[157]. (Моя карта предназначена, чтобы помочь проследить эти пункты.)
Когда видишь этот тщательно разработанный маршрут наступления тремя параллельными колоннами, на ум приходит Ульмская кампания Наполеона. Быть может, Эдуард, как Наполеон, разложив на полу карту, нащупывал по ней с помощью примитивного циркуля маршрут своего знаменитого «шевоше».
У герцога Ланкастера всего несколько часов, чтобы сменить подковы лошадям, реорганизовать и восстановить утомленное войско: только что оно за три дня совершило марш длиной почти 100 миль, обоз все еще в пути. Еще надо отсортировать и расформировать тех немцев, которые не станут служить в предстоящей кампании без платы. Скорее всего, наступление отложили по крайней мере на день, чтобы выполнить эту задачу, и поравнялся он с остальными колоннами через несколько дней за счет быстрого марша. Это, видимо, нетрудно для него – англичане наступали неторопливо, покрывая по 6 миль в день (включая остановки). Не считая остановок, армия могла пройти в день не более 10 миль. Трудно управлять обозом, нет необходимости в быстром марше – этим тоже можно объяснить такое передвижение. Фруассар с помпой выставил напоказ великолепное наступление англичан из Кале; на самом деле вскоре, когда полил холодный осенний дождь, а местного корма почти не было и король запретил всякие разрушения и разграбления, марш сделался утомительным и трудным. Запрещение разорять территорию – отрадное новшество: в ту эпоху войн наступление армии сопровождалось обычно разграблениями и уничтожениями, и английская армия до настоящего времени, конечно, делала то же. Но теперь (позднее чем можно бы) Эдуард понял: хочет стать господином страны, через которую совершает марш, – надо сохранить хорошие отношения с ее жителями. Фактически его наступление можно рассматривать не как военную экспедицию, а как политическую процессию с военным эскортом: король направляется к месту своего коронования, и его просто сопровождает крупная коронационная процессия.
Несмотря на бедствия во время марша, дисциплина в войсках высокая. «Самоволки» запрещены, и для грабежей и разрушений мало возможностей. Колонна короля вначале совершает марш почти по недавнему маршруту голодных немцев Ланкастера. Солдаты на посте, а яйца и пиво скуплены (или украдены) до них. Да и радость от военных побед у них отнята: французы каждый раз уклонялись от сражений, укрывались в крепостях, – штурмовать их Эдуард строго запрещал. Совершенно ясно, что Эдуард решил сделать свой марш насколько можно мирным – пока французский регент не захочет сразиться с ним.
Англичане прошли 80 миль и достигли района между Камбре и Альбером (эта местность очень хорошо знакома нашим войскам, воевавшим здесь в 1914 – 1918 годах). Корма здесь достаточно, и армия остановилась на четыре дня; дождь не прекращался.
После остановки марш согласно плану возобновили, и под стенами Сен-Кантена (туда не вошли) лорд Бургерш столкнулся с несколькими французскими рыцарями, которые предприняли вылазку из города. После этого движение продолжили: колонна короля шла тем же, прямым маршрутом, а две другие колонны стали сходиться. Местом встречи всех трех отрядов была выбрана местность чуть восточнее Краона. Здесь 29 ноября армия объединилась и состоялось два военных совета; обменялись мнениями, обсудили ситуацию, затем приняли необходимые меры. Отряд принца удерживает северный сектор, герцог – восток, король – юг. Отряды разошлись по своим позициям, король продолжил наступление на юг[158].
Не слышно ни о каком движении регента, хотя он имел вполне достаточно времени, чтобы укрепить город или выступить во главе национальной армии Франции и сразиться с захватчиками за его стенами. Однако возможность эта все еще учитывалась и марш 1 декабря возобновлен, но на этот раз стороны поменялись маршрутами. Принц и герцог прошли через Шато-Порсьен около 30 миль, король проделал путь чуть меньше. Как только колонны подошли к городу, англичане увидели две высокие башни городского кафедрального собора.
На Эдуарда Виндзора это, должно быть, произвело впечатление – впервые он увидел то, о чем мечтал многие месяцы – «город его мечтаний». Суждено ли этим мечтаниям после двадцати одного года усилий наконец осуществиться? Испытывал ли он те же чувства и то же волнение, что его предок Ричард Львиное Сердце, когда впервые увидел Святой город Палестины? История не оставила нам свидетельств; до нас не дошло ни одного письменного источника, где упоминалось бы о чувствах английского короля в ту кульминационную в его жизни минуту.
