья московская, и гремят мечи боулатные о шеломы литовскиа на поли Оршинском».
Исследования показали близость летописного фрагмента с «Задонщиной», вернее, с Пространной её редакцией,[437] хотя похожие фразеологические обороты встречаются также и в Краткой редакции.
Здесь важно обратить внимание на использование летописцем-составителем «военной» лексики:
Псковская I:
«треснули копья московския»;
Псковская III:
«треснули копия литовския»;
Задонщина:
«грянуша копия харалужныя» (Краткая редакция);
«ударишася копи харалужничьными» (Пространная редакция);
Слово о полку Игореве:
«.. трещать копиа харалужныя».
Как можно заметить, описание первого столкновения с неприятелем в приведённых примерах показывает близость фразы к «Слову о полку Игореве». Таким образом, можно говорить о существовании некоего памятника «О побоище великом под Оршею», имевшего сходство и с «Задонщиной», и со «Словом».
Насколько применимы употребляемые летописцем обороты к описанию битвы? Начало сражения описывается словами «воскличаша и возопиша жены оршенки на трубы московския». Если в «Задонщине» слова «восплакашася» и «всплакалися» относятся к плачу по убиенным, то в построениях псковской летописи «жены оршенки» накликивают беду на русское воинство. Согласно польскому источнику, который уже приводился в тексте настоящей работы, «московиты» действительно начали сражение рёвом более 500 труб! С. Герберштейн писал: «У них множество трубачей; если они по отеческому обычаю принимаются все вместе дуть в свои трубы и загудят, то звучит это несколько странно и непривычно (для нас)».[438]
Следующая фраза относится к столкновению противников: «слышаша быти стуку и грому велику межу москвич и Литвою». Составитель летописного свода игумен Корнилий заменил последнюю фразу на «межу псковичами и Литвою», подчеркнув тем самым, участие псковичей. Новгородцы и псковичи действительно бились на правом фланге — повёл их в бой против польских хоругвей Самполинского и Тарновского воевода М. И. Булгаков-Голица.
Составитель употребляет фразы в нужном контексте — рёв труб, сшибка в копья, далее рукопашная схватка холодным оружием, — облекая повествования в знакомые читателю образы («дивные удальцы… руския князи и бояре», «гремят мечи булатные о шеломы» и т. д.)
Параллели со «Словом» можно проводить также в оценке общих результатов сражений. И поход 1185 г. и 1514 г. закончились жестоким поражением; и в первом и во втором случаях командование — князья и воеводы — попали в плен.
Не случайно созвучный «Слову» фрагмент мы находим только под летописным 1514 г., а не под какой бы то ни было другой датой. К моменту составления псковского свода — к 1547 г. — еще свежо было воспоминания о битве (прошло около 30 лет), еще некоторые бояре и князья томились в плену, по убиенным и умершим в плену служились панихиды. Много «удалых сыновей русских» пало в сражении, и это не могло не оставить след в народной памяти.
Возможно, памятник существовал в устной форме. Этим может и объясняться тот факт, что песня «об Оршанском побоище» не дошла до наших дней.
Надо заметить, что в ВКЛ в честь победы была сложена народная песнь «Бiтва пад Воршай», воспевающая талант князя К. И. Острожского.
Оршанская битва была своего рода кульминацией кампании 1512–1514 гг. Несмотря на то, что война продолжалась до 1522 г., крупных событий, равных падению Смоленска и сражению 8 сентября 1514 г., больше не было. Война велась с переменным успехом, стороны обменивались колкими ударами.
Глава 4После битвыВоенная кампания 1515–1522 гг
Поскольку главная цель — деблокада Смоленска — не была достигнута, естественно, канцелярия Сигизмунда Старого изрядно постаралась, чтобы затушевать этот эпизод описанием масштабов «великой битвы» и трофеев.
