Беловский не видел, оно было обращено к Ратко, но, садясь все глубже на кол, онпровернулся, захлебываясь булькающим ревом и кровью к Михаилу. Егобессмысленные, неестественно вытаращенные глаза не выражали ничего, кроместрашной боли и ужаса. Михаил не выдержал этого взгляда и отвернулся в сторонуВенеславы. Она вцепилась побелевшими пальцами в толстую жердь, на которой виселчеркас, и, закатив глаза, упала в обморок.
Тимофей ещехрипел, когда на берег одновременно выскочили несколько десятков вражескихвоинов. Хмельные русы отважно бросились на них, нанося яростные удары вокругсебя. Хазары опешили от такой атаки и попятились обратно к берегу, оставляяубитых и раненых. Но к берегу приставали все новые и новые корабли, с которыхпрыгали десятки и сотни воинов. Образовалась давка, которая растекалась поберегу Кудьмы. Михаил, увлекшись общим настроением и брашной, тоже положилтопором двух-трех хазар и пошел было за другими прорубать себе путь к берегу,но услышал приказ Ратко:
– С бугране сходить! Стоять на месте!
Ониостановились. Беловский осмотрел товарищей. За какую-то минуту воины преобразилисьдо неузнаваемости. Только что добродушные и веселые, подвыпившие мужички сейчасстояли, ощетинившиеся мечами и топорами, забрызганные кровью с головы до ног.Некоторые из них вошли в какое-то безумное состояние, они рычали как звери, вярости грызли собственные щиты, резали мечами кожу на руках и мазали своейкровью лица. Михаил помнил, что у викингов была особенная психологическаяподготовка воинов, которая делала их невосприимчивыми к боли и страху. Онивходили в раж и были непобедимы. Один норманн в таком состоянии приводил в ужасдесятки врагов. Видимо, русы тоже владели этим приемом.
Отступившие ккораблям хазары пропустили вперед лучников. Под ногами стонал раненый хазарин вбогатых доспехах. Он первым отважно бросился в бой, но был оглушен топором.Доспехи спасли его. Он был жив. Михаил заметил на доспехах надписи на иврите ипонял, что раненый был знатным хазарином. Лицо его заливала кровь, струящаясяиз-под шлема. Неожиданно в голову пришла мысль – не использовать ли его? Он струдом поставил хазарина на ноги. Ратко, заметив это, сразу оценил ситуацию иприказал двум русам помочь. На берегу раздался гул. Хазары узнали пленника.Появившиеся было лучники, отступили назад, не рискуя попасть в своего. Скорабля послышалась команда на хазарском: «Не стрелять! Живыми взять!»
А суда всеприставали и приставали к берегу. Хазары высаживались и обтекали готовыхумереть русов, которые прикрывали щитами кучку женщин и детей. Вот и плен –успел подумать Беловский, когда увидел, что хазары с кораблей тащат огромныесети, которыми они ловили рыбу в походе. Не прошло и получаса, как все русыбыли связаны, несмотря на отчаянное сопротивление. Вокруг валялись обрывкипорубанных сетей и новые трупы хазар. Михаила сильно избили, когда он пыталсяпрорваться из сети. Поэтому у него ныли бока, а из носа сочилась кровь. Онсидел привязанный спина к спине к другому воину. Рядом лежал Ратко, буквальноспеленатый по рукам и ногам. Он посмотрел на Мишку, подмигнул и сказал:
– Ну что,Беляк, теперь вместе побежим?
– Невпервой, убежим и от этих!
К нимподошел какой-то важный хазарин, окруженный свитой. Без оружия и доспехов он небыл похож на воина. Парчовый халат, маленькая круглая шапочка на голове,неспортивный животик. По разговорам хазар, стало ясно, что это сам Каган. Онвнимательно осмотрел пленных воинов, потом подошел к сбившимся в стайкуженщинам, сразу заметил Венеславу и что-то шепнул сопровождающему его вельможе.Потом подошел к колу, на котором обмяк Тимофей. На его неестественно прямомтеле плетьми висели руки и голова. Он был еще жив, так как его плоть трепетала.Каган велел поднять и подержать ему голову. Тимофей медленно открыл абсолютнокровавые, но осмысленные глаза на Кагана. Тот подошел ближе, будто плохо видел,внимательно осмотрел черкаса, как бы изучая его, и спросил:
– Ну что,Тимофей, теперь ты должен быть счастлив. Ты очень похож на Назарянина…
Каганзадумался:
– Нам жальтебя, Тимофей. Хочешь, мы облегчим твои страдания? Ты же любишь торговаться полюбому поводу. Поторгуйся с нами еще раз?
Тимофей что-топытался сказать. Растрескавшиеся губы в запекшейся крови чуть заметнопошевелились. Он был в сознании.
– Что? Что тыговоришь? Я не понимаю тебя, Тимофей! Дайте ему воды!
Тимофею в рот вставили длинное узкое горлышко восточного кувшина. Он жадносделал несколько глотков. После чего губы его опять зашевелились. Каганприблизился еще ближе.
– Что тысказал? Убить тебя? Я правильно тебя понял? Ну, уж нет, мы не убиваем христиан,ты же знаешь! Это грех! Нас нельзя в этом обвинить! Но мы и не помогаем импросто так, ни за что. Это тоже для нас грех! Но обрадую тебя, Тимофей, нашимудрецы говорят, что в исключительных случаях, если это приведет к прославлениюГоспода или Его народа, можно помочь даже христианину. Если в этом будет хоть какой-тосмысл. Согласись: зачем делать бессмысленное? И мы готовы ради нашей жалостипоискать смысл, чтобы помочь тебе. Но как твоя жизнь или твоя смерть можетпрославить Господа или его народ, а, Тимофей? Что же нам делать, чтобы тебепомочь?
