— Товарищ капитан, — Темников наконец, смог примкнуть к автомату диск, — какое подкрепление? Здесь же на пятьдесят километров в округе — ни души!
— Прав ты, сержант. Не будет подкрепления. Нам надо двигаться.
— Но там же наши ребята, товарищ капитан, как же мы их…
— Тихо, сержант, — перебил его капитан, увидев потемневшее от гнева лицо Темникова, — там работает пулемет и пара десятков стрелков. Ребята твои все равно уже не жильцы, но они дадут нам время. Минут пять, десять — не больше. Этот ящик, — Пылаев указал рукой на груз в руках солдата, — должен как можно скорее попасть в Москву. Любой ценой, сержант. Если и мы с тобой тут ляжем, его заберут те, кто в нас стрелял. Понимаешь? — капитан взял Темникова за плечи и легонько встряхнул, глядя ему прямо в глаза. Тот молча кивнул. — А теперь бросай автомат и вещмешок — все равно не отобьемся, если догонят. Наш единственный шанс — убежать. Здесь есть еще одна тропа. Если мы пойдем по ней, то сможем обойти их и вернуться в Нарынкол. А уж оттуда как-нибудь и до Москвы доберемся. Пошли!
Темникову казалось, что сил бежать больше не было. Совсем. Измученные легкие жгло огнем, небольшой свинцовый ящичек в руках, казалось, весил тонну. В глазах темнело — парень уже даже не пытался смотреть по сторонам или под ноги, а тупо уперся взглядом в мелькавшую перед ним широкую спину капитана. Пылаев двигался легко, размеренно, как будто и не было ни бойни у подножия Хан-Тенгри, ни этой безумной гонки, которая продолжалась уже почти час. «Хорош, зараза» — подумал сержант — «бежит-то как, будто не устал даже. А ведь уйдет. Уйдет, как пить дать. Парней всех оставил, меня здесь оставит, а сам уйдет, паскуда разноглазая. Сволочь». Темников сжал зубы, и прибавил ходу, словно злость придала ему сил. Надо бежать. Сказали надо — значит, надо.
— Стой! Приехали… — процедил сквозь зубы капитан, остановившись настолько резко, что Темников налетел на него сзади.
Прямо у них на пути, метрах в двадцати, на тропе стояли несколько вооруженных человек.
— Halt! — пролаял тот, который стоял спереди.
— Прячься! — коротко бросил Пылаев, и вскинул карабин.
И тут Темников увидел такое, что просто глазам своим не поверил. Первым выстрелом капитан свалил сразу двух противников, стоявших друг за другом, и тут же бросился вперед, с немыслимой скоростью преодолевая разделявшее их расстояние. Уже на бегу, он выстрелил второй раз, убив еще одного. И только в этот момент начали стрелять враги. Не пытаясь укрыться от огня, Пылаев прикладом разбил голову одного стрелявшего, а второго свалил на землю, коротко рубанув того ребром ладони по шее. Темникову показалось, что он услышал хруст ломающихся костей. Все было кончено буквально за какие-то секунды. Пять человек без движения лежали на снегу, а капитан стоял среди них, опираясь на свое оружие.
— Значит, так, сержант, — сказал Пылаев, когда Темников подошел ближе, — дальше ты пойдешь без меня.
— Товарищ капитан, а вы? — удивленно спросил Темников.
— А я свое отбегал, — ответил капитан, и тяжело опустился на землю.
Сержант бросился к Пылаеву. Победа далась тому страшной ценой — судя по дырам на бушлате, в его грудь попало по крайней мере семь пуль. Тем не менее, даже после смертельных для обычного человека ранений, командир еще дышал.
— Темников, — прохрипел он, — слушай внимательно.
Когда сержант сел на землю рядом с капитаном, тот продолжил.
— Уходи, сейчас же. Ящик отвезешь в Москву, найдешь там в Генштабе полковника Ивана Сергеевича Лебедева, отдашь ему. Лично в руки. Сам ни в коем случае не открывай — это очень опасно. Никому не верь. Если немцы смогли перебросить сюда столько народу, значит, у них здесь свои люди. Кто-то из верхушки.
— Немцы? — удивленно прошептал Темников. — Мы же не воюем с Германией!
— Немцы. — Ответил Пылаев, и, словно не желая тратить силы на разъяснения, заговорил дальше. — Двигай прямо в Москву. В Нарынколе, Кегене, особенно в Алма-Ате не светись — тебя будут ждать. Возможно, будут искать свои же, как дезертира. Шансов у тебя, конечно, маловато, но… Надо, сержант. Если немцы заберут ящик — все пропало. Нам не выиграть войну, если они получат его. А война будет, не сомневайся. И сейчас ее исход зависит от тебя, — с этими словами, капитан рванул окровавленной рукой ворот бушлата, и, достав из-за пазухи маленькую серебристую фигурку, протянул ее Темникову. Это усилие, видимо, совсем истощило его, глаза капитана закрылись, а изо рта хлынул темная густая кровь. — Держи, сержант, Кабан… поможет… дойдешь.
