сигнала. По правому берегу идет орда свирепых горных народов, по левому – несчитаныестепняки. Они все о двух конях. Ветром долетят! Я могу остановить их! Оставьмне жизнь, князь! Я буду рабом тебе, и дети мои, и внуки!
Михаил неуспевал переводить этот поток. Ратко велел черкасу замолчать и отвел Беловскогов сторону костра.
– Ну, чтоты думаешь – врет хазарин?
– Он нехазарин, он черкас. И мне кажется – не врет. Уж больно страшные клятвы онпроизносил. Ни один христианин перед смертью такие слова не скажет. В любом случаенужно послать на разведку. Но, как говорит черкас, они все равно не успеют.Если ты его сейчас же не освободишь, он не остановит хазар.
– Тыпонимаешь, что похороны прервать невозможно? Мы не можем бросить убитых, незахоронив их по нашему закону. Но мы не можем и забрать их с собой, так какжрецы уже приготовили их в последний путь, а это значит, что если мы возьмем ихс собой, то этот путь станет и для нас последним. Поэтому я и пытаться бежатьсейчас не буду. У меня нет выбора.
– Выборесть. Казнить его ты всегда успеешь, хоть в последний момент, если хазарыдействительно нападут. Это будет означать, что он наврал. А если не наврал, тосохрани ему жизнь.
– Не могу ясохранить ему жизнь, он должен заплатить кровью и мукой!
– Но втаком случае русская кровь опять прольется. Хазары убьют всех!
Они подошлик лежащим на земле убитым гребцам. Ратко снял свой меч с богатой рукоятью иножнами, на которых были изображены причудливо переплетающиеся птицы и звери.Он вложил его в руки старика Кукши со словами:
–Ты пал без меча. Но ты погиб как воин, за други своя. Поэтому вот тебе меч,чтобы пращуры встретили тебя с почестями, как великого воина.
С холма,где валялся Тимофей, раздался его голос:
– Михаил,что ты медлишь! Еще немного, и я ничего не смогу предотвратить! Поторопи вождя!Иначе будет поздно!
Беловскийперевел. Ратко позвал седого жреца, с которым присел на траву в стороне. Ониговорили около пяти минут, в течение которых Тимофей все время орал и выл, топрося, то угрожая. Он терял последнюю надежду на спасение и плохо сдерживалзлость на Беловского и на русов из-за того, что они такие тугодумы. НаконецРатко встал с земли, крикнул несколько имен и сделал какие-то распоряжения.После этого обратился к Мишке:
– Скажиэтой бабе, что он будет жить ровно столько, сколько на нас не нападут хазары.Поэтому его жизнь в его руках. Но и я слов на ветер не бросаю – на кол я егодолжен посадить! Он будет жить на кончике кола. Все!
Беловскиперевел. Тимофей судорожно стал соображать:
– Пустьвождь поклянется, что не убьет меня, если все русы останутся живы!
– Я тебеуже сказал свое слово при всех. Я не лживый хазарин, чтобы нарушать его.Выбирай – жизнь на острие кола или смерть!
Темвременем плот с распятым Филимоном вынесло на стремнину Волги, и он,покачиваясь, поплыл вниз.
– Ясогласен, согласен! – завизжал Тимофей. – Михаил, скажи этим дуракам, чтобыдогнали Филимона! Его же сейчас увидят хазары! – рыдая, орал он. – Догоните жеФилимона!
Тут и самБеловский понял, какую страшную ошибку допустили русы и что Тимофей совсем неврет. Он быстро перевел вождю, тот в сердцах треснул кулаком себя по лбу иприказал воинам умереть, но догнать плот. Два десятка молодых парней бросилиськ реке, столкнули легкую ладью, на ходу запрыгивая в нее. Вскипела желтаяречная вода под частыми ударами дубовых весел, и судно вылетело из Кудьмы вВолгу.
Темвременем другие воины стали налаживать большую треногу над колом. Через еевершину перекинули веревку, которой обмотали трепещущего Тимофея. Он глядел тона кол, то на Волгу, где ладья неслась за чернеющим вдалеке над волнамикрестом. Еще немого, и его вынесет за поворот реки, туда, где стоит в ожиданиисигнала хазарское войско. Он понимал, что если хазары увидят плот, то, нераздумывая, нападут на русов. А это значит, что русы его посадят на кол.
Ратко былневозмутим. Он деловито осмотрел сооружение и приказал начинать. Тимофея наруках подняли над колом несколько воинов и закрепили веревку. После этого ееначали постепенно стравливать до тех пор, пока он не сел на острие. Так его изафиксировали.
– Кактолько увидишь хазар – кричи! – засмеялся Ратко. Тебе там лучше всех видно!
Но Тимофейи без того уже весь был сосредоточен на гонке ладьи и плота с распятым трупом.Он что-то шептал на каждый взмах весел, переживая за них всем своим существом.
Раткоскомандовал начинать погребение. Немногие оставшиеся воины и даже бабы с детьмипосадили погибших в ладью и привязали их к скамьям, так, чтобы они не падали.Потом, дружно взявшись, заволокли корабль на костер. Мишку тоже привлекли кэтой работе. Его поставили в ряд с подростками и девками, которые тянуливеревку, прикрепленную к звериной морде на носу корабля. Рядом с ним что естьсилы упирались Тешка и белокурая девица. Она безразлично посмотрела на Михаилаогромными зареванными глазами и сказала: «Чего уставился, голодранец, тащидавай!» Наверное, это и есть Венеслава, подумал он.
