отчаяния он рухнула на влажную землю.
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.
А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрыничтырбасак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэнбасак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
— Кэчюм дыр! Хавсанатгэйдысалдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюмйок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
— Хавсан атгэйдыс алдынык… — возроптала Гюзель. Её глаза излучали страх и ненависть, словно она пыталась сжечь ими мужа.
Однако Хан был надёжно защищён десятком отборный бойцов. Стражи, вскоре смекнули, что роль истуканов им не светит. Они выволокли отчаянно вопящую женщину из юрты, но не смогли отобрать младенца. Слишком крепко прижимала к себе дитя Гюйзель, как будто это могло что-то изменить. И только мрачное лицо Хана убедило её в обратном, заставив отдать ему драгоценный свёрток.
— Кончюм дыр!!! — кричит Гюзель-Лейлат, ее крик охватывает всю округу, но стражники будто не слышат ее. Они сжимают ее крепче. Девушка чувствует, как немеют ее руки, как уже не может кричать…
— Жондарбай. — повторил Хан, но на сей раз уже с какой-то безадресной злобой.
«Я сделал все верно…» — успокоил он себя, покидая место расправы над своей женой.
Воины не теряли времени зря, кто-то привёл скакуна. Неукротимый, необъезженный, дикий как вепрь. Он храпел и тщетно рвался, обильно орошая землю пеной. Орущую бабу, которую крепили к нему ремнями, жеребец воспринимал как ярмо. Отныне они злейшие враги. Отныне они в унисон проклинали друг друга и весь мир.
Гюзель-Лилат понимает, что ей уже не выжить, что все закончилось, но она пытается освободить руки и плюнуть в лицо Жондырлы-ака. Это он выдал ее! «Будь ты проклят, коварный Жондырлы-ака!»
Вот кто-то крикнул: Козлый! — и бешеный галоп поглотил всё вокруг.
Конь помчался прочь под низко нависшим хмурым небом.
Казах увидел скачущего коня издали, он следил за всем, что происходило в лагере.
Взяв веревку и привычным движением сделал из нее удавку. Казах помчался на коне вслед убегающему жеребцу, чтобы криками загнать животное в сторону леса. Конь мчался как очумевший, поднимая в воздух куски земли и столбы пыли, чтобы догнать его и накинуть петлю нужна была ловкость и сноровка. Казаху пришлось изрядно постараться чтобы нагнать жеребца и закинул на него веревку. От сильного рывка он чуть не слетел с коня.
Стреножив жеребца, странник отрезал ремни, сдерживающие девушку, она была в обмороке. Тело упало на руки Казаха. Аккуратно положив Лейлат на землю, мужчина привел девушку в чувства.
— Кахонто — тихо сказала Гюзель-Лейлат, — кахонто…
Эйзкахонто, узырник байкун. — голос был спокон и тих, как при первой встрече.
Девушка поняла, что жива и что ей ничего не грозит. Но она не выполнила его просьбу и она никогда не увидит сына. Страх окутал ее душу, он отразился в ее глазах.
— Кантоагрык? — спросила Гюзель…
Они поднялись с земли, и незнакомец вновь напомнил ей о задании.
— Норгыдын, ангорзу, торга. — уже увереннее сказала Гюзель-Лейлат. — Гунзардон? Энго?
Он показал ей фигурку бабочки и объяснил, как ей пользоваться. Гюзель-Лейлат теперь знала, как ей спасти сыновей и выполнить обещание.
— Жондырлы-ака, эзгры, Кунзап? Хорту невгы? — вопрашал Хан.
— Энзри. Сакрынич тырбасуп роскардк Антуак. — ответил слуга. Хан не мог понять, почему вернулся его преданный слуга, он ведь отправил его отдыхать. Вглядываясь в лицо преданного своего помощника, он не находил ответа.
В юрте было почти тихо, только всхлипы младенца нарушали тишину. Кунзап подошел к ребенку и провел рукой по его лицу, в этом жесте было столько любви и ласки, что Хану на мгновение показалось, что это Лейлат. Но это был его преданный Кунзап, Владыка не стал прогонять чуть обнаглевшего слугу и перестал обращать внимание на происходящее.
В шатре тихо и спокойно, потрескивает огонь в очаге. Хан задумчив и отрешен. Его взгляд остановился. Он думал, а нужна ли была такая жертва, ведь убита его жена, старший сын пропал, младший остался без матери. Ход его мыслей прерывает возглас Кунзапа.
— Ангос! Ангос! Энзгы! — шипя и со злобой произнёс он, вонзая кинжал в самое сердце.