С этими словами капитан уронил голову на снег, словно таинственная сила, поддерживавшая в нем жизнь, покинула его, как только его пальцы отпустили холодный металл.
Темников еще где-то минуту просто сидел на снегу, разглядывая перепачканную кровью фигурку. Маленький кабан, выполненный из блестящего металла. Как мог он помочь преодолеть десятки километров по заснеженным горам и проделать огромный путь до Москвы, где на каждом шагу могли ждать враги, предатели, которые отправили на смерть весь отряд Темникова? Словно отзываясь на мысли солдата, кабан кольнул холодом сжимавшую его руку, и, смывая усталость и боль, сержанта Валерия Темникова наполнило древнейшее умение — умение убивать.
«Евразия»Илья Кирюхин — Жондырлы
Запад и Восток — они не похожи ни в чем. Так будет завтра, так есть сейчас, так было всегда. Запад и Восток всегда в пламени непримиримой борьбы. И всегда найдется тот, кто «подбросит дровишек» в затухающий костер. Так будет завтра, так есть сейчас, так было всегда.
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.
А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
— Кэчюм дыр! Хавсанат гэйды салдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
Двое нукеров вскочили и выволокли Гюзель-Лелат с ее сыном из юрты.
Хан повернул безучастное лицо к Жондырлы. Наклонив голову набок, он несколько минут рассматривал желтую лысину старика.
«Зачем я послушал Всезнающего? Зачем я привел народ барласов в это проклятое место? Я — Жаргалтай (удачливый) Тарагай поверил старому плешивому пердуну. По его вине за моей спиной слышится: «Удача отвернулась от Тарагая». Треть моих воинов умерла по дороге от кровавого поноса. Женщины стали мало рожать. Раньше кибитки моего улуса во время похода тянулись от горизонта до горизонта. Теперь едва наберется пять десятков. Теперь барласы — легкая добыча для степных стервятников».
Сдавленный крик на мгновенье отвлек Тарагая от грустных мыслей. Нукер появился в юрте, словно призрак, и быстро подполз к господину, уткнувшись лбом в напольный ковер.
— Господин, твоя воля исполнена.
Тарагай опустил руку в миску с вареной бараниной, выловил в ароматном бульоне кусок мяса и бросил в сторону нукера. Подобно верному псу воин схватил награду и, пятясь, выскользнул прочь.
Задумчиво облизав пальцы, Хан поманил Жондырлы. Старик упал на четвереньки, подполз к ханской камче и замер тряпичным холмиком. Даже запах горелого кизяка не мог перебить старческий запах застарелой мочи, которым разило от Всезнающего.
«Скоро отправится к духам предков, — подумал Хан, — и нас за собой потащит».
Неожиданная злоба захлестнула его, и он рукоятью плетки поднял голову старика. Тот зажмурил от страха глаза и громко испортил воздух.
— Зачем ты привел меня сюда? — Удар плетью заставил Жондырлы закрыть руками лицо.
— Кто надоумил тебя, старик? — теперь плеть обрушилась на желтую, покрытую старческими пятнами, плешь. Из-под сухих пальцев-корешков появилась тонкая струйка крови.
— Я жду! — Казалось, ярость разорвет сейчас Хана.
— Духи предков, великий Хан, — Жондырлы, размазывая кровь по лицу, тер ссадину.
— Ты заставил поверить, что меня ждут несметные сокровища Потрясателя Вселенной, а вместо этого — измазанный медом замороженный мертвец с Волком в руках. Почему никто не должен прикасаться к Волку? Зачем я привел свой народ из богатых долин Самарканда к этим каменным горам? Где золото? Где власть? Старый паук! — Хан схватил Всезнающего за редкую седую бороду и притянул к себе. К запаху мочи добавился смрад из беззубого рта. Морщинистые веки часто моргали, почти скрывая разноцветные глаза старика.
В глубине юрты заплакал сын Тимур, чьей кормилицей была Гюзель. Детский крик заставил Хана оглянуться. Нечаянно взгляд упал на лужу, растекающуюся из-под дэли Жондырлы, и Тарагай с омерзением оттолкнул старика в сторону дымящего кизяком костра.
— Все вон!
Повинуясь крику господина, нукеры вытолкали старика и следом вынесли попискивающий кулек.
Они бросили старика невдалеке от ханской юрты, всучили ему сверток с ребенком и встали на страже у входа в юрту.
— Века проходят, а люди не меняются. — Проворчал Всезнающий. — Стоит увидеть, что кто-то обоссался, как сразу — Ф-фу! И пинками — вон. — Старик осмотрелся, и внимательно вглядываясь себе под ноги, чтобы не наступить в дерьмо, быстро поковылял в сторону стойбища. Он остановился у одиноко стоящей юрты старшей жены Хана и подпихнул ребенка за входной полог.