Интересно отметить двойственность позиции короля. Казалось бы, триумф Оршанской битвы открывал перед ним широкие возможности разгрома опасного соседа. В сентябрьских сообщениях Сигизмунд ещё надеялся по горячим следам отвоевать Смоленск. Когда авантюра провалилась, тон посланий стал менее воинственным. В ноябрьском послании крымскому хану в ноябре 1514 г. Сигизмунд писал о том, что время настало «непогодливое», поэтому «мусили есмо воиско нашо земъское роспустити, а другое войско нашо жолънерское чужоземцов конных и пеших положили есмо на замъках наших украинъных у Полоцку и в Витебску. А как реки и болота померзнут, а тыи люди наши конем троху опочинут, казали есмо им в землю неприятеля нашого тягнути, шкоды чинити и обеды нашое мстити, сколко нам Бог поможет, про то и естли бы сын твой, брат мои Махмет Гирей солтан, всо на конь свой всел, а на того неприятела твоего и нашого потягнул».[439]
Если крымского хана Менгли-Гирея король спешил обнадёжить обещаниями начать боевые действия в следующем году, то своего брата — венгерского короля Владислава — в то же время просил быть посредником в примирении с сильным соперником.[440] Сигизмунд прекрасно понимал, что после роспуска «посполитого рушения» по домам собрать на новую кампанию 1515 г. войска будет ещё сложнее, чем в 1514-м, а русские не преминут начать ответные военные действия. Осознавал также король и великий князь Литовский, что уничтожить главные силы «московитов» у него не получилось.
Воспользовавшись тем, что противник распустил войска, с первыми морозными днями зимы русские воеводы предприняли ряд ударов по территории ВКЛ, продемонстрировав тем самым, что, несмотря на поражение под Оршей, Российское государство не утратило своего наступательного порыва.
Дерзким набегом 28 января 1515 г. псковским наместником А. В. Сабуровым был взят Рославль. В Устюжском летописном своде сохранился рассказ о диверсии, предпринятой Сабуровым. Якобы без ведома великого князя, с 3000 дворянами и детьми боярскими псковский наместник появился у Рославля. На вопрос о своих действиях Сабуров ответил горожанам, что он сбежал от великого князя. Получив от рославльцев фураж, он двинулся дальше. Остановившись в 30 верстах от города, наместник стремительно повернул назад и утром ворвался в город, «много добра пойма и полону». Среди захваченных трофеев оказались 18 немецких купцов, которые позже были отпущены.[441] За предпринятую диверсию Сабуров получил похвалу от Василия Ивановича. В этом рассказе, несомненно, изобилующим достоверными деталями, есть несколько непонятных эпизодов. Прежде всего, о численности псковского отряда в 3000 человек, — после Оршанской битвы вряд ли псковичи могли вытавить такое число воинов. Прояснить вопрос могут псковские летописи: согласно их тексту, в помощь к наместнику Сабурову были отправлены отряды с воеводами И. Шаминым и Ю. Замятниным, «велел им с силою псковскую и новгородскою (выделено мной — А. Л.) идти под Бряслов». Были опустошены литовские посады «и под Кажном посад же ожгоша».[442] Возможно, планировался набег на другие литовские места, но Сабуров по собственному почину решил идти на Рославль.
Затем на литовско-русском фронте образовалось затишье на несколько месяцев.
1515 год характеризовался значительными переменами во внешней политике. 1 апреля скончался крымский хан Менгли-Гирей, и его смерть положила конец пассивным действиям против России со стороны Крыма. Нельзя сказать, что новый хан Махмет-Гирей был сторонником союза с ВКЛ,[443] но и к России перекопский царь не питал никаких добрых чувств. Раздраженный тон грамоты Махмет-Гирея показывал, что в ближайшее время на южной границе Руси будет неспокойно: «И мы как учинилися с Жигимонтом королем в дружбе и в братстве, да отец наш о том тебе ведомо учинил… и ты брат наш, шед без нашего ведома, Смоленск воевал и разрушал и взял… отца нашего да и нас оманул…».[444]
Лето