ОСАДА РЕЙМСА
Прибыв в окрестности Реймса 4 декабря, после 170-мильного марша, король Эдуард произвел рекогносцировку и установил многочисленные штабы. Свой собственный штаб – в аббатстве Сен-Баль, почти в 10 милях южнее города; штаб принца – в 5 милях севернее города, а герцог – в Бримоне, на востоке. Расстояния эти кажутся на удивление большими, и объяснить их можно так: во-первых, королю для его многочисленной свиты требовалось много помещений, а крупное аббатство вдалеке от города; во-вторых, Эдуард не намеревался активно осаждать город – тогда потребуется его личное присутствие. Он рассчитывал захватить Реймс пассивной осадой, то есть за счет жителей: поймут, что помощи ждать неоткуда, и сами принесут ему ключи от города. Чтобы подчеркнуть – осада будет проходить именно так, – Эдуард строго приказал к жителям относиться как к друзьям; войска слепо повиновались, ведь слово Эдуарда обладало огромной силой. Найтон пишет: «...войска вели себя как на своей земле».
Но все это ни к чему не привело; король не знал, что регент или его правительство, зная об опасности для Реймса и планах Эдуарда, предприняли шаги, чтобы усилить защиту города и оружием, и людьми, и выпустили строгие инструкции: в случае осады городу держаться – ему придут на помощь. Жители во главе с архиепископом и графом Порсьеном ответили на этот призыв храбрым согласием. Ворота закрыли, послание с просьбой о помощи тайно направили в Париж[159].
Так, без изменений тянулось до Рождества. Осаждающие расквартированы в основном в соседних деревнях, – уже там, наверно, познали, как английские солдаты его празднуют. Приспособились ли жители к новым отношениям с противником, как их соотечественники пять с половиной столетий спустя?
Рождество пришло и ушло, а положение англичан так и не стало лучше. Погода отвратительная, – страдали больше всех лошади, главным образом располагавшиеся под открытым небом. Неподвижная осада – явление почти неизвестное в средневековой войне – продолжалась до середины зимы. Хижин и жилых помещений не хватало (не так было при осаде Кале); если армия собирается продолжать стоянку в 200 милях от побережья, надо немедленно что-то предпринять. Напасть на город и взять его штурмом – это, наверно, постоянно приходило на ум Эдуарду и соблазняло его, но он не поддавался этому соблазну. Взять Реймс штурмом без больших разрушений и жертв он, очевидно, мог, но как справиться с бесчинствами своих войск, когда те войдут в город, – а ведь это сильно осложнит освящение его архиепископом Реймским (не может же он освятить себя сам)[160]. Затруднительное положение, которое, кажется, упустили из виду историки.
В те беспокойные недели утомительного ожидания одно становится с каждым днем очевиднее – необходимо привлечь для действий войска. Незанятость в боевой обстановке приводит к недисциплинированности. О каких-либо действиях противника на парижском направлении не слышно; кажется, безопасно послать небольшие экспедиции в отдаленные районы – пусть отряды совершают там рейды сугубо в своих секторах. По крайней мере четыре такие экспедиции посланы. К северо-востоку от Осташа д'Обершикур захватил Аттиньи на Эне; на восток отправились Ланкастер, Чандос и Одли – прошли через обширную территорию и приблизились к сильно укрепленному замку Серии, у Сен-Менегульда. Замок окружен двумя рвами, по крайней мере один из них наполнен водой. Генрих, скакавший на лошади, подъехав к нему, спешился, чтобы произвести рекогносцировку. Передовые отряды, заметившие это, поступили так же; если верить Найтону, они настолько вышли из-под контроля, что немедленно с криком помчались в атаку, пересекли два рва, взобрались на стены и захватили город; затем помчались к замку. Гарнизон, очевидно застигнутый врасплох – атака внезапна и дерзка, – благоразумно сдался. Такая атака во вкусе Генриха Ланкастера, но трудно понять, каких военных целей хотел он ею добиться. Скорее всего, эти нападения совершались во многом из-за необузданного честолюбия герцога. На следующий день он захватил еще один укрепленный стеной город, а затем и другие. Эти победы объяснялись, быть может, тем, что крепости сдавались под напором английской славы, – так в XVIII столетии в Южной Индии слава английских войск Клайва и Стрингера Лоуренса заставляла падать, как шары в боулинге, почти неприступные крепости.
Приведем полный список набегов: на северо-западе Кормиси штурмовали граф Марш[161], лорд Бургерш и Джон Гонтский; действовавший на западе отряд подошел к стенам Парижа. Возможно, этот рейд следует расценивать не как грабительский набег, а как разведывательную операцию, направленную на то, чтобы выяснить положение и намерения регента. Но в таком случае отряд действовал очень любопытно. Уолсингем пишет: англичане произвели такой шум в предместьях, что гарнизон города решил – нападение на Париж неизбежно.
К БУРГУНДИИ И ПАРИЖУ
К 10 января 1360 года все налетчики вернулись в свои лагеря, а королю Эдуарду предстояло принять важное решение. Отряды, действовавшие возле Парижа, убедили его, что регент не выйдет из своего неприступного убежища; при этом и гарнизон Реймса не показывал никаких признаков, что намерен сдаться.