Примеч. авт.] укреплениями, и повсюду они сражались до последней возможности, – вспоминал генерал Тьебо. – Резня была ужасной. Приходилось побеждать человека за человеком. Я видел, как, оставшись в одиночку, они продолжали сражаться так, будто бы оставались в центре батальона. Я видел тех, которые, пораженные многими ударами, заряжали свои ружья так же спокойно, как на учебном плацу. Они нанесли нам большой урон, и штурм Замка… подтвердил мне справедливость выражения, что легче убить шесть русских солдат, чем победить одного»[902].
Не менее отчаянной была схватка за Сокольниц, где действовали прежде всего солдаты Фриана. «Я понял, что наступил решающий момент и нужно нанести последний удар, – писал в своем рапорте Фриан. – Я собрал 15-й легкий и бросил его снова вперед; я собрал затем 33-й линейный, развернул его фронт и обрушил его на левый фланг неприятеля. Полк бросился в атаку с яростью, опрокинул штыками все, что встало у него на пути. Повсюду была ужасная бойня. Отовсюду барабаны били атаку, неприятель был наконец опрокинут»[903]. «По словам Пржибышевского и Селехова, – писал Михайловский-Данилевский, – “все вдруг смешались”. Французы вломились в Сокольниц, отрезали путь отступления колонн и полонили раненного в начале дела, лежавшего в Сокольницком Замке генерал-майора Миллера»[904].
В бою поблизости от Сокольница был полностью разгромлен Пермский мушкетерский полк. Он потерял убитыми, ранеными и пленными 1728 человек[905] и лишился шести орудий![906]
Будущий генерал Лежен, тогда офицер генерального штаба, был послан императором к маршалу Даву и имел возможность увидеть Сокольниц сразу после взятия его французами. Наверняка страшная картина деревни, усыпанной трупами, загроможденной перевернутыми пушками и поломанными зарядными ящиками, надолго осталась в памяти автора: «Большая улица Меница [автор так ошибочно называет деревню Сокольниц. – Примеч. авт.] длиной 400–500 шагов и очень широкая была полностью завалена убитыми и ранеными обеих армий, лежащими один на другом. Было почти невозможно проехать на коне среди этой груды разбитого оружия и поверженных тел»[907].
Заваленный трупами, залитый лужами крови Замок и разгромленный Сокольниц были на этот раз окончательно заняты французскими войсками. Однако Пржибышевскому удалось с частью войск вырваться из кольца окружения. Нестройные массы солдат двинулись по долине Гольдбаха на север в сторону Кобельница. Такое странное направление отступления было избрано, как утверждал генерал Пржибышевский, по совету австрийских «колонновожатых». Командир 3-й колонны надеялся присоединиться к войскам Коловрата, которые, по его предположению, все еще были где-то в районе Праценского плато. Всего из окружения вырвалось две группы: одна – примерно 3 тыс. человек с самим Пржибышевским – пошла по западному берегу ручья прямо на Кобельниц, другая – примерно тысяча человек – по восточному. Совершенно очевидно, что, двигаясь прямо на центр бывшего расположения французской армии, они далеко уйти не могли. Тем более что император послал гренадер Удино на помощь войскам Фриана. Четыре свежих батальона[908] под командованием Дюрока шли с севера почти навстречу остаткам 3-й колонны.
Меньшая группа в тысячу человек натолкнулась прямо на них и без сопротивления сдалась. Другая, основная, вместе с самим командиром колонны тоже ушла недалеко. Ее буквально по пятам преследовали 36-й и 48-й линейные (один из дивизии Сент-Илера, другой из дивизии Фриана). Моральные и физические силы отступавших, которых без конца осыпали пулями и картечью, были вконец сломлены, и они уже собирались сложить оружие, как вдруг откуда-то появились французские гусары, которые врубились в колонну.
Это был полковник Франчески с 8-м гусарским полком. Полк весь день шел форсированным маршем к полю боя. Гусары скакали, не щадя своих коней, боясь, что битва окончится без них и они не получат своей доли славы великого дня. Полк успел уже к самому концу, и до поля сражения дошло только 80 человек, все остальные остались по дороге, так как кони вконец выбились из сил. Теперь, увидев отступающую колонну, гусары, как бешеные, бросились на нее.
Генерал Пржибышевский написал в рапорте: «Неприятельская кавалерия с стороны, напав, в них [солдат колонны. – Примеч. авт.] врубилась, чем еще более замешаны были и, лишась средств сопротивления, попались в плен»[909]. Генералы Пржибышевский, Штрик и Селехов отдали свои шпаги дерзким гусарам, а 3 тыс. солдат побросали ружья.