Каган опятьзадумался. Было видно, что он действительно искал решение. Он обратился кблагообразному старцу из свиты на незнакомом Михаилу языке. Они чего-тодостаточно горячо обсудили. При этом было видно, что старец какое-то время несоглашался, спорил, но потом удовлетворенно закивал. Каган повернулся кТимофею:
– А теперь –предмет торга. Ты отрекаешься от Христа, для этого плюнешь на Распятие, а мыпосле этого тебя снимаем с кола. Ты сразу умрешь, поверь мне! Твои мукизакончатся. И это не будет убийством с нашей стороны, потому что мы свершимдействие обратное тому, что привело тебя в такое плачевное состояние. Мыпоможем избавиться от приносящего тебе такие муки предмета. То есть ты умрешь,а мы не свершим греха убийства. Поверь, Тимофей, нам искренне хочется тебепомочь. Но мы не знаем, как это сделать! Ведь мы не помогаем христианам и неубиваем их!
Каганподнял с земли брошенный крест Тимофея и поднес к его рту.
– Отрекисьот Него, плюнь, черкас, и я помогу тебе! Ведь Он тебе не помог, хотя тынаверняка просил! Не помог, Тимофей… а я помогу. Плюнь! Иначе ты до вечера ещене умрешь. У тебя же такое могучее здоровье! Мы всегда тебе завидовали,Тимофей! Мы сейчас собираемся уже отправляться дальше. Нам некогда ждать! Мы итак простояли из-за тебя половину дня! Если ты не позволишь нам помочь тебе, тонам придется тебя оставить на этом острове в одиночестве, и ты будешь еще долгожить! Но нам очень жаль тебя! Плюнь!
Может, тыне способен плюнуть? А, Тимофей? Ну, как же я сразу не понял! НесчастныйТимофей! Я облегчу тебе задачу, я пойду на риск. Хорошо, что тут много свидетелей.Иначе нас самих осудит синедрион за то, что мы помогли христианину. Дай мне ответглазами: один раз откроешь – значит, ты отрекся от твоих заблуждений, два разаоткроешь – остался в своем упрямстве. Давай, Тимофей!
Над островомповисла тишина. Слышно было даже, как трещат и лопаются с шипением какие-тополости трупов в огромном костре. Но сотни глаз следили за Тимофеем.
– Мы призываемвсех в свидетели, мы терпеливо ждем разрешения у нашего любимого Тимофея на то,чтобы проявить к нему милосердие! Да пусть никто потом не обвинит нас в том,что мы не хотели ему помочь! Да пусть никто не обвинит нас потом в том, что мыубили его! Давай, Тимофей!
Веки мученикадрогнули.
– Давай,Тимофей, давай!
На грязнойщеке черкаса блеснула слеза.
– Ну же,давай!
Тимофей открылполные тоски осмысленные глаза.
– Молодец,Тимофей! Как же мы тебя уважаем! Сейчас, сейчас, наш дорогой Тимофей! Эй,воины, снимите несчастного с кола! Эти русы – такие изверги! Мы не простим имтвои муки, Тимофей, знай это! Мы отомстим им за тебя вдесятеро! Бедный Тимофей!
Подбежаливоины, чтобы снять тело. Но Каган их остановил.
– Подождите,подождите! Кажется, он закрыл глаза! Тимофей, ты закрыл глаза? Да! Он закрылглаза! Ты хочешь еще раз их открыть или у тебя просто кончились силы?
Слезы теклииз-под крепко сжатых век.
– Тимофей, дайнам понять твое решение! Мы в сомнении, Тимофей! Не открывай больше глаза, немучься, и мы прекратим твои страдания!
Веки дрожалиот напряжения.
– Тимофей, мывидим, мы видим, как ты крепко сжал глаза! Как же нам жалко терять такогохорошего соратника! Прощай, Тимофей! Воины, снимите его! Нет! Не снимайте!Остановитесь! Он открыл глаза! Безумец! Все, Тимофей, мы чисты перед Богом. Мысделали все, чтобы тебе помочь. Оставайся!
Каганравнодушно отвернулся и подошел к пленникам.
– Кто из васпонимает меня?
Беловскийответил по-хазарски:
– Я понимаю.
– Отлично,будешь толмачом.
Каган бросилсвоей свите:
– Вождя ипереводчика ко мне, остальных убейте!
СвязанногоРатко и Михаила уволокли на большой золоченый корабль. Над остальнымипленниками часто замелькали мечи и топоры, закричали женщины, и все стихло.Корабли отчалили от берега и погребли на Волгу. Беловского и Ратко посадили заодно весло и приковали к нему цепью. Сидя спиной к носу, как сидят гребцы, онимолча смотрели на удаляющийся остров перед Кадницами, где над перебитыми русамиторчал окровавленный кол с живым Тимофеем…
Они греблицелый день и к вечеру достигли устья Оки, где хазары решили сделать остановку.На длинном острове посередине реки остановился сам Каган со своим двором.Остальные корабли причалили на стрелке, в месте слияния Оки и Волги. Шумнаяармия суетливо разбивала палатки, шатры, разводила костры. Вдоль прибрежныхкустов были поставлены многочисленные сети, поплавки которых буквально черезполчаса зашевелились от пойманной рыбы. Солнце клонилось к закату. Напротивоположном берегу Волги, там, где сейчас стоит Нижний Новгород, запылалдеревянный городок. Это идущая по высокому берегу конная орда горцев уничтожалавсе, что попадалось на пути.
На прикованных