— Канчармыр, онрым тура — говорила Гюзель, — Сакрыничтырбасак? Энгоза! — не раздумывая больше, она Гюзель-Лилат, порывшись в шкурах, нашла фигурку Волка. Забрав ее, Гузель взяла на руки сына, он тихо спал, и сердце матери наполнилось спокойствием. Девушка смотрела на сына и на мгновение забыла обо всем. Снаружи раздались возгласы стражи.
— Кардамор? — спрашивал стражник у входа — Кандормор?
— Анго — ответила девушка голосом слуги. — Кандормор.
— Энчер Хан Тыр! — ответил стражник и отошел от входа в шатер.
Гюзель-Лейлат вышла из шатра и неся сверток с ребенком. Ее шаги вначале были слегка неуверенными, она думала, что ее вот-вот разоблачат, но стражи лишь проводили взглядом уходившего в степь слугу Хана. И Лейлат уже не боясь, отправилась туда, где ждал ее незнакомец.
— Эндырме? — спросил ее странник, когда она подошла к стоянке.
— Эндерме, — ответила девушка и протянула фигурку волка.
— Онгорзук, олензаканды. — попросил незнакомец. Она сняла со своей шеи фигурку бабочка, но отдавать не спешила.
— КазурахХандармых? — спросила Гюзель-Лейлат, ее сейчас волновало лишь одно, где ее первенец. Незнакомец указал ей на пещеру. Она поняла, что все в порядке и отдала бабочку. Больше не обращая на него внимание, мать пошла к пещере с каждым шагом ускоряясь. Там, там её сын, смысл всей жизни.
— Вот она могила Чингиз Хана, нужно вернуть фигурку и все… — думал Казах. Войдя в нее, глаза с трудом привыкали к полумраку. Но он знал куда идти. Он уже почти дошел до алтаря, как его охватило какое-то предчувствие опасности. Подойдя ближе к телу Великого Хана, Казах заметил…
— Как?! Этого не может быть!? — в руке у Чингиз Хана уже лежала фигурка волка.
Он судорожно развернул сверток и взял фигурку в руки, привычного холодка от неё он не почувствовал.
— Я знал, что ты придешь, Казах… — Это был голос Жондырлы-ака…
Steam-powered mindsВероника СувороваПуть волка
Не нам вам рассказывать о том, какие силы дают предметы своим обладателям. Но задумывались ли вы когда-нибудь о том, что они берут взамен? За все нужно платить, дамы и господа. Особенно за власть. И прежде чем брать в руку маленькую металлическую фигурку, спросите себя: какую цену вы готовы заплатить?
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
Это слово эхом отозвалось в разуме Гузель-Лейлат. Нет, она не боялась смерти. Рано или поздно каждый из тех, кого знала Гузель, обратится в прах. И она сама — не исключение. Но она не могла умереть сейчас. Ей нельзя было умирать. Если Гузель-Лейлат не станет, то кто же позаботится о ребенке? Кто поможет ему выжить? В голове молодой матери, разогнав все прочие, осталась лишь одна мысль: «Я должна защитить дитя».
— Шийэдж дагк… Шийэдж… — женщина попыталась сказать хотя бы несколько слов в свою защиту, но Узбек-Хан оборвал ее на полуслове.
— Садар! — резко воскликнул Хан, подняв руку. Он всегда сразу расправлялся с неугодными. А Гузель-Лейлат посмела протянуть свои грязные руки к священной фигурке. И за это она должна расплатиться жизнью.
Женщина упала на колени.
— Ралтайк! Конуш тартык! Ралтайк! Чылгэт! Раглтайк! — кричала, почти срываясь на вой, не смотря на приказ Узбек-Хана молчать.
Осознавая всю безысходность ситуации, женщина все еще пыталась достучаться до стального сердца Хана. Переходя с крика на шепот и обратно, она, рыдая, молила Узбека о пощаде.
Слезы матери — одна из самых страшных вещей на Земле. В них собрана вся боль мира, все тревоги и все заботы. Истории известны случаи, когда слезы матери могли остановить целую армию. Но это происходило не здесь. Не сейчас. Не пред ликом Узбек-Хана. Хан устало махнул рукой, подавая знак страже. В ту же минуту двое нукеров подошли к Гузель-Лейлат и схватили ее за руки. Судьба ее была решена. Несмотря на это, женщина все еще продолжала вырываться, но она больше не кричала, не молила о пощаде. Нет. Во взгляде ее пожаром горела жгучая, отравляющая ненависть. Молча смотрела она на Хана. Прекратив сопротивляться, Гузель вновь заговорила. Но не звучала больше покорная мольба о пощаде. Звучали другие, ядовитые и тёмные слова. Женщина шептала проклятье, медленно повышая голос.