Франчески был в восторге от своего «подвига». Иного мнения придерживались генерал Фриан и его подчиненные. Эпизод с гусарами позже стал предметом разбора и препирательств между пехотными и кавалерийскими командирами. Вот что писал генерал Лоше в своем отчете по этому поводу: «После отчаянного и кровопролитного боя, который вела дивизия с семи часов утра до двух часов дня… русские войска оказались прижатыми к озеру, которое находится недалеко от Сокольница… 48-й линейный… преследовал отступающего неприятеля. К нему присоединился 36-й линейный полк из дивизии Сент-Илера… и нам удалось прижать вражескую колонну к Сокольницкому озеру и привести ее в такое состояние, что она уже не могла сражаться… как вдруг эскадрон 8-го гусарского вскакал в ряды противника. К этому времени неприятель уже побросал свое оружие… так что этот эскадрон, если он и готов был нанести сабельный удар, не имел случая воспользоваться своим оружием. Неприятельский отряд был в этот момент в самом большом беспорядке и решил сдаться полкам, с которыми он сражался с самого утра»[910].
Так или иначе, 3-я колонна была полностью разгромлена. Ее потери были поистине катастрофические. Только убитыми и пленными пехота этого отряда потеряла 5280 человек из 8000! Были захвачены все пушки, и в плен попали также все генералы, командовавшие отрядами этой колонны.
Пока кипел отчаянный бой вокруг Сокольница, дивизия Вандамма продвигалась левее Сент-Илера, совершая захождение по часовой стрелке в направлении между Ауэздом и Тельницем. Однако дивизия Вандамма была сильно разбросана, и поэтому ее батальоны начали собираться поблизости от часовни Св. Антония на южном склоне Праценского плато, фронтом на юг. Здесь высокий склон имеет уступ примерно на половине высоты плато. Именно на этом уступе готовились к новому бою французские батальоны, здесь же они поджидали отставшую артиллерию.
Почти прямо над ними, неподалеку от часовни расположился император со своим штабом. Трудно было бы разместить командный пункт в месте, более удобном, чем окрестности часовни Св. Антония. Отсюда было видно как на ладони все, что происходило на южном участке поля сражения. Наполеон мог рассмотреть в подзорную трубу бой вокруг Сокольница, массы союзных войск, собиравшиеся в районе Тельница и Ауэзда, драгунскую дивизию Буайе, которая, разгромив отряд Вимпфена перед Сокольницем, шла теперь в обратном направлении на помощь к Вандамму.
Примерно в это время император решил немного подкрепиться. «Ему принесли холодного мяса и кусок хлеба, – писал в своих воспоминаниях адъютант Сульта, Огюст Петие. – Во время этого скромного обеда к нему привели взятого в плен графа Ланжерона, французского эмигранта [на самом деле речь идет о генерале Вимпфене, Ланжерон не был взят в плен. – Примеч. авт.].
– Кто командует русской армией? – спросил его Наполеон.
– Сир, это император Александр, – ответил пленный.
– Я спрашиваю у вас имя вашего главнокомандующего.
– Генерал Буксгевден[911].
– А, ну тогда хорошо… Император Александр еще слишком молод.
Потом, поменяв тему разговора, Наполеон распорядился, чтобы пленному налили вина в его серебряный стакан, и, протянув его генералу, сказал:
– Пейте, господин Ланжерон, это бургундское, вам станет лучше.
Господин Ланжерон, бургундец по происхождению, который, будучи эмигрантом, взятым с оружием в руках, весьма переживал за свою судьбу, был полностью успокоен столь легким упреком со стороны монарха, которого он не стал называть в этот момент узурпатором. Сделав глубокий реверанс, он с глубоким чувством воскликнул:
– Ах, Сир!..»[912]
В то время, когда происходила эта сцена, войска первой колонны Дохтурова и остатки второй колонны Ланжерона двигались нестройными колоннами в сторону Ауэзда. Буксгевден, может быть, вследствие нетрезвого состояния, а может быть, по причине своей самоуверенности принял рискованное решение. Вместо того чтобы беспрепятственно отступить в южном направлении, он решил двигаться на запад, через Ауэзд на Аустерлиц. Для того чтобы это сделать, нужно было миновать узкий проход между южным склоном Праценского плато и рекой Литавой, в то время как на плато стоял сам император в окружении гвардии, дивизия Вандамма и драгуны Буайе.
«Наконец, – вспоминал Ланжерон, – граф Буксгевден со своей почетной гвардией из четырех полков, которые не сделали не одного выстрела, и с многочисленной артиллерией двинулся назад… выставив перед собой 24 двенадцатифунтовые пушки под командованием графа Сиверса»[913].
Так как дивизия Вандамма еще полностью не собралась, в атаку во фланг колоннами Буксгевдена бросилась дивизия Буайе. Однако атакующие эскадроны были встречены шквальным огнем русской картечи. «Сиверс и его артиллеристы покрыли себя славой в этот опасный момент. Они стреляли и маневрировали так, как будто находились на учебном полигоне в мирное время»