— Рыдкеленбасак, — сказал правду Жондырлы.
Гюзель сидела возле люльки и успокаивала вновь расхныкавшегося малыша, Жондырлы продолжал поглядывать на неё. На секунду он замер, когда увидел отблеск железа в тряпье, но тут же, переведя взгляд на Хана, успокоился.
Бардыл-хан, удовлетворённый ответом мудреца, был полностью сосредоточен на фигурке животного. Волнуясь, он пододвинул её к себе, держа за края материи, на которой она лежала, и стал разглядывать со всех сторон. Статуэтка была абсолютно гладкая, течение времени не смогло оставить на ней никаких следов. Серебро, если это было оно, не потемнело и не стёрлось, вещица словно была отлита только что. Руки Хана стали приближаться к фигурке, пульс его участился, а по всему телу забегали мурашки.
«Как же долго я ждал этого», — прошептал Хан, касаясь фигурки. Юрта вокруг стала расплываться и как-то отдаляться от Хана. Все запахи стали смешиваться в один, уже не скажешь в какой. Взгляд Хана стал словно возвышаться над телом, и уже спустя мгновение юрта оказалась на расстоянии вытянутой руки от него. «Как же долго я ждал Небес», — то ли подумал, то ли прошептал Бардыл-хан. Ещё мгновение, и расстояние увеличилось, всё помещение он уже видел, будто на картинке. Он видел себя, сидящего посреди юрты и сжимающего фигурку в руке. Рядом стоит старик Жондырлы, опустив голову. И молодая мать, Гюзель-Лейлат, за его спиной замерла в замахе с кинжалом в руке. Доля секунды и картинка пропала.
Хан стрельнул глазами на стену юрты слева от себя, на которой отчётливо проявилась тень с кинжалом в руках. Рука моментально опустилась на пояс, обхватив рукоять своего любимого ножа. И тут же лезвие оружия Гюзель-Лейлат вошло в спину Великого Господина.
Бардыл-хан вытащил нож, но тут же выронил его.
— Уктар? — взгляд недоумения был обращён к мудрецу.
— Сачтарнерда! — мстительно произнесла за спиной Гюзель.
«За сына» — про себя ответил Жондырлы. Месть была исполнена. Такая сладкая, и, в то же время, холодная.
Кинжал в теле Хана немного провернулся, отчего Великий Господин ещё сильнее вцепился в статуэтку, но не увидел ничего нового, кроме глаз Жондырлы.
Сине-зеленых.
«Двое. Я и моя тень»Александр Жуков — Синеокий
Скрывают так рьяно, седые барханы
Могилу могучего волка.
А мы беспрестанно, все ждём Чингисхана
Да все понапрасну без толка.
Итак, друзья, перед вами рассказ, открывающий завесу тайны, которой покрыта фигурка волка. Вас ждут предательство и любовь, рождение новой жизни и смерть, ну и немного крови.
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.
А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
— Эрлак ахтым тардеген! — сквозь слезы произнесла Гюзель.
— Тардеды! — кивнул старик Жондырлы, сжав тонкие пожелтевшие пальцы в кулак.
— Тардегы! — поднял в согласие руку хан.
Молодая мать, согнувшись, и прижимая ребенка к груди, покинула душную юрту. Она попросила Закона. Закон священен даже для отступников. По Великому степному закону у нее было время до заката, чтобы покинуть пределы владений Хана. Лишь только на Вечном Синем Небе появится первая звезда, в погоню за молодой матерью отправятся ночные охотники, нукеры Хана. Хан не пожалеет ни золота, ни наложниц, дабы вознаградить нукеров. Гюзель знала это. Знала она и то, что спасти их жизни могут лишь Небесные Врата. Путь к Небесным Вратам лежал через крутой отрог горного хребта, который отделял земли людей от земли духов. Этот путь Гюзель надеялась преодолеть до заката.
— Уюрдук! Хе! — сухая тонкая рука указала в направлении отрога.
Крепкий жилистый воин лишь кивнул. Одним движением оседлав коня, он отправился в погоню. Для женщины хватит и одного нукера, решил Всезнающий.
Стланник упрямо цеплялся за уставшие ноги Гюзель. Дыхание ее сбилось. Во рту пересохло, и хрип лишь вырывался из уст беглянки. Пробегая по бегущему у подножия ручью, она только и успела испить из пригорошни глоток ледяной воды, для большего не было времени. Младенец стойко переносил тяготы перехода, и Гюзель не уставала благодарить за это Синее Небо.
С первой звездой спустилась Гюзель в обитель Духов. А немного погодя на хребте обозначился черный силуэт всадника.
— Терко, Тэмху, терко — шептала Гюзель свертку, пробираясь по каменистой россыпи. За спиной уже были слышны топот конских копыт и голос охотника, завидевшего добычу.