Когда корабльуже стоял на вершине кострища опять раздался неистовый вопль Тимофея:
– Не зажигай!Не зажигай костер! – Он отвлекся от переживаний за ладью и Филимона и посмотрелна погребение. Водруженный на вершину кострища корабль с телами готовилисьсжечь. – Не зажигай! Хазары дым увидят! Это и есть условный сигнал! Михаил, –визжал он, – Михаил, скажи им, чтобы не разводили костер! Что за дикие люди!Пусть закопают мертвецов! Михаил, скажи им, чтобы не поджигали!
Седой жрецуже поджег один угол кострища, когда Ратко, узнав о том, что сигналом квыступлению врага должен был послужить дымный костер, сам подбежал и разбросалзанявшиеся дрова. Русы в замешательстве остановились. Тимофей продолжал орать отом, какие они бестолковые, что они сами не хотят жить, что они все делают,чтобы выманить хазар. Так как его никто не понимал, на него уже никто необращал внимания, поэтому, когда он вдруг резко осекся и замолчал, всеобернулись на него. Черкас со скрученными сзади руками, висящий над колом,молча плакал, часто моргал и смотрел на Волгу. Там вдалеке виднелись маленькаяладья русов, над которой возвышался крест и несущиеся к ней наперерез огромныехазарские корабли. Заметили…
Толпа охнула.Кое-где послышался бабий всхлип и тихие причитания: «Ой, мамочки,мамочки-и-и-и! Ой, что же бу-у-удет!»
Прибежализапыхавшиеся разведчики, которые тревожно сообщили, что несколько сотен хазарвысадились на остров и прочесывают его цепями. По Кудьме, там, где она впадаетв Волгу второй раз, остров окружают десятками кораблей. Путей к отступлению небыло…
– Поджигай!– поняв все, скомандовал Ратко.
Жрец опятьзапалил костер с четырех концов. Было уже поздно прятаться: хазарские корабли,заполонив половину речного пространства, лавиной приближались к устью Кудьмы.Костер быстро разгорелся. Из огромного штабеля дров, сложенного домовиной, сгромким треском и гулом вырывались языки пламени, которые быстро облизали возвышающуюсяладью со звериной мордой на носу. Запахло паленым мясом. Беловский отвернулсяот костра и отошел в сторону от жара. Ему положил кто-то руку на плечо. Это былРатко. Он протянул Мишке боевой топор и сказал.
– Ты дошел дородины. Умри как рус! Веселая сейчас будет тризна. Пойдем, русский сын,поднимем братину за последний путь!
На холме,подвывая, бабы раскладывали хлеб, ушаты с брашной, какие-то горшки, глиняные идеревянные блюда. Кое-где блестело и серебро, и золото. Вождь попросилперевести для Тимофея:
– Видишь, ядержу слово. Ты еще живой, потому что хазары на нас еще не напали. Считай ударыих весел, это все, что осталось от твоей жизни.
Тимофей,висевший до этого тихо, надеясь, что про него забудут, словно очнулся от этихслов. Он заорал опять:
– Я свои словавыполнил! Я не обманул тебя! Я не виноват, что вы долго думали! Если бы высразу меня послушались, все было бы по-другому!
– Я уже тебесказал, что держу слово. А мое слово было такое: ты будешь жить до тех пор,пока на нас не напали хазары. Хазары пока еще просто плывут по вольной рекеВолоке, где с миром могут плавать все. Они еще не напали на нас. Поэтому и тыеще не на коле.
Он сел навершине холма. Вокруг него расположились по старшинству воины. Беловскому далибелую рубаху с красной вышивкой и тоже усадили как молодого воина, снемногочисленными сверстниками. Бабы и дети сидели ниже, если не хлопотали потризне. Ратко поднял огромную братину и отпил из нее, вспоминая с похвалами поименам славных пращуров рода, великих воинов, закончил упоминанием в этомсписке погибших сегодня во главе с Кукшей и пустил братину по кругу. Послеэтого неожиданно началось веселье. Женщины не успевали подносить новые бочонкии кувшины. Воины пели, и плясали, благодарили богов за то, что умершие прожиличестно и умерли славно. Просили и по себе такой же веселой тризны.
«Вот чудеса, –подумал Беловский, – смерть здесь никто не считает концом! Никто ее не боится!»Он посмотрел на Тимофея, который продолжал что-то скулить, но его не былослышно в веселом шуме тризны. Почему же христианин так постыдно боится умереть?Может, он и не христианин вовсе?
Довольно скоровсе изрядно захмелели, стали бравировать оружием и оголяться по пояс. На угляхкостра, которые уже появились с краю, жарились куски мяса и тут же расходилисьпо рукам. Покачиваясь, встал Ратко, посмотрел на Волгу, где передние корабли хазаруже входили в устье Кудьмы. К их мачтам были прибиты молодые воины, которыепогнались за плотом. Ратко взял меч, позвал Венеславу и Михаила, для перевода,и спустился к Тимофею.
– Ну что,хазарин, эту девицу ты искал? Сдержал я свое слово?
– Не убивайменя, великий князь, я же не обманул тебя! – побледнев, уже без надежды выдавилон.
– Вот и тыдержи свое. Уговор – дороже денег!
С этимисловами он перерубил веревку, на которой висел Тимофей, и тот издал дикий,продолжительный рев, плавно опускаясь под собственной тяжестью на кол. Лица его