Завидев Небесные Врата, Гюзель прибавила ход. Духи наполняли ее разум видениями, но Гюзель повторяла молитву Вечному Синему Небу и видения отступали.
Нагнав жертву всадник подождал, когда молодая мать скроется в Небесных Вратах, и только потом, гикнув направил коня в проход.
Перехода сквозь Небесные Врата Гюзель почти не заметила. Хрипя и задыхаясь, она бежала теперь уже по ночной степи, пока не упала обессилев.
Укрыв своим телом ребенка, приготовилась к расправе. Она слала проклятия Вечному Синему Небу, молила оставить сына в живых, проклинала себя за то, что доверилась Посланнику Неба. Он убеждал, что волк должен принадлежать её сыну. Проклятый предатель, златокудрый и синеокий. Златокудрый и синеокий, также как и её сын.
— Амши! Амши! Амши… — хрипела Гюзель, призывая смерть на голову Посланника, на голову человека, которого любила больше жизни.
Пришла в себя Гюзель от странного звука. Она лежала на спине, широко раскинув руки под Небом. Кто-то хихикал невдалеке. Сына рядом не было.
— Тэмху! — позвала мать, в ужасе ощупывая примятую траву. На руках оставалось что-то темное и липкое… Кровь… Кровь была повсюду…
Липкая, как кровь тьма накрыла Гюзель, черным бархатом заволокла сознание. Мир качнулся и Гюзель впала в гипнотическое беспамятство. А Демон Ночи остался сидеть на взгорке, неся извечную стражу.
Птицы пели свои утренние песни, ветер шелестел ковылём, а неподалеку кто-то чавкал… Гюзель подняла тяжелую голову и внутренности её подкатились к горлу. Среди примятого ковыля лежал нукер хана, выпущенные сизые внутренности уже собрали мух. На левой руке пальцев не было, а у правой руки лежал голодный Тэмху, и жадно вцепившись в палец, обсасывал с него капельки крови.
Не помня себя, Гюзель подхватила ребенка и ринулась прочь от проклятого места.
Последний переход дался Оэлун особенно тяжело. Многодневный конный переход на новое пастбище дал о себе знать. У проведшей несколько дней на коне Оэлун начались роды. Первенец Оэлун явился пред Вечным Синим Небом раньше срока. Раздирая материнскую утробу, он яростно вырвался на свет. Спустя несколько часов первенец умер.
Обессиленную Гюзель подобрали люди Исугея, заслышавшие плач младенца. Обескровленными губами она лишь прошептала: — Ар арганыт Темучин…
В руке синеокий мальчик сжимал запекшийся сгусток крови, похожий на яшмовую тамгу.
Рагнарёк на обочинеОксана ИщауловаВыполнить предназначение
День и ночь не спали, все рассказ мы сочиняли
Находили продолжение, рассмотрели предложения
Из всего нашли мы то, что подарит вам восторг
Пусть немного там крови, есть и чуточку любви.
Тайны много и стремлений: завладеть, спасти, понять.
Есть немного и сомнений… Все вернуть на круг опять…
Некоторое время до…
Гюзель-Лейлат пошла с первенцем к озеру, чтобы набрать воды. Оно было не большое, но вода в нем была чиста и прохладна. В зеркальной глади отражалось небо, с серыми тяжелыми тучами, от чего у Гюзель было не спокойно на душе. Она набирала воду в курдюк, а ее любимый сын бегал рядом. В утреннем воздухе колокольчиком раздавался его звонкий голосок. Это ее первенец, любимый сын Хана. Хандармых так был похож на своего отца, сердце Гюзель-Лейлат наполнялось любовью при взгляде на своих мужчин.
Вдруг она услышала крик сына, он был коротким, но сердце матери подсказало, что то что не так. Обернувшись она, увидела незнакомца, который держал её сына. Ондержал кинжал у горла малыша. «Нет! Только не мой Хандармых!» — от страха крик застрял у нее в горле.
— «Кедыр! Отра Кендыр! — сказал незнакомец, — Онгар, кондор то мых.» Его голос был тих и спокоен, но говорил он так, что возражать не хотелось. Незнакомец все время держал ее сына так, что у нее не было даже шанса освободить его. И от безисходности ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Энгер! Сакрыничтыр басак! — сказала Гюзель-Лейлат. Она попыталась сказать это как можно тверже, но дрожь в голосе выдавала ее волнение. Незнакомец говорил ей ужасные вещи, она не могла пойти на такое.
— Канзамандор!! Энчеор! Кырдык! — твердо ответил мужчина. Он схватил ребенка и вскочив на скакуна умчался прочь.
Гюзель-Лейлат не верила, что это случилось, что любимый сын похищен и ей предстоит нарушить запрет. Каждое слово отчеканивалось у нее в голове. «Забрать… Проклятье… сын…». Обессилив от